№12, 1963/История литературы

Проблемы современной текстологии

Почти одновременный выход нескольких крупных и ценных работ по текстологии – Б. Эйхенбаума, Д. Лихачева, коллектива авторов под руководством В. Нечаевой и других – бесспорно представляет значительное событие в советской литературной науке. Если самая одновременность появления их может показаться случайной, то вовсе не случайно то, что сейчас к проблемам текстологии обнаруживают большой интерес и отдельные научные работники, и целые коллективы, и многие издательства, и, что важнее всего, широкая советская общественность.

Многим еще памятны порою довольно бурные дискуссии по вопросам текстологии Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Демьяна Бедного и других дореволюционных и советских писателей, имевшие место на страницах нашей общей и литературной печати в 40 – 50-е годы. Большей частью эти дискуссии начинались в результате выступлений так называемых «рядовых читателей», которым – это стало уже сейчас аксиомой – далеко не безразлично, в каком виде публикуются произведения любимых авторов. Именно глубокая заинтересованность читательской массы в научном качестве печатаемых текстов выдвинула перед советскими литературоведами ряд основных текстологических вопросов, и в первую очередь – о типах изданий сочинений различных писателей.

Вопрос этот – правда, не в столь острой форме – стоял и раньше, но в наши дни, в связи со все возрастающими культурными потребностями широких народных масс, он приобрел особенно актуальное значение. С середины прошлого десятилетия в крупнейших советских литературоведческих институтах были проведены конференции по вопросам текстологии и изданы два содержательных сборника, составленных преимущественно из докладов, прочитанных на этих конференциях; в специально литературоведческих и общих журналах было напечатано много статей и рецензий, прямо или косвенно рассматривавших проблемы текстологии. Ни одно научное и научно-популярное издание сочинений классиков и других писателей не обходится сейчас без текстологического введения или хотя бы раздела, посвященного проблеме текстологии данного автора и текстологическим принципам данного издания.

Казалось бы, все обстоит более или менее благополучно, однако на самом деле это не вполне так.

Выяснилось, что кадры текстологов у нас растут значительно медленнее, чем потребности советских читателей в разных типах изданий. Если учесть естественный рост издательского дела в нашей стране, а также предстоящий сильный подъем его в ближайшее время, то вопрос о подготовке кадров молодых текстологов приобретает особенно острый характер. Положение осложняется еще тем, что у нас нет учебных заведений, в которых специально готовили бы текстологов-профессионалов, что семинары по текстологии, проводимые в ряде университетов, во-первых, немногочисленны, во-вторых, преследуют научные и педагогические цели и, в-третьих, не призваны и не могут давать молодым людям требуемую в издательской практике основательную квалификацию. До сих пор «текстологическая смена», обычно вырастающая из вузовской молодежи, училась в процессе работы над текстами писателей, к изданию которых ее привлекали текстологи старшего поколения.

Несмотря на то, что литература по текстологии на русском языке достаточно обширна, работ теоретического и обобщающего характера до 1962 года у нас было не так много. Кроме того, мы не имели ни одной сколько-нибудь полной библиографии по этому вопросу. Начинающим текстологам обычно приходилось довольствоваться наиболее известными и доступными работами – такими, как «Писатель и книга» Б. Томашевского (1928; 2-е изд. -1959), статья С. Бонди «О чтении рукописей Пушкина» (1937), сборники «Вопросы текстологии» под редакцией В. Нечаевой, и, может быть, еще двумя-тремя статьями. Однако как ни замечательны книга Б. Томашевского и статья С. Бонди, безусловно являющиеся украшением нашей текстологической литературы, не следует забывать того, что одна была опубликована тридцать пять лет назад, а другая – двадцать пять. Фактически книга Б. Томашевского подвела итоги всего лишь первого десятилетия текстологической деятельности автора, который после написания ее продолжал работать еще тридцать лет. Незадолго до своей смерти Б. Томашевский предполагал провести в Ленинградском университете специальный курс по текстологии, имея в виду затем издать его – в отмену «Писателя и книги», труда, по собственным словам автора, уже переставшего удовлетворять его. И С. Бонди на предложения переиздать статью «О чтении рукописей Пушкина» отвечал, что в старой редакции она тоже не удовлетворяет его, а для написания новой работы время не наступило. Таким образом, две лучшие работы в нашей текстологии, по признанию их авторов, устарели.

