№3, 1975/Обзоры и рецензии

Права и обязанности эстетики

А. Егоров, Проблемы эстетики, «Советский писатель», М. 1974, 416 стр.

В качестве приложения к работам А. Егорова по вопросам эстетики, составившим новый сборник, читатель найдет заключительное слово автора на одной из научных конференций, сохраняющее, как всякий документ такого рода, сам дух, «вкус» состоявшегося разговора, атмосферу коллективного обсуждения теоретических и практических проблем. Здесь и подведение итогов живой дискуссии, и полемика, и ответ на записки, содержащие непростые вопросы, и, главное, оценка состояния эстетической мысли и ее актуальных задач. Выступление это набрано петитом под рубрикой «Примечания». Но и в основных разделах книги, в статьях и докладах, напечатанных корпусом, доминирует подобный же подход к рассмотрению современной теоретической проблематики. Мы как бы присутствуем на большом научном совещании, где в творческой обстановке по-деловому подводятся итоги сделанному в эстетике и обсуждаются направления дальнейшей конструктивной работы. Работы обширной и ответственной, как никогда.

На этом автор настаивает со всей определенностью. Эстетика – одна из тех наук, значение которых в современном, быстро меняющемся, ожесточенно спорящем мире заметно возросло и продолжает возрастать. Причин тому много.

Вот одна из них: несмотря на давнюю враждебность капитализма искусству, о которой писал еще Маркс и которая обнаруживается все полнее и без условнее, буржуазная идеология, как известно, ныне всеми силами пытается закрепиться на эстетической почве и подчинить себе испытанную силу художественного воздействия на людей. Это происходит не только оттого, что надежды ее адептов на виктории военные, экономические, политические развеиваются «ветром века» слишком уж очевидно, но и оттого еще, что все резче выявляется ненаучность буржуазного сознания и ему зачастую приходится, отказываясь от ясного формулирования социально-исторических закономерностей, искать убежища от четкого «рацио» в спекулятивно истолкованном художественном начале, где больше косвенного, опосредованного, образно-иносказательного, и в эквилибристике с эстетической проблематикой, где «легче спрятаться за ширму гносеологических тонкостей» (стр. 81).

Автор книги ставит перед собой задачу помочь разглядеть за этой эстетизированной ширмой сущность тех взглядов, острая критика которых обретает сейчас особую актуальность. В условиях начавшейся международной разрядки, ведущей к усилению мирных контактов, принципиальная полемика двух непримиримых социальных систем во всех сферах духовной жизни, включая художественную и научную, не только обостряется и усложняется, но и открывает новые возможности для проявления и в области эстетики и искусства подавляющего превосходства социализма. «Мы – Сторонники всемерного обмена подлинными ценностями культуры», – пишет А. Егоров. И вместе с тем он настойчиво напоминает, что такой обмен не может быть объективистской всеядностью, отказом от наступательности: «Иногда раздаются голоса, что в наши дни, когда ленинизм является самой влиятельной силой в мире, не следует, дескать, устраивать идеологических драк, надо, мол, брататься со всеми. Но это – глубокое заблуждение» (стр. 79, 29). Искусство социалистического реализма, подчеркивается в книге, не знает ни сектантской ограниченности, ни примиренческого безразличия.

Исходя из этого, автор подвергает критическому анализу такие чуждые марксистско-ленинскому миропониманию течения философско-эстетической мысли, как интуитивизм, фрейдизм, экзистенциализм, мистицизм, прагматизм, сюрреализм. Причем ученый не отмахивается ни от тех проблем, что по-своему интерпретируются буржуазной эстетикой, ни от возможности критического использования в определенных случаях той «технологии», к которой она в своих целях прибегает. Так, он никоим образом не отрицает, что «проблема соотношения сознательного и бессознательного в процессе психической деятельности человека, запутанная фрейдистами, имеет, безусловно, важное теоретическое и практическое значение» (стр. 331) и что нам «могут помочь и семиотика, и структурный анализ, и другие методические приемы научного анализа», хотя, конечно, «никакие методические приемы не в состоянии заменить и отменить научную методологию исследования художественных явлений» (стр. 388).

