№5, 2006/Литературное сегодня

Проза в поэзии: в поисках единства?

1

Различение поэзии и прозы в литературе чем-то сродни библейскому отделению тверди от вод. Помещение Пушкиным пары «стихи и проза» в один ряд с противоборствующими стихиями: «волна и камень – лед и пламень» сделало противоположность поэзии и прозы почти канонической…

В задачи этой статьи не входит предложение некоего нового мерила для отграничения поэзии от прозы, равно как и обоснование тезиса об отсутствии такой границы. Мы будем исходить из того, что под словами «проза», «поэзия» нечто интуитивно ухватывается, усматривается и что это усмотрение и у нас, и у читателя не сильно различается – хотя бы только потому, что мы учили литературу по одной школьной программе, имели схожий круг чтения, отчасти обусловленный толстожурнальным бумом конца восьмидесятых и сетевым бумом конца девяностых. А это не так уж мало для того, чтобы быть понятым.

Не отрицая важности вопроса о разграничении этих двух понятий, «прозы» и «поэзии», мы все же сосредоточимся на отдельных частных авторских поэтиках, на том, как в этих поэтиках разграничение прозы и поэзии снимается. Возможно, что нечто, близкое к ad hoc определению отличия поэзии

и прозы прозвучит при рассмотрении отдельных текстов, опубликованных за последние год-два, – однако априори мы таковым определением не обладаем.

 

2

Прежде чем говорить об индивидуальных случаях, видимо, стоит сказать о двух тенденциях, внешне противоположных, но близких по своему методу, основанному на чисто внешнем, механическом восприятии различия между стихами и прозой. Логика поэта приблизительно такова: если стихи обычно записываются в столбик, а проза – в строку, то почему бы не попробовать наоборот?

Первый вариант, который возникает в результате таких экспериментов, – стихи, «размазанные» на всю страницу. Как разовый прием (для одного-двух стихов), его можно встретить в недавних публикациях Льва Лосева1, Дмитрия Быкова2, Марины Галиной3, Анны Аркатовой4… Уже одни эти имена говорят, что речь может идти скорее об игре мастера, о тяге пусть ко внешнему, но разнообразию, об усталости писания в столбик, об имитации прозы по форме, без изменения природы самого стиха. Правда, В. Губайловский видит в этом определенный технический смысл: для чего, задает он вопрос, «поэму, написанную совершенно регулярным рифмованным стихом, с четким разбиением на традиционнейшую строфику – четверостишия с перекрестной рифмовкой, – следует записывать без разбивши на строки, как бы имитируя прозу, как бы беря у нее напрокат повествовательную интонацию <…>? Неужели не хватает поэтических возможностей или ритм уже мешает? Не помогает, а именно мешает, и его нужно как-то подальше задвинуть, как-то поглубже упрятать, как-то дополнительно надломить»55.

Возникает, однако, вопрос: если рифму и размер нужно «поглубже упрятать», то зачем вообще их использовать? И обратно – если они используются, и это использование очевидно, то для чего нужно «как бы имитировать прозу»? Что бы, например, потеряли строки Льва Лосева:  «Откуда вдруг взялась в мозгу чужих видений стая? Хочу понять и не могу и мучаюсь. Хотя я не толкователь вещих снов и роршаховых пятен, меня волнует шорох слов, чей смысл мне не понятен»-

от обычной записи в столбик? Что выиграли они от записи в строку? Обеспечили пресловутый «сбив» автоматизма чтения? Вряд ли – скорее, породили новый, едва ли желательный автоматизм: читательский глаз, едва заметив, что перед ним хоть и «ряженый», но стих, начинает перестраивать его в столбик, «отлавливать» рифмы, восстанавливать строки… За этой механической работой, навязанной читателю, теряется собственно удовольствие от стиха, не восполняемое, увы, удовольствием от разгаданного «кроссворда».

Поэтому едва ли есть основания рассматривать этот случай – тем более, достаточно редкий у названных поэтов – как попытку синтеза поэзии и прозы. К прозе, на наш взгляд, такая запись «сплошняком» имеет такое же отношение, как фигурные стихи – к живописи. Читателя этими графическими экспериментами можно, конечно, удивить и озадачить, но вряд ли тронуть. Поскольку волнует, как точно сказал сам Лев Лосев, лишь «шорох слов» и их смысл, а не то, в какие кегли обстригает поэт свои стихи.

Гораздо больше копий ломается по поводу противоположного «декоративного» соблазна – «прозы в столбик».

Сразу оговоримся, что речь идет не о свободном стихе как таковом. Верлибр, предполагающий комбинацию различных размеров, дисметрию, наличие нерифмованных строк и т.д., вряд ли может быть оспорен. Был бы «вер», а «либр» он или не «либр» – вопрос второго порядка. «Имеет ли принципиальное значение, регулярным стихом пользуется поэт или верлибром? В хороших стихах этого даже не замечаешь», – справедливо пишет Д. Тонконогов6.

Главное только, чтобы «либр» не оказался аббревиатурой «литературного бреда».

