Приглашение к путешествию
Л. Озеров, Работа поэта, «Советский писатель», М. 1963, 336 стр.
Вроде бы и сетовать не на что: Батюшков, Баратынский, Тютчев вышли в «Библиотеке поэта»; имена эти не обойдены в вузовских программах по истории литературы; нет-нет да и промелькнет статья в «ученых записках»; появляются и солидные монографии, к примеру книга К. Пигарева о Тютчеве. Но отчего же с болью душевной видишь, что почти не изменилось сложившееся не в один день положение, при котором подавляющее большинство молодых людей, окончивших среднюю школу, не знает о поэтах пушкинской плеяды даже понаслышке. В лучшем случае услужливая память подскажет расхожие строки, вроде: «Люблю грозу в начале мая…». Какой богатейший пласт, «волшебные кладовые» духовной культуры народа остаются неосвоенными, сколько мыслей и чувств в читателе – непробужденными!
Но для того чтобы поэзия эта стала достоянием многих, нужны не только академические издания и специальные работы. Мне не раз приходилось слышать от учителей школ, как им не хватает такой книги о Тютчеве, которую они могли бы взять с собой на урок и прочесть из нее страничку, не краснея перед учащимися. Беру на себя смелость порекомендовать им «Работу поэта» Л. Озерова, добрая половина которой посвящена Батюшкову, Баратынскому, Тютчеву.
В путешествии по Стране Русской Поэзии (большие буквы, поставленные автором, здесь кажутся уместными) Л. Озеров интересный гид и вдумчивый собеседник. Убедительно ведет он полемику с теми, кто рассматривает натурфилософские стихи Тютчева только сквозь призму его шеллингианских увлечений, кто отказывает им в национальном начале, кто утверждает, что «и природа у него не русская». Пожалуй, в этом умении постоянно жить Россией, находясь на долголетней заграничной службе, Тютчев сродни изгнаннику Мицкевичу, который и в далеком Париже видел отсвет черничной синевы на серебристом мху, как если бы только секунду назад вышел из леса под Новогрудком.
Л. Озеров не любит исследователей-«проработчиков», которые всегда готовы обвинить художников прошлого в смертных грехах идеологической «незрелости». Защита поэзии – пафос его книги. Сколько было сказано о знаменитом «Silentium!» Тютчева, об его идеализме, агностицизме и т. д. Л. Озеров доказывает, что речь идет об отношении автора к своим произведениям, замысла – к воплощению, мысли – к слову. Я бы даже сказал, это проявление святой и вечной неудовлетворенности творца содеянным. При чем же здесь идеализм? Жаль только, что в книге не нашлось места для разговора о политических взглядах и политической поэзии Тютчева, а это не позволило Л. Озерову до конца верно определить природу трагического мироощущения поэта.
Много нового сказано в эссе о Батюшкове. Не русское это слово, но подобрать другое нелегко. Портретность – вообще излюбленный принцип Л. Озерова; в его работах нет набившей оскомину схемы: биографические данные, вехи «творческого пути», мастерство, стиль, приемы и пр. Он стремится дать нам «всего» Батюшкова – и не без успеха. И снова полемика с традиционным представлением о Батюшкове-«классике», вскормленном на книжно-мифологических образах и ассоциациях. Вот исходная позиция Л. Озерова: «…но стоит вам разбить скорлупу забытых или полузабытых наименований, и вы найдете под ней теплое ядрышко жизни».
Мы знакомимся с Батюшковым – путешественником и воином, полным кипения страстей, игры жизненных сил, узнаем в нем современника 1812 года. Все это без натяжек позволяет показать, что даже «легкая поэзия в понимании Батюшкова – это поэзия жизни, земная поэзия. Именно она и была чревата реализмом» (курсив мой. – В.Г.).
Л. Озеров далек от вульгаризаторского истолкования пасторалей, элегий и идиллий Батюшкова как прямого «эзопова языка». Но хотелось бы прояснить его точку зрения на тот «античный маскарад», который присущ русскому поэту, как, допустим, и его современнику Китсу, – ведь в этом сказывалась не только эстетическая традиция, но и общественная необходимость.
Третье звено в русской философской лирике прошлого века – Баратынский. Главное, что удалось Л. Озерову, – определить значительность его поэзии. Здесь немало «выходов» в проблемы современного искусства. Разве не бывает и сегодня так, что поэзию живой и трепетной мысли числят рассудочной? Разве самый анализ стихотворений Баратынского не бьет больно по нынешним поэтам-«пенкоснимателям», теоретикам и практикам юбилейщины и мелкотемья?
Но пойдем за Л. Озеровым дальше. «У Тютчева, так же как и у Пушкина, смыты все следы усилий, работы, правки». И это справедливо. «Истинный поэт ничего не выдумывает, не сочиняет в прямом смысле слова. Ему бы только воплотить в строке пережитое». Аксиоматическая категоричность этих постулатов невольно настораживает. Они получают логическое завершение в статье об Анне Ахматовой «Тайны ремесла». «Как у короля Лира, у зрелого художника нет ничего. Только он и мир. Ни метафор, ни эпитетов, ни всей премудрости веков, ни умения, ни знаний. Только: он и мир». Я удержался от соблазна ставить восклицательные или вопросительные знаки. Крайность этих суждений очевидна. Они высказаны не ученым критиком, которому дать совет не так уж много и стоит, – за ними многолетний опыт самого Озерова-поэта, а это нельзя не уважать. Но и присоединиться к подобным мыслям нельзя. Ю. Друнина в рецензии на книгу Л. Озерова в «Литературной газете» вспомнила строки Б. Пастернака: «Нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту». Но они ведут к другим: «Есть в опыте больших поэтов черты естественности той, что невозможно, все изведав, не кончить полной немотой».
