«Противоречия вместе живут…» (Хромоножка в «Бесах» Достоевского)

«Мой-то и богу, захочет, поклонится, а захочет, и нет, а тебя Шатушка… по щекам отхлестал…»

Восемьдесят лет тому назад датский критик Георг Брандес писал о Достоевском: «Его сочинения представляют настоящий арсенал христиански воспринятых характеров и душевных состояний. Все действующие лица в его произведениях больные, грешники или святые… и переход от состояния грешника к обратному состоянию, от грешницы к святой и от физически больного к душевно здоровому происходит то путем медленного очищения, то внезапно, в одно мгновение, как в Новом Завете» ¹.

Действительно, произведения Достоевского густо населены людьми несчастными и убогими – юродивыми, калеками, слабоумными, изгоями общества. Мы вправе задуматься: почему столь часто героями Достоевского оказываются существа физически и умственно ущербные? В чем смысл такого пристрастия у романиста? Сознательный ли это выбор художника, или здесь «всего лишь» отразился факт его собственного нездоровья (на что, кстати, охотно ссылаются иные интерпретаторы Достоевского)? Подобные вопросы отнюдь не праздные². Разрешение их позволит лучше понять мир Достоевского – мир как землю, заселенную людьми, как малую вселенную.

В предлагаемой статье мы обратимся к одной из интереснейших, на наш взгляд, загадок творчества Достоевского. Речь пойдет о смысле существования в романе «Бесы» Марьи Тимофеевны Лебядкиной, таинственной Хромоножки, законной, венчанной жены главного героя «Бесов» Николая Ставрогина.

«ОТБЛЕСК НЕМЕРКНУЩЕГО СВЕТА»?

Традиционная интерпретация, идущая еще от Вяч. Иванова и С. Булгакова, представляет Хромоножку как «Душу мира», «Вечную женственность», как положительный светлый образ Достоевского, излюбленное создание его музы, воплотившее глубокие мистико-религиозные прозрения писателя³. В большинстве высказываний о Хромоножке говорится о необыкновенных душевных качествах, которыми она наделена как бы в противовес внешней ущербности: «Именно ее, полубезумную, писатель возносит почти над всеми персонажами романа. Лебядкина – юродивая, но именно поэтому… ей даровано высшее, любовно-радостное восприятие жизни. Она почти лишена рассудка.., но зато… наделена способностью сверхразумного прозрения в сущность людей и явлений…» ⁴

Попробуем поразмыслить над подобными противопоставлениями, несколько изменив их логику.

Итак, если Марья Лебядкина – «воплощение внутренней гармонии и совершенства», позитивное воплощение мистико-идеалистических концепций Достоевского о человеке⁵, то почему она наделена хромотой и лишена разума? Неужели для того, чтобы быть совершенным человеком, нужно выйти за пределы нормы и стать объектом медицины?

Почему свет и добро трагически не совпадают с красотой и даже как будто вытесняют ее в этом «идеальном» образе? Почему идеал осуществляется без красоты, в ущерб ей? Разве в «Бесах» Достоевский отступил от своего главного: «Мир спасет красота»?

Но, допустим, писатель – ради какой-то еще неясной для нас символики – так обезобразил свой идеал, что все его внешние признаки утратились. В таком случае «идеальность» должна бы предполагать исключительную внутреннюю красоту, душевную гармонию, нравственное совершенство. Однако и тут трудно отрешиться от сомнений.

Если Марья Лебядкина обладает способностью «сверхразумного прозрения в сущность людей и явлений», то почему она согласилась стать тайной женой Ставрогина в ту пору, когда он вел в Петербурге жизнь «насмешливую»? Женитьба Ставрогина в романе мотивирована вполне определенно: «тут позор и бессмыслица доходили до гениальности»; вызов здравому смыслу, «после пьяного обеда, из-за пари на вино», «новый этюд пресыщенного человека с целью узнать, до чего можно довести сумасшедшую калеку». Но как же Лебядкина? Почему же она, ясновидящая Хромоножка, не разглядела сразу истинного лица своего жениха, не разгадала его подлинных намерений и так обманулась в нем? Что так прельстило ее в Ставрогине – необыкновенная наружность? «Необыкновенная способность к преступлению»? Зачем ей человек, вставший «по ту сторону добра и зла»? Почему ее брак со Ставрогиным воспринимается всеми (даже Шатовым) как тяжкое иго, «бремя», без всякого «высшего смысла»? Почему, наконец, вечно пьяный, чадный и растленный Лебядкин – родной брат Марьи Тимофеевны? В чем символика этого кровного родства? Ведь в том мире «фантастического реализма», где обретаются Лебядкина и Ставрогин, слепая случайность уступает место закономерности, замыслу и промыслу писателя-творца.