Тем большее значение приобретает появление сразу ряда изданий по текстологии. Само собою понятно, что не все они написаны на одном теоретическом уровне, но можно заранее сказать, что каждое из них в большей или меньшей степени представляет научный интерес и принесет пользу читателям.

Несмотря на то, что авторы изданных работ писали независимо друг от друга, все же сам анализируемый материал подсказывал им определенную схему изложения; поэтому во всех этих работах много общего и с идейной и с композиционной стороны. Разным является понимание авторами отдельных проблем текстологии и отчасти ее истории, но как раз это придает им особый интерес и обогащает нашу науку.

1

Статьи Б. Эйхенбаума «Основы текстология» 1 и «Записка об основном тексте «Губернских очерков» М. Е. Салтыкова-Щедрина» 2 взяты из архива ученого. Первой статье, представляющей собой проспект книги под таким же названием, которую Б. Эйхенбаум намерен был написать, редактор присвоил название, заставляющее ожидать больше, чем дает напечатанный текст. Ведь самому талантливому текстологу не под силу столь кратко изложить «основы текстологии», чтобы это были действительно основы, а не научно-популярная статья. Однако как проспект будущей книги публикуемые материалы не только интересны, но и безусловно ценны во многих отношениях.

Проспект делится на «Введение» и четыре главы. «Введение» автор начинает с определения объекта своего исследования. «Текстология, – пишет он, – практическая область литературоведения, теснейшим образом связанная с делом издания классиков»; «основная цель и задача текстологической работы – подготовить к печати проверенный по первоисточникам и очищенный от всякого рода искажений и погрешностей авторский текст» (стр. 42).

В разделе «Общая постановка вопроса» Б. Эйхенбаум больше говорит о первых шагах советской текстологии, а также об отношении к проблеме издания классиков – в том виде, в каком оно определилось к моменту написания проспекта, – чем об основных принципах текстологической работы и ее месте в системе литературоведения. Тем не менее в этом разделе содержится ряд интересных фактов и ценных соображений; очень полезны сведения о предложениях В. И. Ленина по организации редакторской работы в Государственном издательстве. Два следующих раздела представляют первую в литературной науке попытку изложить историю русской дореволюционной и советской текстологии. Работа Б. Эйхенбаума особенно значительна в тех своих частях, где он выступает как мемуарист.

Автор подчеркивает связь советской текстологии с текстологией революционно-демократической; правда, при этом он явно недооценивает вклад, сделанный академическим литературоведением в области издания русских классиков и памятников древней литературы.

Естественно, что наиболее значительным Б. Эйхенбаум считал последний раздел – «Методика текстологической работы», – занимающий ровно половину проспекта. Большой текстологический опыт и яркая оригинальность автора придают особенный интерес каждой встречающейся здесь формулировке и ее обоснованию, сопровождаемому свежими и бесспорными иллюстрациями. Со многими положениями, выдвинутыми в этом разделе, советским текстологам придется серьезно считаться. Особенно это относится к остроумной полемике ученого со сторонниками строгого соблюдения так называемой «последней воля автора», то есть последнего текста, опубликованного при жизни того или иного писателя, как непререкаемого источника (стр. 65). Не менее содержательны соображения Б. Эйхенбаума о праве редактора-текстолога на внесение поправок в авторский текст, о нецелесообразности применения хронологического расположения материала в «избранных сочинениях» писателя и др.

В частных беседах Б. Эйхенбаум говорил, что этот раздел должен был в книге иметь скорее характер мемуаров, чем научной систематизации соответствующих материалов. Можно не сомневаться, что, будь книга написана, главы о методике текстологической работы, построенные на обширном запасе авторских наблюдений, были бы более поучительны, чем педантически сгруппированные параграфы «критики текста» какого-нибудь Л. Аве3, которую даже привычные к систематике немецкие филолога считали «излишне подробной и утомительной».