Иррационализм – вот то темное начало, которое, по мысли автора, объединяет многие, внешне не схожие, школы нынешней буржуазной эстетической мысли. В чем корни этого отказа от разума, от постижения искусством и наукой объективных законов реальности? На этот вопрос А. Егоров отвечает так: корни эти – в глубоком общем кризисе капиталистической системы. И наш долг – противопоставить эстетике иррационализма эстетику света, разума, широкого исторического созидания.

Задачи международные и «внутренние» здесь, как и везде, неразрывны. Борьба в этой области лишь тогда эффективна, когда она опирается на позитивное, творческое рассмотрение нами эстетических проблем, выдвигаемых социалистической действительностью. А они настолько многочисленны и значительны, что мы, признаться, не всегда осознаем весь их масштаб. Нисколько не преувеличивая, можно сказать, что без их решения немыслимо всестороннее развитие зрелого социалистического общества. В том, чтобы всемерно помогать такому решению, и видит А. Егоров главную задачу советской эстетической теории.

Чего греха таить: хотя прямо об этом никто не говорит, но порой по старинке считают эстетику наукой второго, что ли, эшелона. Чтобы покончить с этим предрассудком, нужно правильно представлять себе сферу действия эстетики, ее, так сказать, обязанности и права, возможности и прерогативы.

Еще совсем недавно, например, некоторые наши эстетики либо замыкали эту сферу рамками философии искусства, либо по крайней мере недооценивали правомерность изучения эстетического в самой жизни. Книга А. Егорова решительно поддерживает то направление в науке, согласно которому исследование закономерностей эстетического в реальной действительности является одной из насущнейших наших задач; без нее и цели искусства, отражающего эту действительность, не могут быть достаточно полно осмыслены.

«Центр тяжести сейчас уже не в том, – с удовлетворением отмечает А. Егоров, – чтобы обсуждать, расширяется ли предмет эстетики (конечно, расширяется под влиянием научно-технической революции и других факторов), а в том, чтобы конкретно исследовать, как идет процесс дифференциации и интеграции эстетических знаний, какова координация различных отраслей единой марксистско ленинской науки и система ее категорий, каково взаимодействие научно-технического прогресса и искусства, каковы взаимосвязь, специфика и закономерности развития эстетических, экономических, технических, нравственных и всех других общественных отношений в условиях зрелого социалистического общества» (стр. 177). Книга «Проблемы эстетики» – вклад ученого в рассмотрение этих и ряда других вопросов, зачастую весьма непростых.

Само по себе обращение к ним уже не редкость. Однако на практике, например, проблему красоты применительно к производству подчас сводят всего к двум аспектам: красота обстановки, в которой человек трудится, и красота выпускаемой продукции. Спору нет, существенно и то и другое. И все же достаточно ли этого для самих производственников? Тем более, много ли даст такой подход, скажем, писателям и критикам, обсуждающим пути воплощения рабочей темы, художественного освоения духовного мира и дел человека труда? «Ведь красота машин и заводских цехов не самоцель, – напоминает А. Егоров, – а средство сделать труд человека более производительным и радостным, полнее выявить его эстетические возможности» (стр. 46), способствовать «развитию личности» (стр. 93).

Вот почему автор книги дает более широкое определение предмета эстетики труда, в первую очередь социалистического и коммунистического, – определение, которое, думается, благодаря своей емкости должно войти в научный обиход: «Это прежде всего красота самого процесса труда, рассматриваемого как источник эстетических эмоций, и, следовательно, отношения эстетического порядка, которые складываются между людьми на производстве, в процессе труда. Затем – эстетические достоинства орудий труда и производственной обстановки, сочетание целесообразности и красоты в продуктах человеческой деятельности, достигаемое разными способами, в том числе методом художественного конструирования промышленных изделий» (стр 92 – 93).