Но, может быть, и вовсе бесполезно рассуждать о Марье Лебядкиной в категориях реальных и следует признать ее «символом иной, сверхреальной действительности»? И тогда окажется, что Марья Тимофеевна – «отблеск немеркнущего света Девы и Матери» (С. Булгаков) или «идея ипостасного женского начала» (С. Аскольдов)? А может, она – царевна-лягушка, томящаяся в плену злых чар и ждущая избавителя, Ивана-Царевича?

Но почему же тогда не вырвалась Хромоножка из плена своей болезни и своего уродства? Если Марья Лебядкина принадлежит к иному плану бытия, какой символический смысл следует видеть в ее гибели?

Вопросы эти имеют самое прямое отношение к центральному конфликту «Бесов». Ответы на них должны прояснить для нас нравственно-философскую концепцию романа и воззрения Достоевского на религиозно-этический облик народа. Более того, постигая смысл личной судьбы Хромоножки, мы можем определить, насколько соответствовал этот образ представлению Достоевского о «положительно прекрасном человеке» – идее «старинной и любимой» ⁶.

«ЗАДАЧА: СОЗДАТЬ ЛИЦО ХРОМОНОЖКИ»

Такая запись появилась на страницах записных тетрадей к «Бесам» в августе 1870 года, когда совершалась коренная переделка всего написанного: Хромоножка вошла в роман, как только центральный его герой Князь – Ставрогин был возведен автором на «безмерную высоту». Сразу заметим, что ничего необычного в такой записи не было; заметки, подобные этой, зафиксированы в черновиках Достоевского в связи чуть ли не с каждым персонажем. Знаменательно другое: если Князь, Нечаев⁷ и другие персонажи подвергались в процессе работы значительным, а то и кардинальным переделкам, то «лицо Хромоножки» сложилось едва ли не сразу. Эскиз этого образа, намеченный в записных тетрадях, содержал следующие пункты:

1. Некая хромая и полубезумная женщина, то ли сестра, то ли дочь вечно пьяного отставного офицера, на самом деле – тайная жена главного героя романа, красавца и аристократа Князя.
2. «Тайна Хромоножки», то есть ее таинственный брак с Князем, известна лишь брату и еще двум свидетелям; брат эксплуатирует сестру-идиотку, шантажируя Князя, вымогая у него деньги.
3. Князь готовится во всеуслышание объявить о позорной для него тайне, «наказать себя стыдом Хромоножки».
4. Интрига вокруг Князя и его попустительство приводят к зверскому убийству Хромоножки и ее брата.

Эти сюжетные ходы, детально разработанные в черновых заметках, вошли в роман практически без изменений. Сразу определившееся место Хромоножки в романной интриге и ее судьба обнаруживали явную авторскую тенденцию.

Тайная жена Князя мыслилась автором с самого начала именно как существо несчастное и убогое – Хромоножка. При этом хромота Марьи Тимофеевны оказывается не только приметой образа, но как бы его идеей: слово Хромоножка – имя собственное, как Князь (а не Ставрогин), Нечаев (а не Петр Верховенский). В большинстве черновых записей Марья Лебядкина и обозначена этим именем-символом⁸.

Хромые, хроменькие и хромоножки настойчиво сопутствуют многим замыслам Достоевского: Хромая из «Рассказа о неловком человеке», хромая девчонка из рассказа для «Зари», Хроменькая из набросков «Жития великого грешника», хромоножка из «Атеизма» (праобраз Марьи Лебядкиной). Напомним: в романе «Бесы», в главе «У наших», среди гостей Виргинского появляется эпизодическое лицо – хромой учитель, преподаватель гимназии, «очень ядовитый и замечательно тщеславный человек». Создается стойкое совокупное впечатление, что физической хромоте всех этих персонажей неизменно и закономерно сопутствует какая-то душевная порча⁹.

Такое впечатление еще более усиливается, если поставить в ряд хромоножек Лизу Хохлакову из «Братьев Карамазовых». Ее испорченность, изломанность квалифицируется Достоевским однозначно – как бесноватость; недаром глава, посвященная ей, названа «Бесенок». Одержимость, приверженность злу сквозит в рассказе девушки о ночных кошмарах («мне иногда во сне снятся черти»); в фантазиях о распинаемом ребенке («он висит и стонет, а я сяду против него и буду ананасовый компот есть») ¹⁰.