Б. Эйхенбаума как текстолога отличала необыкновенная «вглядчивость», «зоркость к тексту», умение замечать еле видные следы авторских переработок в результате цензурных или иных вмешательств. Много примеров этого включено в проспект «Основ текстологии». Большой интерес в этом отношении представляет и вторая его статья в сборнике – об основном тексте «Губернских очерков» М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Пожалуй, самое ценное в текстологических работах Б. Эйхенбаума – трезвость, осторожность, подход к решению трудных вопросов текстологии «от жизни», а не от научной «логики». «…Надо помнить, – пишет он, – (чтоб не впасть в схоластику и тем самым в ошибку), что в жизни, кроме логики, есть факты – так же, как в грамматике рядом с правилами неизменно бывают исключения. Текстология – наука не умозрительная, а практическая: без учета фактов, и притом самых разнообразных (исторических, биографических, полиграфических и т. п.), можно наделать таких ошибок, что получится, употребляя выражение Ленина, «неслыханный позор»… Общего правила для всех случаев не может и не должно быть…» (стр. 65 – 66, 78).

Более или менее подробный анализ проспекта Б. Эйхенбаума дает возможность заметить особенности построения других рассматриваемых работ.

Книга Д. Лихачева посвящена текстологии древнерусской литературы4. Это, несомненно, не только самое блестящее из текстологических исследований, вышедших за последние годы, но вообще один из значительнейших трудов в данной области. По обилию материала, богатству идей, самостоятельности и глубине трактовки проблемы, по исключительной эрудиции автора и в вопросах текстологии, и в широкой сфере истории русской литературы с X века до наших дней (автор вовсе не ограничивается хронологическими рамками, обозначенными на титульном листе), работа Д. Лихачева не имеет себе равных ни в нашей, ни в зарубежных литературах. Книга по праву будет стоять в ряду таких классических трудов по текстологии, как знаменитые предисловия К. Лахмана к его изданиям Нового завета (1840 – 1841) и Лукреция (1850), в которых были впервые сформулированы основные положения научной критики текста, как «Эдици-онная техника» О. Штелина (1909 – 1914),»Этюды по критике текста (Экдотика)» Дом Анри Кантэна (1926), острополемический трактат Ш. -Ж. Бедье «О рукописной традиции «Лэ де л’Омбр». Размышления об искусстве издавать древние тексты» (1928), «Писатель и книга» Б. Томашевского (1928), фундаментальная «История традиции и критика текста» Дж. Паскуали (1934 – 1952).

Д. Лихачев творчески суммировал достижения зарубежной и отечественной текстологии. Опираясь на богатейший опыт по изданию памятников древнерусской литературы (как свой личный, так и сектора, руководимого им в Институте русской литературы АН СССР), он очень удачно построил свою книгу. Вслед за довольно обширным введением, посвященным кризису литературоведческой механической текстологии (в основном западноевропейской и американской), а также задачам советской текстологии, автор знакомит читателя с принципами и приемами работы древнерусского книжника, иллюстрируя свое изложение массой примеров. Целесообразность включения в работу по текстологии такого специального историко-книжного очерка становится понятной, по мере того как в последующих главах исследователь обращается к решению собственно текстологических вопросов, на которые с полной ясностью могут быть даны ответы только при учете своеобразия литературной практики древнерусского литератора, редактора, переписчика.

Вторая глава, «Отыскание списков произведения», тоже, собственно говоря, не вполне текстологическая, а больше библиографическая и археографическая, источниковедческая. Но и ее введение в «Текстологию» вполне оправдано, так как автор попутно подготовляет материал для следующей главы, так сказать, научно-терминологической – «Основные понятия истории текста». В ней Д. Лихачев подробно рассматривает принятые в текстологии древнерусской литературы понятия – текст, редакция, извод, архетип, протограф, авторский текст – и дает свои определения.

2

Главы четвертая и пятая трактуют об исследовании текста памятника по одному и по нескольким спискам; глава шестая посвящена рассмотрению комплексного изучения истории текста памятника, то есть изучения текста не в изолированном виде, а в составе сборников, в которых он находится, во взаимодействии с другими литературными произведениями и на общем фоне работы данного писца или данной мастерской письма («скриптория»); глава седьмая занята проблемой исследования непосредственно авторского текста. Дальнейшие главы имеют дело с особенностями отдельных видов памятников – летописей переводных произведений, а также иллюстрированных рукописей и печатных текстов. После такого исчерпывающего анализа основных и специальных видов памятников и «носителей текста» (рукописей и печатных изданий) Д. Лихачев обращается к самой сложной стороне текстологической работы по древнерусской литературе – к закреплению выводов изучения истории памятника в виде так называемых генеалогических схем («родословное дерево» памятника и его списков) и к реконструкции текста. Наконец, в главе восемнадцатой автор подробно говорит уже не об исследовании, а о технике издания. Очень содержательное заключение, в котором Д. Лихачев поднимает и решает ряд новых, теоретически и практически важных вопросов, завершает книгу. К тексту автора приложены алфавитный указатель работ по текстологии и по изданию памятников, указатель упомянутых в книге произведений древней и новой русской литератур и предметно-терминологический указатель. Как повышают эти указатели научную ценность издания, можно судить по тому, что первый из них является одновременно и первым на русском языке (с привлечением и иностранных работ) алфавитным перечнем важнейших работ по текстологии; он содержит свыше 570 русских и около 100 иностранных названий по литературе вопроса.