На первом месте здесь, как видим, эстетические свойства самого процесса работы, свободного творчества, не только доставляющего человеку моральное удовлетворение («так надо», «я поступаю честно», «я выполняю свой долг» и т, п.), но и активизирующего воображение, приносящего с собою духовный взлет, радость, озарение («мне по душе», «меня захватывает»). Думается, из такой постановки вопроса логически вытекает возможность обсуждения еще одной темы – темы эстетических стимулов созидательной деятельности; они не всегда полностью совпадают с моральными: чувство долга не обязательно сопровождается тем «аппетитом к работе», о котором пишет А. Егоров (стр. 114). Его книга, прямо не называя этой проблемы, «подталкивает» к ее постановке.

Ученый не идеализирует положение в этой области, не скрывает, что «движение за красоту на производстве» (стр. 114), за сближение эстетики и производства – если понимать такое сближение широко – еще только разворачивается. Здесь «необходима, – подчеркивает он, – «общественная среда», благоприятствующая эстетическому развитию личности, народа» (стр. 144). Естественно, что в этом деле будет встречаться немало нового и спорного (как спорны и некоторые частные утверждения автора, например отождествление им в материальном производстве сферы эстетического и сферы красоты, – см. стр. 408). Важна, однако, сама решимость отказаться от однобокого искусствоцентризма в эстетике, что полезно в конечном счете и для изучения самого искусства как отражения действительности во всем ее эстетическом богатстве.

Не ограничиваться искусством – не значит принижать искусство. Было бы неверным думать, будто автор книги хоть сколько-нибудь недооценивает роль художественного творчества и его теоретического осмысления. Как раз наоборот! Останавливаясь на ряде вопросов специфики искусства как особой и потому в определенном отношении незаменимой формы общественного сознания, он всячески подчеркивает его историческую роль на всех этапах развития общества, а в эпоху социализма – особенно. А. Егоров подробно обосновывает ту мысль, что именно искусство «в определенном смысле может служить мерилом духовного развития общества» (стр, 146).

Останавливаясь на сложнейшей проблеме художественного прогресса, на том, как от эпохи к эпохе расширяются возможности образного познания реальности и участия народа в поступательном развитии искусства (см. стр. 224), исследователь подчеркивает: «Только новая эпоха, выдвинувшая на авансцену мировой истории революционный пролетариат, вооруженный марксизмом-ленинизмом, дала возможность художникам сознательно подойти к конкретно-историческому познанию и изображению действительности в свете общественно-эстетического идеала коммунизма» (стр. 241), а «универсальное богатство человеческой сущности возможно лишь в условиях коммунистической цивилизации» (стр. 255).

В то же время автор далек от мысли, что возможности, предоставляемые искусству новой эпохой, реализуются автоматически. Обращаясь к истории художественной мысли, богатой противоречиями, и вместе с тем предостерегая от их фетишизации, он напоминает: потенциальное становится реальным лишь при наличии соответствующих объективных и субъективных факторов. И социалистический реализм не является исключением: лишь «при равных творческих возможностях писателей, живописцев, композиторов и т. д. именно метод социалистического реализма дает наивысшие результаты, является наиболее плодотворным» (стр. 314).

Проблемы творческого метода нашего искусства занимают в книге одно из главных мест. Ученый исходит из того, что «определение социалистического реализма может совершенствоваться и уточняться, поскольку оно характеризует степень нашего осознания действительности и художественного познания» (стр. 406). Поэтому его размышления о методе не претендуют на непререкаемость формулировок, они зачастую призывают читателя к дальнейшим раздумьям.

Так, автор ставит вопрос о художественной общности, объединяющей все многообразие стилей социалистического реализма – «качественно нового типа реализма, который с полным основанием можно характеризовать как реализм социалистического, коммунистического искусства» (стр. 389). В чем эта художественная общность? А. Егоров избегает узкой регламентации, он говорит о плодотворности различных художественных решений- от верности быту до самой смелой фантастики. Избегает он и другой крайности – неразборчивого расширения палитры нашего искусства: не все «новые стилеобразующие явления», пишет он, «можно отнести к социалистическому реализму» (стр. 391). Какие же? Каковы общие, устойчивые эстетические принципы, вытекающие из марксистско-ленинской партийности и определяющие не только содержание, но – что также очень существенно – и форму? Каковы здесь специфически художественные параметры? Автор, видимо, считает (и, пожалуй, не без оснований), что еще не пришло время для исчерпывающего ответа на такие вопросы, однако сама постановка их важна для дальнейшей коллективной работы. Ибо «художественная форма не может быть уделом субъективистского произвола… Этот вопрос… менее разработан, – справедливо констатируется в книге, – чем вопрос о новаторстве содержания искусства социалистического реализма» (стр. 56).