Хромота Лизы Хохлаковой и ее истеричность, бесноватость взаимно обусловлены: «…Старец Зосима, по концепции Достоевского, изгоняя из нее бесов, лечит ее от хромоты, ставит на ноги и как бы ей по-евангельски говорит: «Талифа, куми – девица, встань!» ¹¹»со мной это так может случиться…»

Сопряженность хромоты с бесноватостью обнаруживается и еще в одном неожиданном и странном свойстве увечья – оно оказывается предметом соблазна, навязчивой идеей. Лиза Тушина, болезненно-нервная, подверженная истерическим припадкам с плачем и хохотом, буквально бредит хромотой. Она чуть ли не завидует Лебядкиной, уродство которой вызывает у нее жгучее любопытство – как некая особая отмеченность, исключительность. Ее преследуют странные фантазии: «Мама, мама, милая ма, вы не пугайтесь, если я в самом деле обе ноги сломаю; со мной это так может случиться, сами же говорите, что я каждый день скачу верхом сломя голову. Маврикий Николаевич, будете меня водить хромую?.. Ну, положим, что я только одну ногу сломаю… вы с утра до ночи будете меня тогда уверять, что я стала без ноги интереснее!» Лиза постоянно и неотступно думает о хромой Лебядкиной, отчаянно и исступленно просит Хроникера во что бы то ни стало помочь ей увидеть Хромоножку. Воспаленное воображение девушки подсказывает ей, видимо, фантастические аналогии: раз Лебядкина, когда-то безумно влюбившаяся в Ставрогина, хрома, то и ей, Лизе, тоже влюбленной до одержимости, неминуемо грозит такое же несчастье, – отсюда и ее отчаянное восклицание: «со мной это так может случиться…»! Она никак не может угадать, чем именно привлекла Ставрогина Марья Лебядкина – тем, что она хрома, или чем-то другим, позволяющим забыть о ее уродстве. Отсюда и тщетные попытки Лизы мысленно спроецировать на себя ситуацию Хромоножки. «Соблазн о хромоте», как и попытка «заменить» Марью Лебядкину, дорого обошелся Лизе Тушиной: не хромотой наказана она за опасные игры, а страшной и мучительной смертью – толпа «учинила над ней буйство» как над «ставрогинсксй», «бесстыжей», вменив ей в вину связь с убийцами Лебядкиной. «Мало, что убьют, глядеть придут!» – вот суд толпы, приведший к гибели Лизы¹².

Хромота как некий особый знак, как навязчивее искушение присутствует в «Бесах» и в другом варианте: капитан Лебядкин, брат Хромоножки, влюбленней в Лизу Тушину, как бы угадывая мрачные фантазии девушки, воображает ее без ноги, на костылях. Лебядкин объясняет свои выгоды от случая, «если б она сломала ногу», чисто прозаически (меньше будет соперников). Но очевидно и другое – он стремится походить на недосягаемый образец: «принц Гарри» женился на убогой Хромоножке – нищий Лебядкин намерен жениться на богатой наследнице, как только она станет для него доступна. «Краса красот сломала член //И интересней вдвое стала,// И вдвое сделался влюблен// Влюбленный уж немало», – сочинил капитан Лебядкин, не подозревая, что дословно повторяет фразу Лизы «стану без ноги интереснее».

Итак, Лиза, ревнуя Ставрогина к таинственной хромой сопернице, сама готова покалечить ногу, чтобы поравняться с Хромоножкой. Лебядкин, мечтая о хромоте своей избранницы, невольно хочет повторить «подвиг» Николая Всеволодовича. И все участники интриги интуитивно ощущают: не так все просто с этим хромоножеством, что-то за ним стоит¹³. Именно такого ощущения и добивался писатель; в многочисленных черновых заметках на эту тему читаем: «Женщина Хромоножка втайне» (11, 204); «Она не простая Хромоножка и… тут что-нибудь кроется» (11, 219); «Хромоножка, таинственность; еще в первой части загадки» (11, 214) и т. д.

Что же могла означать пресловутая хромота Марьи Лебядкиной, кроме очевидного физического недостатка? Вяч. Полонский писал в связи с образом Ставрогина: «Идейные трансформации литературных типов интересны и ценны постольку, поскольку они не обусловлены подорванной физиологией: в последнем случае мы получаем клинический, а не литературно-художественный материал» ¹⁴. В случае с Хромоножкой – все как раз наоборот; еще Вяч. Иванов видел в увечье Марьи Тимофеевны своего рода метафору: «И уже хромота знаменует ея тайную богоборческую вину – вину какой-то изначальной нецельности, какого-то исконного противления Жениху, ее покинувшему» ¹⁵.

Не противоречит ли в таком случае духовный ущерб и разлад, обозначенный физической хромотой, представлению о Марье Лебядкиной как «совершенном человеке»?