Книга Д. Лихачева глубоко оригинальна и индивидуальна. Многое вызывает в ней на споры, многое кажется парадоксальным – и на самом деле парадоксально, – но при ее чтении чувствуется, что она написана с большим увлечением и с единой, строго проведенной через весь текст точки зрения.

Не имея возможности останавливаться на многих спорных или, по нашему мнению, неубедительных положениях автора, мы ограничимся двумя-тремя наиболее существенными возражениями.

Характеризуя современное понимание текстологии, автор неоднократно подчеркивает перенесение внимания исследователей с изучаемого текста на его создателей и потребителей: «История текста памятника стала рассматриваться в самой тесной связи с мировоззрением, идеологией авторов, составителей тех или иных редакций памятников и их переписчиков. История текста явилась в известной мере историей их создателей и отчасти, как это мы увидим в дальнейшем, их читателей. На первое место в текстологии выступили человек и общество в том их новом понимании, которое дает исторический материализм» (стр. 24 – 25). «Текстология, – пишет Д. Лихачев в другом месте, – имеет дело прежде всего с человеком, стоящим за текстом» (стр. 53).

Это настойчиво повторяемое положение, по-моему, ошибочно. Текстология имеет дело прежде всего не с человеком, а с текстом. Чтобы судить о «человеке, стоящем за текстом», надо прежде всего прочесть, понять, изучить текст, как бы неточен, дефектен он ни был. Только после этого, только создав себе какое-то, пусть еще очень неполное, может быть, даже неправильное, представление о смысле текста, исследователь по ряду признаков, содержащихся в изучаемой рукописи, – биографических, идеологических и стилистических, – может высказать предположение об авторе памятника. Конечно, особенно осторожный исследователь не станет делать подобные выводы сразу же после знакомства с первым списком произведения и будет искать другие, чтобы уяснить судьбу памятника и – в то же время – проверить опорные данные, по которым он составил себе представление о смысле и о возможном авторе изучаемого текста. Однако, когда мы располагаем памятником, сохранившимся только в одном списке, нам приходится так и поступать: от текста, от его внимательного изучения – к «человеку, стоящему за текстом».

Может быть, в этом переходе заключается, собственно говоря, переход от текстологии к истории литературы. Конечно, трудно разграничить в подобных случаях, где предел текстологии и начало истории литературы, это слияние, возможно, и неизбежно, так как текстолог и литературовед здесь совмещаются в одном исследователе. Однако в принципе текстология имеет дело с текстом, история литературы – через текст – с человеком, обществом, внутренней борьбой в обществе и т. д.

Нам могут возразить, что слова «прежде всего» употреблены автором не для обозначения последовательности процессов при изучении памятника, а для того, чтобы показать основное, важнейшее при этом изучении – «человека», а не «текст»; что, наконец, у него просто не совсем точно сказано. Однако это не так, здесь не случайная неточность формулировки, а принципиальная позиция автора. Несмотря на ряд оговорок о том, что «текстология – ив своей теоретической, и в своей практической части – база литературоведения и исторического источкиноведения» (стр.

  1. »Редактор и книга», Сб. статей, вып. 3-й, «Искусство», М. 1962, стр. 42 – 86. []
  2. Там же, стр. 87 – 98.[]
  3. Leon Havet, Manuel de critique verbale appliquee aux textes latins, Paris, 1911.[]
  4. Д. С. Лихачев, Текстология на материале русской литературы X-XVII вв., Изд. АН СССР, М. – Л. 1962, 605 стр.[]

Цитировать

Берков, П.Н. Проблемы современной текстологии / П.Н. Берков // Вопросы литературы. - 1963 - №12. - C. 78-95
Копировать