Принцип критики – открытость в мир
Е. Книпович, Жизнь и память, М., «Советский писатель», 1983, 336 с.
Есть два определения критики – они противоположны. Согласно одному, критика стоит рядом с литературой как внешняя сила, наблюдая, анализируя, оценивая ее течение в целом и значение отдельных писателей и произведений. Согласно другому, критика – самосознание литературы: посредством критики литература рассматривает самое себя, пытается установить свою ценность, общественные функции, пути развития. В силу этого разделения существует два типа критиков: одни анализируют творческий процесс с академической дистанции и с помощью логических понятий и научных теорий обобщают главные тенденции его развития; вторые ощущают себя рупором самого процесса, чувств и мыслей самих художников, изъясняясь более образами, нежели внеличностной научной терминологией.
Е. Книпович, безусловно, является тем критиком, который «идет рядом» с писателем как его соратник, друг, советчик. Ее новая книга «Жизнь и память» ярко демонстрирует достоинства такой критики: здесь и подлинные свидетельства о контактах с большими художниками, и глубокое погружение в текст отдельного произведения, и живая память демократических тенденций европейской литературы, и размышления о современной ситуации в мире, о традициях великой русской литературы, – критик в ответе за все. В понимании Е. Книпович, он такой же выразитель опыта, идеалов, образа мыслей своего поколения, как поэт или романист, а основное требование такой критики к самой себе – открытость миру – было перенято у литературы и стало ее нравственным законом.
Критик тоже живет в определенном круге тем, у него есть излюбленные герои, и его реальные переживания так же способны вторгаться в ход критического анализа, как неожиданный эмоциональный импульс поэта – взрывать метрическую структуру строфы. Однако критик должен соотносить свой индивидуальный опыт и индивидуальные симпатии со всем движением литературного процесса. Для этого требуется личность особого склада, способная объединить в себе научные знания с артистизмом и способностью к обобщению.
Е. Книпович является именно такой личностью, неустанно жадной до новых впечатлений, широко и ясно мыслящей большими категориями социалистической эпохи, полной естественно выношенной эстетической культуры. «Четкость мысли и стиля» – основное требование, которое предъявляет Е. Книпович к критическим работам, – обретает в ее собственной книге внутреннюю энергию, столь же необходимую здесь, как и в любом литературном произведении.
Основная проблема новой книги Е. Книпович, придающая единое дыхание ее разнообразию (воспоминания, рецензии на художественные произведения и научные монографии, обзорные статьи), – ситуация выбора на историческом перекрестке капитализма и социализма. С особой силой эта проблема встает в этюде-воспоминании «Об Александре Блоке». Близкий друг поэта с начала 1918 года, она убедительно свидетельствует об органической нетерпимости автора «Двенадцати» к среде «шампанских либералов», о его восхищении размахом революции и вместе с тем – о горьком сомнении среди развалин старого мира: «Как Вы думаете – выкручусь я?», о его характерном упреке в адрес автора: «Евгении Федоровне не хватает русской церкви». В рамке сурового времени перед нами встает портрет мыслящего, чувствующего, творящего поэта, – мы видим, как он долго трясется в пустом трамвайном вагоне до Стрельны, потом бродит в парке, отрешившись «от всего городского»; как редактирует переводы лирики Гейне, общается с этим поэтом как с живым, то любя, то ненавидя; как говорит о двух романтизмах: «…Один, лежащий в пределах литературы и литературных течений, другой – некая сущность в духовном мире человека, народа и человечества…» (стр. 276). Нечасто доводится читать воспоминания, где автор с такой точной мерой уважения и достоинства подходит к исторической личности, где интимные подробности не заслоняют сути, а фактическая и эмоциональная достоверность так естественно просвечена анализирующей, обобщающей мыслью. Историческая ломка, которую Евгении Книпович, двадцатилетнему начинающему литератору, пришлось пережить вместе с Блоком в городе Октября, предстает в ее книге пробным камнем человеческих ценностей. «Сейчас ошибаться нельзя, это смертельное занятие», – эти слова Л. Леонова цитируются как характернейшая черта нашего столетия. Как отражен в литературном произведении исторический процесс и эта его альтернатива – вот доминирующий аспект критического анализа. В поступках и мыслях героев О. Форш, М. Пуймановой, Г. Канта, Ю. Брезана автор видит прежде всего столкновение двух мировых социальных систем и неизбежность революционного взрыва. Она все время стремится сопоставить поведение героев с логикой исторического процесса, выявляя таким образом и обоснованность характеров, и их пробелы. Роман, подобно любой другой литературной форме, рождается, по мнению Е. Книпович, не сам по себе, но как идеологически направленное осмысление переживаемого момента. Литература – выражение исторического сознания, не претендующее ни на какие другие аспекты бытия. Такое понимание литературы, признающее в ней только «историзм мышления», могло бы сузить врожденное стремление художественного творчества к онтологическим вопросам бытия – если бы провозглашалось как догма. Однако тонкое эстетическое чувство не позволяет Е. Книпович впасть в грех догматизма – она твердо знает, что образное мышление всегда шире и богаче чисто логического и всегда перерастает рамки возможного, установленные критикой. Поэтому с такой чуткостью и пониманием удалось автору охарактеризовать творчество И. Андрича и М. Фриша, направленное на проблемы человеческой экзистенции.