К проблеме построения цельной теории метода и стилей А. Егоров обращается и в полемическом плане. «Иные теоретики, – замечает он, – возвышают художественный стиль за счет творческого метода, всячески раздувая «материальную сторону» в искусстве и предавая забвению гносеологию… Вне художественного познания, то есть метода, невозможно правильно понять и художественные стили» (стр. 387).

Это «то есть» может кому-то показаться излишне категоричным, но мне представляется, что как раз здесь, в решении гносеологических вопросов, – ключ к пониманию строгого эстетического единства (а внутри него – богатейшего эстетического многообразия) социалистического реализма. «Неправильно считать, – утверждает исследователь, – будто для искусства все явления жизни имеют равную общественно-эстетическую значимость…» (стр. 189). Интерпретация этого тезиса исключает его перестраховочные толкования, вроде утверждений, «будто советская действительность не дает материала для сатиры» (стр. 210), или будто надо сглаживать острые углы и замазывать «трагические противоречия действительности» (стр. 52). И в то же время на первом месте в нашем искусстве – утверждение коммунистического идеала и ведущих к его осуществлению путей.

Замечу попутно, что у нас категорию идеала в одних случаях сближают, по сути дела, с понятием проекта будущего, в других – с предметом мечтаний, который предполагает и отражение лучшего из сегодняшней реальности, и полет фантазии в прошлое или в мир вымысла. Иногда такое разграничение обозначают терминами: «общественный идеал» и «эстетический идеал». А. Егоров выдвигает единое понятие общественно-эстетического идеала. Хотя тут есть дискуссионный момент (вопрос о дифференциации понятий остается без специального рассмотрения), но правильно подчеркивается, что эстетические идеалы не внесоциальны, что их нельзя отрывать от идеалов общественных.

Подробно рассмотрена в книге связь вопросов развития искусства с национальной проблемой. Автор не только характеризует объективные законы развития многонациональной социалистической художественной культуры, в том числе закон дружеского, всестороннего сотрудничества и сближения художественных культур народов СССР, но и исследует недостаточно изученный теоретиками вопрос о периодизации такого сближения, о его основных этапах. Тема эта чрезвычайно актуальна для политической и художественной практики. Не обгонять волюнтаристски ход истории, не прикрывать преждевременными разговорами о полном взаиморастворении наций пренебрежение к богатейшим возможностям культуры каждого народа, а всемерно содействовать ее наибольшему расцвету, – к этому зовет работа А. Егорова. Но такой расцвет, подчеркивает исследователь, возможен при условии братских связей народов, освоения всемирно-исторического художественного опыта и опоры на твердую классовую платформу. «В искусстве классового общества национальное и классовое существуют вместе, неразрывно, причем ведущее значение здесь принадлежит классовому началу. Несмотря на все различие между народами, классовые интересы гораздо сильнее, чем национальные различия» (стр. 269). И потому любые попытки затормозить могучие процессы укрепления интернациональной общности народов, идеализировать национальную старину и отсталые стороны психического склада вызывают у автора книги самую резкую отповедь.

Столь же определенно отвергает он и тенденции национальной ограниченности, замкнутости. Приведу в качестве иллюстрации такое, например, место из книги: «Ратуя за национальную самобытность искусства, некоторые авторы искусствоведческих работ скептически смотрели на культурные достижения зарубежных народов, представляли современное искусство капиталистических стран как сплошное «гниение», не учитывая, что искусство этих стран неоднородно, что в нем шла и идет острая борьба прогрессивных и реакционных сил». И далее: «Советскому народу чужды чванство и зазнайство. Чуждо ему и некритическое отношение к опыту других. В связи с этим нельзя пройти мимо того, что законный интерес советских людей к достижениям зарубежного искусства удовлетворяется иной раз плохо. Вместо лучших образцов народ получает иногда посредственные, а то и низкопробные произведения» (стр. 282 – 283). К этому можно добавить, что в свою очередь место отечественного искусства в мировой культуре не всегда осмысливается критикой в полном объеме.

