Продолжая размышления о «Моцарте и Сальери»

1

Главный тезис статьи В. Рецептора о пушкинском «Моцарте и Сальери» ¹ сформулирован, по всей видимости, в концовке ее второго раздела: «Пушкин.., как драматург больше всего занят взаимоотношениями двух людей… В драматургическом смысле перед нами не две трагедии – трагедия Моцарта и трагедия Сальери, а одна: трагедия Моцарта и Сальери». Само вынесение в заголовок статьи слов Моцарта «Я шел к тебе…» словно бы подчеркивает, что в центре внимания автора – развитие отношений героев при вот этой их встрече. В сноске к заголовку указывается, что «заметки затрагивают… проблему драматургического построения одной из «маленьких трагедий», конкретных сценических взаимоотношений героев». Такой подход представляется нам в высшей степени необходимым и верным: только проникновение во внутреннюю структуру произведения, в особенности его жанровой природы, может действительно ввести нас в его «смысл».

Однако, подводя итог своему анализу, В. Рецептер говорит: «…Если у Моцарта нет своей трагедии, раскрывающейся драматургически, вещь накреняется, упрощается суть конфликта».

В. Рецептер и как автор исследования, и как актер очень остро воспринял драматургическое развитие, действительно совершающееся в пушкинском Моцарте, Трудно не согласиться с В. Непомнящим, который полагает, что Моцарта Рецептер в своем спектакле «А. С. Пушкин. Диалоги»»впервые в сценической истории трактует по-настоящему трагически» ². Это, несомненно, есть и в статье. Но если воспользоваться выражением самого В. Рецептера, то можно сказать, что в эту сторону у него все и «накренилось». А при этом и Моцарт, и его линия не могли не испытать некоторого перенапряжения, поскольку из линии и судьбы Сальери трагическое содержание, – в сущности, утло. Все у Рецепера переместилось исключительно «внутрь» Моцарта. И вполне закономерно появились рядом с пушкинским Моцартом… «герои Достоевского». Произведенный сдвиг стал совершенно очевиден.

Всему, о чем у нас идет речь, разумеется, можно найти объяснение. Особенно если не забывать, что перед нами сегодняшнее восприятие, пушкинского создания. Но хочется верить, что, обращаясь к Пушкину, мы можем не только находить себя в нем, но еще и раздвигать с его помощью свои духовные пределы. И потому, принимая предложенный В. Рецептером аспект подхода к «Моцарту и Сальери», помня обо всем, на что им впервые так остро обращено внимание, попробуем, однако, снова вчитаться в Пушкина.

2

Трагедия начинается монологом Сальери. И сразу же, с первых его строк, начинается ее драматическое действие. Именно драматическое действие, потому что герой занят не тем, чтобы открыть нам какое-нибудь законченное, завершенное свое состояние. Он не может справиться с чувством, которое пришло к нему недавно, а сейчас мучит его неотступно. Оно заставляет его начать и кончить этот разговор с собою словами об отсутствии правды вообще на свете – не только на земле, но и выше.

Герцен в знаменитой своей статье 1851 года «Русский народи социализм» писал: «Когда Пушкин начинает одно из своих лучших творений этими страшными словами:

Все говорят – нет правды на земле…

Но правды нет – и выше!

Мне это ясно, как простая гамма… –

не сжимается ли у вас сердце, не угадываете ли вы, сквозь это видимое спокойствие, разбитое существование человека, уже привыкшего к страданию?»

Да, страдание присутствует, дает о себе знать в Сальери теперь постоянно. Но у нас на глазах он впервые сводит его для самого себя со всей предшествующей своею жизнью, чтобы понять наконец его природу, его характер, чтобы убедиться в том, что вся его жизнь ни в чем и никак не позорна и посвящена не чему-нибудь мелкому и недостойному, но искусству.

Он упоминает и о славе, которой «наслаждался». Но стоит она для него в одном ряду с «трудом, успехом», следует за ними. Воспоминание о ней неотделимо от чувства «созвучности» его созданий чьим-то «сердцам». «Наслаждался» Сальери «также трудами и успехами друзей».

Сведя новые свои чувства со всем своим жизненным путем, Сальери может смело воскликнуть: «Нет! никогда я зависти не знал, о, никогда!» И он приводит факты, которые, бесспорно, соответствуют этому, по крайней мере на его собственный взгляд, хотя Сальери и приходилось бросать «все, что прежде знал, что так любил, чему так жарко верил», и идти вслед за другими, совершавшими открытия, ему, Сальери, недоступные.

А свои новые, нынешние чувства оградить для самого себя от своего же представления о зависти Сальери не может. И повторяет это страшное для себя, позорное в его глазах слово, словно бы надеясь тем самым избавиться от того, что сидит сейчас в нем и преследует его:

1. В. Рецептер, «Я шел к тебе…», «Вопросы литературы», 1970, N 9.[↩]
2. В. Непомнящий, А. С. Пушкин. Диалоги, «Театр», 1970, N 7, стр. 62.[↩]