Правда– главное требование
Е. Сидоров, Время, писатель, стиль (О советской прозе наших дней), «Советский писатель», М. 1978, 264 стр.
«Обратимся к реальности современной советской прозы и попытаемся подойти к ней трезво и пристрастно, с высокими критериями, завещанными нам именно традицией русской и советской классической литературы. Обзор с такой высоты приводит к мысли, что радоваться пока особенно нечему» (стр. 217).
С таким обескураживающим внешним спокойствием констатирует Евгений Сидоров (заметим себе на будущее два, казалось бы, противоречащих друг другу определения: «трезво и пристрастно») сегодняшнее положение дел в прозе.
Трезвость оценки, спокойствие и непредвзятость помогают критику, несмотря на отсутствие «сияющих вершин» в современной литературе, выявить определенные, на его взгляд, положительные тенденции, существующие в настоящем литературном процессе. «Время, писатель, стиль» – так назвал он свой сборник критических статей; несмотря на то, что слово «стиль» замыкает название, в основном статьи, собранные в книгу, и объединяет именно идея стиля как точки отсчета при разговоре как об отдельном писателе, так и о целом художественном направлении.
Причем заметим, что о художественном направлении Е. Сидоров рассуждает раньше, чем анализирует целостные индивидуальные системы – роман, творчество, автор. В открывающей сборник большой статье перед нами скорее не критик, а литературовед, придирчиво классифицирующий отдельные течения, въедливо и осторожно разбирающий иные классификации, не выдерживающие его суровой критики. Очевидным пафосом, помогающим Е. Сидорову в этом, является благой пафос расширения художественного плацдарма метода социалистического реализма.
Недаром во главу угла он ставит столь определенный, не вызывающий двусмысленных толкований тезис Д. Маркова: «Социалистический реализм рассматривается как новый тип художественного сознания… он не сводится к регламентированным формам художественного обобщения» (стр. 17). Отстаивая лояльность таких форм отражения, как гротеск, фантастика, ироническое остранение, одним словом, условность, Е. Сидоров проявляет определенное мужество и стойкость. И – ни перед кем другим, как… перед самим собой. Но для того, чтобы объяснить читателю обоснованность этого парадоксального умозаключения, хочу обратить его внимание на основного героя, на главное действующее лицо книги. Герой этот – правда.
Слово «правда» – как термин (правда действительности, «художественная правда» – стр. 215), как оценка («сила абрамовской трилогии – в ее глубокой правдивости» – стр. 95) и, наконец, как синоним жизни, действительности – пронизывает все статьи Е. Сидорова. Правды и, прежде всего, правды жаждет критик от литературы; правом на поиск истины считает он литературный дар; и – даже – правда есть для него непреложное и первейшее условие вообще для анализа литературного произведения.
Иначе просто невозможно, иначе Е. Сидорову невероятно трудно анализировать тот самый «стиль», который откровенно обнажает искренность и открытость художника правде при поисках своего слова.
Переиначивая гегелевскую формулировку, можно было бы заметить, что для Е. Сидорова – в данном сборнике – все действительное правдиво, а все правдивое – художественно. Е. Сидоров основателен в своей позиции критика-реалиста, твердо знающего, что пожелание пожеланием, а реальность действительности остается реальностью. Потому и пожелания свои литературе (см. статью «На пути к синтезу») он осуществляет с вполне реалистических позиций – ибо «вечные», или «проклятые», вопросы, над решением которых билась и бьется художественная мысль человечества, тем-то и вечны, что – опять парадокс! – неразрешимы. И тоска Е. Сидорова по «романному мышлению», которого, на взгляд критика, так недостает нашей современной литературе, тоже тоска не «маниловская», а вполне трезвая, реалистическая тоска: «Исследуя различные аспекты современного бытия, накапливая опыт нравственного и социального анализа человека, пытаясь поднять новые пласты народной жизни и народного характера, она (проза. – Н. И.) должна прийти к более высокому этапу – к синтезирующему, философскому освоению действительности» (стр. 244).
Надо заметить, что эта статья в свое время вызвала большое оживление среди критической аудитории; хотя полемические положения Е. Сидорова внешне, как всегда, выглядели совершенно спокойно, на него обрушился шквал упреков, обвинений – даже в «некотором отлете от реальной почвы жизни и литературы» (И. Дедков, Чего требует время, «Вопросы литературы», 1975, N 8, стр. 51), – на мой взгляд, упрек не совсем обоснованный, ибо как может существовать прогноз без «отлета»! Однако «отлет» Е. Сидорова был не таким уж и далеким, ибо содержание критических дискуссий последнего времени показывает, что «болевая точка» была нащупана Е. Сидоровым правильно. Настоятельная потребность в философской (я бы сказала – идеологической) насыщенности слова и образа в прозе реализуется сейчас в самых разных по стилю романах, а выработка «романного мышления» проходит действительно несколько болезненный момент роста.