А. Егоров возражает против примитивного, метафизического истолкования мысли о национальной форме и социалистическом содержании нашего искусства. С одной стороны, говорит он, неверно, «что национальная специфика искусства проявляется только в его форме», которую к тому же иногда сводят лишь к языку (стр. 276). С другой стороны, и в «национальной форме по мере развития социалистического по своему содержанию искусства укрепляются элементы, которые становятся общими, близкими и понятными для всех социалистических наций» (стр. 278). Тезис, гласящий, что как в содержании, так и в форме произведений проявляются и общее для народов, и национально специфическое, конкретизирует в книге А. Егорова ведущую мысль о единстве советского патриотизма нашего искусства и его социалистического интернационализма.

Исходя из учения В. И. Ленина о двух культурах, А. Егоров справедливо замечает, что это учение необходимо применять творчески, в зависимости от тех конкретно-исторических условий, в которых мы действуем. Его книга предостерегает от попыток «механически перенести на социалистическое общество ленинское положение о двух тенденциях в национальном вопросе при капитализме». Если даже это делается не прямо, а с оговорками – все равно: «догматизм остается догматизмом». «В социалистическом обществе, как известно, нет двух противоположных и борющихся между собой культур и в каждой нации и в обществе в целом» (стр. 301, 302).

Сборник составили работы, написанные в разное время. Поэтому читатель имеет возможность проследить развитие мысли исследователя. Процитированная только что статья «Развитие национальных художественных культур в СССР» была впервые опубликована в журнале «Коммунист» в 1969 году. Мне кажется, в некоторых своих моментах она точнее, чем более ранняя статья «Национальные особенности искусства» (1956). Поскольку и она тоже вошла в сборник, остановлюсь на одном из ее положений.

«…Вопрос о лозунге «национальной культуры», – писал автор, – теперь стоит иначе, чем раньше. Конечно, и ныне в каждой буржуазной нации существуют две нации и соответственно – две культуры. Но теперь лозунг «национальной культуры» перестал быть лозунгом буржуазным; он стал лозунгом демократическим, лозунгом революционным» (стр. 280).

Автор выступает за творческий подход к предмету, против догматического цитатничества. В то же время кое-что здесь вызывает вопросы,

Вспомним, что имел в виду В. И. Ленин, выступая против лозунга «национальной культуры». «Мы против национальной культуры – как одного из лозунгов буржуазного национализма» 1, – говорил он. «Этот лозунг неверен, ибо вся хозяйственная, политическая и духовная жизнь человечества все более интернационализируется уже при капитализме. Социализм целиком интернационализирует ее» 2. К этому вопросу В. И. Ленин возвращался не раз: «Лозунг рабочей демократии не «национальная культура», а интернациональная культура демократизма и всемирного рабочего движения» 3. Или: «Не «национальную культуру» должны поднимать мы на щит, а разоблачать клерикальный и буржуазный характер этого лозунга во имя интернациональной (международной) культуры всемирного рабочего движения» 4. И еще: «Не «национальная культура» написана на нашем знамени, а интернациональная (международная), сливающая все нации в высшем социалистическом единстве…» 5

С тех пор как это было сказано, прошло немало времени. А. Егоров прав, что ныне, с одной стороны, неизмеримо возросли патриотические силы во всем мире, опирающиеся на победы социализма и революционного движения во главе с рабочим классом, а с другой стороны, все более явным становится предательство интересов большинства каждой нации со стороны империалистической буржуазии. Понятно, что слово «национальный» не может звучать лишь в контексте одиозных понятий, коммунистическое движение включает его в свой арсенал. Пример тому – приведенное в книге высказывание Мориса Тореза: «В то время как космополитизм империалистов и реакционеров несет в себе презрение к нации, к ее культуре и ее традициям, пролетарский интернационализм предполагает уважение и любовь к своему собственному народу» (см. стр. 279).