Открытость миру – моральная установка критика – определяет и его открытость мировой литературе. С детальным знанием пишет Е. Книпович о произведениях немецких, чехословацких, югославских писателей. Постоянно откликается она на новые произведения мастеров и дебютантов многонациональной советской литературы. Нестареющая восприимчивость и память много видевшего человека сливаются в ее живом почерке (каким теплом согрет, например, пусть и эскизно набросанный, портрет М. Ауэзова).
Немалое место занимает в рецензируемой книге проблематика литовской советской литературы, которой вот уже более двух десятилетий активно интересуется Е. Книпович. Постоянный внутренний контакт с литовской литературой завязался у нее с появлением психологического романа внутреннего монолога. Видимо, его проблематика и стилистика вызвали научный интерес и эстетические симпатии Е. Книпович, сложившиеся в ходе исследования демократической немецкой литературы XX века. Она горячо пропагандировала новое психологическое направление как в печати, так и на международных писательских симпозиумах, и ее авторитетное слово явилось как бы пропуском, открывшим литовскому роману дорогу на книжный рынок социалистических стран. И в новой своей книге Е. Книпович внимательно анализирует критическое самосознание человека в романе М. Слуцкиса «На исходе дня», объясняя его растущей ролью морального фактора в нашей общественной жизни. Точно охарактеризовано своеобразие поэтики повести С. Шальтяниса «Ореховый хлеб»: ироническая интонация и поэтичная чистота, предчувствие трагедии и эксцентрические ассоциации – как выражение мироощущения молодого поколения, детей послевоенных лет.
Отдельная статья посвящена плодотворнейшей для всей литовской литературы двух последних десятилетий деятельности Ю. Марцинкявичюса. Давая обзор всего творческого пути поэта, критик прекрасно ощущает масштабность и драматизм его мышления, национальную почву и общечеловеческий размах его поэм. Только историки, пожалуй, не согласятся с той интерпретацией исторических событий в «Миндаугасе», которую дает Е. Книпович: дескать, Литовское государство времен Миндаугаса не было рождено «живой исторической необходимостью» потому и сам он не имел «исторического права на власть» (стр. 71 – 72). Советские историки утверждают как раз обратное: созданное Миндаугасом Литовское государство вы держало мощный «дранг нах остен» крестоносцев и в течение двух столетий служило надежным щитом, заслонявшим восточные народы от немецкой агрессии. Сравнивая «Миндаугаса» с эйзенштейновским «Александром Невским», Е. Книпович, вопреки своей обычной внимательности, не учла, мне кажется, что эти произведения рождены разными историческими эпохами и это во многом определяет и их пафос, и решение в них проблемы «сильной личности».
Но в целом критической манере Е. Книпович присуще проникновение в духовный климат данной страны, вдумчивый психологический анализ, четкие линии идейных обобщений. Литовская литература может гордиться вниманием столь прозорливого критика.
Я встретился с Е. Книпович весной 1953 года, когда она вела семинар молодых критиков в Москве. Вспоминаются жаркие споры, стремление в чему-то новому, дух мудрой терпимости, царивший на семинаре. Читая теперь, через тридцать лет, ее новую книгу, вижу ту же острую наблюдательность, ясность мысли, принципиальность и поиск нового, которые всегда были столь характерны для Е. Книпович.
г. Вильнюс