«ЖЕНЩИНА, ВЛЮБЛЕННАЯ В ЧЕРТА»

В записных тетрадях к «Бесам» Марья Лебядкина именуется еще и «сумасшедшей», «слабоумной», «безумной». В художественном мире Достоевского эти слова не скомпрометированы: князя Мышкина считают идиотом, дураком, больным – и тянутся к нему как к спасителю;

1. Георг Брандес, Собр. соч., т. XIX, СПб., «Просвещение», 1913, с. 223.[↩]
2. Ср., например, у Г. Гачева: «А разве это все без значения, что у него город, сырь, белые ночи, нет животных, есть кухни, углы, перегородки, пауки, вонь, лестницы, чахотка, эпилепсия, нет матерей, есть отцы, нет рожания, нет Кавказа, нет моря, но есть пруды?» (Г. Д. Гачев, Космос Достоевского. – В сб.: «Проблемы поэтики и истории литературы», Изд. Саранского университета, 1973, с. 110).[↩]
3. См.: Вяч. Иванов, Экскурс. Основной миф в романе «Бесы». – В кн.: «Борозды и межи. Опыты эстетические и критические», М., «Мусагет», 1916; С. Булгаков, Русская трагедия. О «Бесах» Ф. М. Достоевского, в связи с инсценировкой романа в Московском Художественном театре. – «Русская мысль», апрель, 1914; С. Аскольдов, Религиозно-этическое значение Достоевского. – В кн.: «Ф. М. Достоевский. Статьи и материалы», сб. I, под ред. А. С. Долинина, Пб., «Мысль», 1922.[↩]
4. Ф. И. Евнин, Роман «Бесы». – В кн.: «Творчество Ф. М. Достоевского», М., Изд. АН СССР, 1959, с. 247; ср. также: «Физическое уродство и умственное расстройство Лебядкиной оттеняют ее внутреннюю красоту» (Н. М. Чирков, О стиле Достоевского, М., «Наука», 1964, с. 19). Аналогичные оценки содержатся и в комментариях к роману «Бесы» в Полном собрании сочинений: «Чистота сердца, детскость, открытость добру, простодушие, радостное приятие мира роднят Хромоножку с другими «светлыми» образами Достоевского. Ее, слабоумную и юродивую, писатель наделяет ясновидением, способностью прозревать истинную сущность явлений и людей» (Ф. М. Достоевский, Полн. собр. соч. в 30-ти томах, т. 12, Л., «Наука», 1975, с. 230. В дальнейшем все ссылки на это издание даются в тексте).[↩]
5. Ф. И. Евнин, Роман «Бесы», с. 247.[↩]
6. Ф. М. Достоевский, Письма, т. II, М. -Л., ГИЗ, 1930, с. 71.[↩]
7. Так в записных тетрадях именовался Петр Степанович Верховенский.[↩]
8. Важная особенность: нигде даже не упоминается, когда и как случилась с Марьей Тимофеевной эта беда; хромота ее как бы исконная, от века.[↩]
9. См., например, запись, относящуюся к замыслу рассказа для «Зари»: «Можно так, что хромоногая не выдержала в ненависти, ревности (тщеславной и эгоистической)… Мертвая девочка, из злобы сама себя довела до смерти. Искалеченная от избитости» (9,118).[↩]
10. Отчасти ситуация Хромоножки из «Бесов» проглядывает и в тайных желаниях Лизы Хохлаковой: «Я хочу, чтобы меня кто-нибудь истерзал, женился на мне, а потом истерзал, обманул, ушел и уехал». Не случайно также, что Лиза Хохлакова, невеста Алеши, интуитивно тянется к Ивану, который «с чертом знается».[↩]
11. См.: М. С. Альтман. Достоевский по вехам имен, Изд. Саратовского университета, 1975, с. 179.[↩]
12. Любопытно, что в записных тетрадях предположение о возможном несчастном случае в конце концов осуществляется – Лиза действительно ломает ногу См, например, записи: «…И вдруг сломала ногу»; «Сломала ногу. (Наивные мечтания о ходе по службе и о приданом)»; «В тот же день сломала ногу» (11, 33, 45, 50) и др.[↩]
13. См., например: » – Как! Вы хромаете! – вскричала Варвара Петровна совершенно как в испуге и побледнела. (Все тогда это заметили, но не поняли…)» (10, 126).[↩]
14. Вяч. Полонский, Бакуний и Достоевский. – В кн.: Л. П. Гроссман и Вяч. Полонский, Спор о Бакунине и Достоевском. Л., ГИЗ, 1926, с. 53.[↩]
15. Вяч. Иванов, Экскурс. Основной миф в романе «Бесы», с. 68.[↩]