Все это так. Однако ведь и В. И. Ленин отнюдь не отвергал понятия «национальный», он исходил из того, что интернациональная культура, разумеется, «не безнациональна» 6 (на эти слова ссылается и А. Егоров), но здесь же – в «Критических заметках по национальному вопросу» – писал: «Лозунг национальной культуры есть буржуазный (а часто и черносотенно-клерикальный) обман» 7. Почему? Потому что этот лозунг противопоставлял национальное начало пролетарски-классовому, мешал сплочению рабочего класса всех наций.

Имеет ли место и теперь такое использование капитализмом понятия «национальное»? Да, бесспорно, причем больше, чем когда бы то ни было; оно предполагается идеологической стратегией мировой буржуазии как одно из самых излюбленных орудий. Наряду с тем, что «империалистическая буржуазия, проповедуя космополитизм, – как отмечает А. Егоров, – объявляет нацию и национальную культуру отжившим предрассудком» (стр. 280), она ведь в громадных масштабах пускает в ход «буржуазный и мелкобуржуазный национализм, антикоммунизм» (стр. 27), спекуляцию на национальных чувствах, пытаясь разобщать и сталкивать народы и их культуры. Вот почему ленинская мысль о неприемлемости демагогического лозунга так называемой «национальной культуры» – именно как лозунга, как знамени, как генерального ориентира – сохраняет и сегодня свое значение. И статья о национальных особенностях искусства выиграла бы в своей полноте и точности, если бы это было в ней отражено.

Впрочем, сам автор книги предупреждает, что вошедшие в сборник работы сохраняют печать того времени, когда были написаны. Предупреждает он и о том, что есть в них и дискуссионные моменты.

В числе таких моментов, помимо упомянутых, можно было бы назвать, в частности, некоторые аспекты проблемы типического. Всякое ли подлинное искусство правдиво типизирует действительность, как это следует из некоторых формулировок (см. например, стр. 201, 207)? Сводится ли типизация к образному воспроизведению того, «что типично в явлениях жизни» (стр. 192)? Всегда ли правомерно «равноправие» терминов или понятий «типические обстоятельства» и «типическая обстановка», «существенное» и «типическое»? Аксиоматично ли, что в художественном образе «сущность» изображаемого раскрывается «каждой черточкой» (стр. 193)? Не лают ли некоторые страницы труда оснований для вывода, что в отдельных случаях мысль исследователя еще окончательно не выбрала из двух суждений одно, наиболее точное? Наконец, всегда ли бесспорны оценки, даваемые конкретным произведениям?

Обо всем этом, очевидно, могут быть высказаны разные мнения, – иначе и не бывает в живой, развивающейся науке. Книга А. Егорова и призывает не останавливаться в развитии эстетической, литературоведческой и искусствоведческой мысли. Оценивая достигнутое учеными, он пишет: «…Надо еще глубже изучать и ставить новые проблемы теории социалистического реализма, исследуя живую практику искусства в его поступательном развитии, в неразрывной связи с потребностями общественной жизни» (стр. 396).

Именно потребности общественной жизни – то главное, что определяет в книге и проблематику, и угол зрения, и выводы. Единство политического и эстетического подхода к рассмотрению актуальных вопросов искусства и жизни, борьба за коммунистическую партийность художественного творчества и эстетической науки – вот что более всего характеризует теоретический труд «Проблемы эстетики».

  1. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 23, стр. 209.[]
  2. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 23, стр. 318.[]
  3. Там же, стр. 425.[]
  4. Там же, т. 24, стр. 221.[]
  5. Там же, стр. 237.[]
  6. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 24, стр. 120.[]
  7. Там же.[]

Цитировать

Дубровин, А. Права и обязанности эстетики / А. Дубровин // Вопросы литературы. - 1975 - №3. - C. 255-265
Копировать