Пушкин и его друзья под тайным надзором

Больше 60 лет прошло с тех пор, как Б. Модзалевский впервые предал гласности (в книге, давно ставшей пушкиноведческой классикой и, конечно, заслуживающей новых переизданий) довольно значительное число доносов и различных материалов о слежка за Пушкиным – то, что около столетия было скрыто в секретном архиве III отделения¹.

Одновременно, а также и после выхода работы Модзалевского появился ряд других публикаций, освещавших потаенную «блокаду» великого поэта со стороны таких мастеров своего дела, как Николай I, Бенкендорф, Дубельт, фон Фок, Булгарин²…

В настоящее время известно уже о довольно большом числе разных секретных акций вокруг Пушкина – то, о чем сам поэт только догадывался и что постоянно ему мешало, раздражало, отравляло воздух, которым он дышал…

Зная немало о тайном надзоре, мы все же знаем еще не все, и одно из подтверждений тому – приводимые в данной публикации материалы, занимающие, мы полагаем, одно из первейших мест в сложной иерархии агентурных данных, доносов, справок, сводок, мнений и т. п. документов официального сыска.

Публикуемые тексты, между прочим, восполняют сводку Б. Модзалевского и, кажется, объясняют происхождение ряда ее элементов.

* * *

8 сентября 1826 года Пушкин, как известно, был доставлен прямо из Михайловского в Москву для беседы с царем Николаем I. Беседа, очень сложная и противоречивая, закончилась формальным «прощением поэта»; в начале ноября 1826 года Пушкин отправляется из Москвы в Михайловское за своими оставленными в спешке вещами, прежде всего – рукописями, а также пишет по поручению царя записку «О народном воспитании», ясно понимая, что это задание является своего рода «испытанием лояльности». 15 ноября 1826 года – этой датой поэт сопроводил беловой текст завершенной записки. Совпало так, что именно в этот день, 15 ноября, из Москвы «к Александру Сергеевичу Пушкину в Опочки» отправил письмо Михаил Петрович Погодин, историк и публицист, один из новых московских приятелей и доброжелателей поэта. Пушкин, уезжая из Москвы, знал, что Погодин с группой единомышленников добивается разрешения на выпуск нового журнала «Московский вестник»; поэт обещал свое сотрудничество и даже оставил Погодину отрывок из «Бориса Годунова».

Письмо Погодина, посвященное именно этим издательским проблемам, было по своему содержанию совершенно легальным, невинным, и тем не менее с этого документа начинается довольно серьезное дело III отделения «О Михаиле Погодине, получившем дозволение издавать журнал под названием «Московский Вестник» ³.

К этому «делу», хранящемуся ныне в Пушкинском Доме, исследователи, естественно, обращались: ведь фрагмент письма Погодина от 15 ноября 1826 года печатается в собраниях пушкинской переписки именно по жандармской копии, открывающей «дело». Однако, возможно, заглавие секретного документа, относящееся исключительно к Погодину, не вызывало особого любопытства, и весьма интересные тексты, следовавшие за копией перехваченного письма, остались почти вне поля зрения специалистов⁴.

Между тем в это секретное «дело» стоит вникнуть.

Итак, письмо, адресованное Пушкину из Москвы, нагло перлюстрируется (и это через несколько недель после царского «прощения»).

Вот что из погодинского письма было скопировано и передано на рассмотрение «высшему начальству»: «Позволение издавать журнал получено. Подписка открыта. Отрывок из Годунова отправлен В с. -петербургскую цензуру; но его, может быть, не пропустят (два года тому назад запрещено было помещать отрывки из пиес в журналах), а первый N непременно должен осветить вами: пришлите что- нибудь поскорее на такой случай. Еще – журналист ожидает обещанной инструкции» ⁵.

Письмо вызвало преувеличенный испуг власти, усмотревшей в тексте Погодина скрытую конспирацию (вероятно, гипнотизировали обороты – «не пропустят», «запрещено», «ожидает инструкции», имевшие у Погодина чисто деловой характер). Повторялась история полугодовой давности, когда в марте-апреле 1826 года было так же перехвачено и фантастически истолковано одно из писем Пушкине к Плетневу⁶; во всяком случае, в тексте Погодина скопированные строки, начиная от слов «не пропустят», подчеркнуты начальственным карандашом; очевидно, это – сам Бенкендорф, потому что копия сопровождается трудно читаемой карандашной пометой: «Для Г<осударя?>. Ген-ад. Бенкендорф» ## Точно такой же пометой и подписью сопроводил Бенкендорф и пушкинскую рукопись «О народном воспитании». – См.» ПД, ф.

1. Б. Л. Модзалевский, Пушкин под тайным надзором, СПб., 1922.[↩]
2. Таковы публикации П. Щеголева о деле по поводу стихотворения Пушкина «Андрей Шенье», обнародование разнообразных документов по поводу дела о «Гавриилиаде» и др.[↩]
3. См.: Отдел рукописей Института русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом; далее в ссылках ПД), ф. 244, оп. 16, N 117.[↩]
4. Очень краткая характеристика этих документов имеется лишь в обзоре В. Данилова «Документальные материалы об А. С. Пушкине» («Бюллетень Рукописного отдела Пушкинского Дома», т. VI, М. – Л., 1956, с. 80).[↩]
5. Пушкин, Полн. собр. соч., т. 13, М., 1937, с. 306.[↩]
6. См. об этом в моей книге «Пушкин и декабристы», М., 1979, с. 360 – 365.[↩]