Действительность и литература как органическая часть действительности для Е. Сидорова принципиально шире любой концепции, даже самой точной, даже самой искусной и – тем более – изящной. «Живой литературный процесс часто взрывает детально формализованную схему» (стр. 28), – пишет критик. Открытость, незавершенность, постоянный рост и становление личности, становление и противоречивое единство мира, диалектика живого литературного сознания – вот где и в чем кредо Е. Сидорова. Восприятие действительности им не клишируется с помощью благословенных критических штампов (их у нас достаточно!), а поистине творчески интерпретируется.
Это не значит, однако, что Е. Сидоров только и занимается тем, что раздает всем сестрам по серьгам. Интонация критика крепнет, и под публицистическим «запалом» обнаруживается скрытый темперамент (тут уж не до синтеза!), когда речь идет об острых вопросах духовной жизни современника: о классическом наследии, об интерпретации трудов поздних славянофилов и т. д. Тот же живой критический темперамент, насыщающий полемические статьи Е. Сидорова, явно присутствует и в монографических статьях, посвященных творчеству Л. Леонова, романам Ф. Абрамова, С. Залыгина. Они тоже полемичны; в них критик ведет спор с «текущей» критикой иногда впрямую, иногда подспудно. Е. Сидоров последователен в отстаивании своего центрального взгляда на литературный процесс, его достижения и просчеты. Сколь изящен, например, и сколь энергичен Н. Кладов своей «расправе» с В. Липатовым на страницах «Литературной газеты», и сколь сдержан, но точен в оценках того же прозаика Е. Сидоров, сумевший за «стилевой бравадой», легко обнаруживаемой у В. Липатова, увидеть серьезные просчеты, поверяемые все тем же основным героем критики Е. Сидорова – правдой. «Главная неправда некоторых последних липатовских произведений, — пишет критик, – заключается, на мой взгляд, в том, что писатель, рисуя определенную модель жизни, кажется, не позволяет себе даже мысли, что противоречия этой жизни могут быть разрешены ее собственным движением…» (стр. 231). Так же трезв и в меру скептичен Е. Сидоров и в анализе других «бестселлеров» современной беллетристики. Причем, казалось бы, незаметную на первый взгляд деталь, сюжетный поворот, примету стиля Е. Сидоров исследует, восходя от нее к произведению в целом. Оценка не опережает анализ, концепция не; бежит впереди материала. Навязчивые «причуды» героев того же В. Липатова или языковой «барьер» перед читателем в прозе Г, Коновалова и есть та точка критического отсчета, которая может привести к обобщению.
Как у прозаика в романе бывает свой «идеальный» персонаж, в котором концентрируются чаяния автора, так и у Е. Сидорова есть такой идеал русского современного писателя. Наиболее близок к такому образу для критика Леонид Леонов. Ему посвящает Е. Сидоров самые проникновенные слова. Статья «Слово Леонида Леонова» по объему невелика, но в ней сконцентрированы наиважнейшие для критика проблемы – идейная и художественная насыщенность слова; самосознание личности и литература; влияние русской классики; соединение художника и мыслителя; образ автора; публицистика как форма духовной жизни; новаторство и мастерство… Однако эта статья – из всех в сборнике – наименее аналитична; проблемы скорее называются, чем исследуются, идеи нанизываются, а не развиваются, Может быть, в этих недостатках как раз и выражается та безусловная «привязанность», то окончательное доверие критика к предмету, которое и увело в данном случае Е. Сидорова в жанр, противоречащий основному жанру книги…
Возвращаясь к началу рецензий, хотелось бы остановиться – еще раз – на понимании Е. Сидоровым художественной и Жизненной правды. Проведенное через всю книгу отчетливое заявление о широте метода социалистического реализма вступило, на мой взгляд, в некоторый конфликт с постулируемым заявлением о лояльности условности в современном искусстве. Может быть, и незаметно для самого Е. Сидорова из поля его зрения выпали фантастика, гротеск, гипербола, остраненные художественные формы освоения действительности. Правда действительности оказалась у Е. Сидорова в конце концов только социальной, несмотря на его собственные призывы к философски углубленному взгляду. Справедливости ради надо отметить, что он попытался преодолеть такую собственную практику в статье о Фазиле Искандере, но и здесь он, например, останавливает свое и читательское внимание опять-таки на проблеме правды, цитируя из Ф. Искандера необходимое, точно попадающее в «систему»: «Смешное обладает одним, может быть, скромным, но бесспорным достоинством: оно всегда правдиво» (стр. 177). Но сводить Ф. Искандера к правдивости ничуть не более странно, чем, например, к лиризму: «Своеобразие интонации писателя… состоит, прежде всего, в предельном лиризме» (стр. 177).
Формулировки Е. Сидорова относительно творчества Ф. Искандера, на мой взгляд, субъективны, нуждаются в проверке материалом, в корректировке; в данном случае литература гораздо объемнее критики. Различные аспекты условного, гротеска и гиперболы в прозе того же Ф. Искандера критиком не учтены. Трезвость и основательность – вещи замечательные, но в литературе не основные. «…Лучше трезво оглянуться вокруг» (стр. 181), – пишет Е. Сидоров в одной из статей. Это верно, но ограничиваться «трезвостью» нельзя, иначе она может обернуться отсутствием воображения, наличие которого, на мой взгляд, для критики так же существенно, как и для всей литературы.