Горький в известной статье об Есенине назвал его «органом», самой природой созданным для поэзии. Но это же метафора, а не характеристика. У настоящего поэта есть все – и эпитеты, и вся премудрость веков, и умение, и знания. Только это не мешает ему, а помогает «слушать» время, быть его певцом. Вот пишет же Л. Озеров о И. Сельвинском, что тот «до мозга костей социален», что «проблематика – главный нерв его творчества».
Так повелось, что «сиюминутные» газетные статьи и рецензии часто «умирают» на полосе очередного номера. Если автор их мастит и заслужен, то они могут найти себе место в соответствующем томе собрания сочинений, редко – при жизни, чаще – посмертно. В большинстве же случаев их удел – забвение.
Л. Озеров не побоялся включить в книгу, наряду с журнальными статьями, и короткие рецензии из газет. Есть в них одно общее, то, что я уже назвал защитой поэзии. С любовью пишет он о тех, чей «песенный подвиг безвестен», кто не входил в привычные обоймы поминальных докладов и литературных обзоров, – о Дмитрии Семеновском, поддержанном Горьким, но затем оставшемся в тени, о Павле Шубине, чьи стихи еще ждут «решительного пересмотра и справедливой, то есть высокой, оценки», о Павле Семынине, который «живет и работает не на виду», и о многих других.
Л. Озеров в путешествии по Стране Поэзии не очень придерживается указателей. Сворачивая на тропинки с избитых, хоженых дорог, он находит немало интересного и поучительного. Хоть и не скажешь о Дмитрии Кедрине, что не установлена высокая репутация его лирики, Л. Озеров открыл в ней очень важную грань. Стихи и поэмы Д. Кедрина с их безвестными мастерами, зодчими, плотниками, литейщиками поняты как результат внутреннего противодействия талантливого поэта культу личности с его небрежением к людям с мозолистыми руками и светлыми головами – подлинным творцам истории.
Однако странно: то, что привлекло внимание Л. Озерова в беглых заметках о Д. Кедрине, оказалось упущенным в обстоятельной статье о Н. Асееве. Брошу заодно упрек в обидной снисходительности такой фразы: «…вот поэт, хотя и вращавшийся в орбите такой планеты, как «Маяковский, но (?!) наделенный при этом многими (?!) привлекательными чертами творческой индивидуальности». Более того. Сложный вопрос об Н. Асееве в годы культа личности сведен к констатации того очевидного факта, что «голос поэта не умолкал». Верно, конечно, что творческого кризиса не было, но верно и то, что культ личности давил и сковывал Н. Асеева и публикация «Самых моих стихов» открыла нам те трагические раздумья, которые необходимо учесть при итоговой оценке его работы.
В статье об А. Ахматовой – едва ли не первой объективной и серьезной в нашем литературоведении – найдена перспектива творчества поэтессы. Л. Озеров смело реабилитирует «вечные» темы, которые в поэзии А. Ахматовой все больше скрещиваются с современным материалом, с высокими раздумьями о судьбах Родины. Путь А. Ахматовой от монолога к диалогу, от одиночества к людям рассмотрен Л. Озеровым с глубокой уважительностью к его реальной, выстраданной сложности. Особо плодотворны оригинальные наблюдения над мастерством поэтессы, к которым мы и отсылаем читателя.
Можно лишь пожалеть, что Л. Озеров не расшифровал своеобразный парадокс, приключившийся с поэзией А. Ахматовой. Ценя в ней великолепной и ясной силы художника, отдавая должное взвешенной мудрости ее поэтического слова, надо справедливости ради признать, что влияние ее стихов явственнее ощущалось в предреволюционные, а затем в 20-е годы. И здесь дело не в субъективных особенностях таланта. То, что лирика А. Ахматовой находилась тогда в центре литературных споров, не было только частным фактом ее творческой биографии. «У старших на это свои есть резоны», как несомненно и то, что острота этих споров ныне притупилась, и не просто за давностью времени, а потому, что они решены самой идущей вперед жизнью.
И последнее. Как и в случае с Н. Асеевым, автор почему-то не хочет замечать трагические интонации в поэзии А. Ахматовой. Надеюсь, что их присутствие в творчестве поэтессы никому, в том числе и Л. Озерову, не покажется «крамолой». В них закономерно выражаются противоречия времени и автора.
Можно было бы и поставить точку. Но долг рецензента суров. Он обязывает его и в хорошей книге найти промахи и огрехи. Пусть их немного, но лучше, чтобы их вовсе не было. Вот несколько примеров. «Политические стихи Тютчева написаны теми же поэтическими средствами, что и все остальные стихи его». Вот так открытие! «Наш читатель стиха, в отличие от читателя начала века, воспринимает поэзию не как отвлечение от жизни, а как один из самых мощных способов ее познания». Ну, зачем же обижать прекрасных русских людей старшего поколения? Разные были читатели во все времена… Или: «Мы народ не бизнесменов, а поэтов». Где и когда существовал «народ бизнесменов»? Все это тем более досадно, что в целом стиль автора отличается энергией, темпераментом, афористичностью. «Работа поэта круглосуточна, пост его несменяем». «Быть поэтом – не профессия, а ответственность». Отрадно» что Л. Озеров, выступив в роли литературного критика, руководствовался именно этим соображением.