Правда, и бред может вполне иметь определенную ценность. Бред в литературе даже необходим – как антитеза здравому смыслу7, гладкой фразе, упрощенной картине мира; как необходимо литературе то «заикание», о котором писал Ж. Делез8. Бред – как постановка под вопрос притязаний на незыблемость, включая, кстати, и притязания силлаботонического стиха (который, если уж мы заговорили об исторической относительности, также не с сотворения мира существовал). Бред – как гамлетовское «методологическое безумие»: Though this be madness, yet there is method in’t («Пусть это и безумие, но в нем есть логика»).

Проблема, однако, не столько в «методологии», сколькой в поэтической практике, в тех самых текстах, публикуемых сегодня в качестве верлибра. Приведем три отрывка.

Из стихотворения Вячеслава Загурского «Единственный опыт публичного чтения стихов»9:

наверное, мне не стоило туда

идти, наверное, это было бессмысленно, но

я пошел, то ли дурак был, то ли попросили

давай сходим, надо же светиться

иногда пошел.

Из стихотворения Татьяны Виноградовой «Я боюсь (конспект списка фобий, найденного в интернете)»10:

Я боюсь всего (панафобия)

Я боюсь многих вещей (полифобия)

 

Я боюсь явлений природы –

воздуха, облаков, холода, льда и мороза.

Я боюсь ночи, дня и просто яркого света (фотоауглиофобия)

 

Из поэмы Елены Фанайловой «Подруга пидора»11:

…Ты присылаешь мне sms-ку:

Как ты? Звонил ли Аркадий?

Я отвечаю:

Я на вечеринке Polit.ru

У Аркадия нет моего телефона

 

Полвечера говорю с Файбисовичем:

Почему нам противен конформизм московской тусовки

 

И персональных приятелей.

На самом деле – о том,

Почему мы одиноки,

Почему нас не любят.

 

Как представляется, эти отрывки (полный текст занял бы несколько листов, поэтому пришлось ограничиться фрагментами) достаточно наглядно иллюстрируют определенную тенденцию. Именно тенденцию, а не межжурнальные «разборки», к которым в полемическом задоре склонны сводить это критики. И «арионовский» текст Т. Виноградовой, и текст В. Загурского из «НЛО», и текст Е. Фанайловой (которую публикуют не только в «Зеркале», но и в «Знамени») – выдержаны, на наш взгляд/в достаточно близком ключе.

Воздержимся от соблазна «переформатировать» эти столбцы в обычную строчную запись, как это часто делают критики данной разновидности верлибра, стремясь доказать, что это не поэзия, а проза.

Случай, на наш взгляд, и сложнее и – одновременно – проще.

Сложнее, поскольку, кроме пресловутого «столбика», в этих стихах можно заметить еще некоторые элементы поэтического текста. Например, анжамбеманы у В.

  1. Лосев Л. (Без названия) // Арион. 2005. N 4.[]
  2. Быков Д. Сон о круге // Stern. N 3. Литературно-критический альманах ЛИТО им. Лоренса Стерна, http://www.lito.spb.ru/stern/stern3/bykov.html.[]
  3. Галина М. Неземля. М.: Арион. 2005.[]
  4. Аркатова А. Внешние данные. М. -СПб.: Летний сад, 2004.[]
  5. Губайловский В. Волна и камень. Поэзия и проза. Инна Кабыш. Анатолий Таврилов. Сергей Гандлевский // Дружба народов. 2002. N 7; см. также: http://magazines.russ.ru/druzhba/2002/7/gub.html.[]
  6. Тонконогов Д. Никаких соблазнов // Арион. 2005. N 2. С. 14.[]
  7. Хотя со «здравым смыслом» тоже далеко не все так просто. Анри Бергсон, например, связывал здравый смысл с «внутренней энергией ума, которая постепенно отвоевывает самое себя, устраняя отжившие идеи, с тем, чтобы оставить место идеям, находящимся в. процессе становления» (цит. по: Гадамер Х. -Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988. С. 68). Иными словами, здравый смысл даже необходим для критики догматизма (включая и литературный); фраза «А король-то гол!» – это именно фраза здравого смысла.[]
  8. «Стиль – это умение заикаться на своем собственном языке. Это трудно, поскольку должна существовать необходимость в таком заикании. Быть заикой не в своей речи, но в языке как таковом. Быть как иностранец в своем собственном языке»(Deleuse G., Parnet С. Dialogues / Transl. H. Tomlinson, В. Habberjam. New York: Columbia Univ. Press, 1987. P. 4).[]
  9. Загурский В. Единственный опыт публичного чтения стихов // НЛО. 2003. N 62.[]
  10. Виноградова Т. Я боюсь (конспект списка фобий, найденного в интернете) // Арион. 2005. N 4.[]
  11. Фанайлова Е. Подруга пидора // Зеркало. 2004. N 24.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №5, 2006

Цитировать

Абдуллаев, Е.В. Проза в поэзии: в поисках единства? / Е.В. Абдуллаев // Вопросы литературы. - 2006 - №5. - C. 67-80
Копировать