Постижение поэзии

Э. Джрбашян, Четыре вершины (Туманян, Исаакян, Терьян, Чаренц). Литературоведческие исследования. Ереван, 1983, 408 с. (на армянском языке).

В книгу «Четыре вершины» Э. Джрбашян включил те свои работы последних лет, в которых анализируются различные аспекты творчества Ованеса Туманяна, Аветиха Исаакина, Ваана Терьяна и Егише Чаренца – мастеров, творчество которых знаменует самые высокие достижения новой армянской поэзии (ее восточной ветви) конца XIX и первых десятилетий XX века. В целом же книга воспринимается как серьезное исследование главных особенностей, характерных тенденций развития новой армянской поэзии на протяжении полувека.

Отдельные статьи и разделы ее объединяются благодаря связующим нитям, возникающим в процессе чтения, – разного рода сопоставлениям, параллелям, к которым побуждает анализ тех или иных явлений в творчестве каждого поэта. Так, статья о знаменитом стихотворении Чаренца «Я привкус солнца в языке Армении родной люблю…» ассоциируется у читателя со статьей о патриотической поэзии Туманяна, с характеристикой цикла стихов Терьяна «Страна Наири», наводит на раздумья об общих и отличительных чертах в разработке темы родины у этих поэтов; некоторые наблюдения Э. Джрбашяна о символизме раннего Чаренца (статья «Поэт века») воспринимаются не только сами по себе, а в соотношении с глубоким анализом романтизма Исаакяна, с выявлением особенностей реализма Туманяна, а все это вместе воссоздает общую картину методов и стилей армянской поэзии начала века, позволяет проследить поиски и достижения этой поэзии в сфере освоения традиций национальной и мировой культуры. Кроме того, «перекличка» между отдельными статьями возникает и в плане методологическом, ибо, анализируя конкретные явления армянской поэзии, Э. Джрбашян рассматривает их в свете общетеоретических проблем, которые трактует творчески, учитывая новейшие работы в этой области. Таковы, например, полемика с В. Сквозниковым о критериях определения художественного метода в лирике (одна из статей об Исаакяне), своеобразное освещение проблем психологизма (статья о «диалектике души» в произведениях Чаренца) и др. Таким образом, каждый раздел книги словно «подсвечивается» соседними, благодаря этому обогащаясь, наполняясь новым содержанием.

Исследования, помещенные в «Четырех вершинах», различны по характеру затронутых проблем – от частных, узких (например, статья, в которой обнародована и проанализирована сделанная Е. Чаренцем пространная запись на одной из книг о древнем армянском стихосложении, или же статья о роли Микаэла Налбандяна в жизни и творчестве Ов. Туманяна) до фундаментальных, имеющих принципиальное значение для понимания всего творчества поэтов. Но каждая статья несет в себе что-то новое, и эта особенность также становится фактором, объединяющим все материалы рецензируемого сборника.

И конечно, цельность книге придает личность ее автора, ибо, собранные вместе, работы эти выявляют многогранность литературоведческих интересов Э. Джрбашяна, свойственную ему манеру исследования. Он занимается вопросами истории армянской литературы и литературной критики, теорией литературы, текстологией, творческими взаимодействиями и взаимосвязями. Его работа – это и филологические разыскания, и собственно критический анализ художественного произведения… Живой интерес автора ко всем этим сферам науки сообщает его исследованиям объемность и полноту.

Обо всех проблемах, затронутых в «Четырех вершинах», конечно, сказать невозможно, но на некоторых хотелось бы остановиться. Так, в разделе о Туманяне следует выделить исследование «Туманян и проблема народности». Привлекая широкий конкретный материал, в частности путем сравнения двух вариантов знаменитой поэмы «Ануш» (1890, 1902), автор прослеживает эволюцию народности в творчестве поэта: если у раннего Туманяна «народность скорее провозглашалась как общая идея» (стр. 10), то с годами, в результате непрестанных творческих поисков, она «словно бы с поверхности перешла в глубины – во внутреннее содержание сюжета и образов» (стр. 11). Статья эта интересна также тем, что Э. Джрбашян показывает, что различные этапы новой армянской поэзии отличаются друг от друга и разным качеством народности. Он приходит к выводу, что Туманян утвердил принцип реалистической народности, в то время как у его предшественников (Г. Алишан, Р. Патканян, А. Цатурян) народность носила романтический характер, что было обусловлено историко-общественными условиями, в которых развивалось их творчество.

В разделе о Туманяне отчасти особняком стоит статья, посвященная истории туманяноведения. Обозревая довольно широкую панораму исследований в этой области в 10-х годах, Э. Джрбашян не соблазняется выигрышной задачей разоблачения субъективистских, односторонних, вульгарно-социологических концепций, имеющих в наши дни главным образом исторический интерес. Основное внимание он концентрирует на выявлении тех мыслей и суждений о поэте, которые впервые были высказаны в 10-е годы и оказались весьма плодотворными для дальнейшего развития туманяноведения. Ученый объективно оценивает вклад (порой незаслуженно забываемый) А. Тертеряна, П. Макинцяна, Ц. Ханзадяна, В. Терьяна и других в раскрытие и понимание творческого мира Туманяна; он привлекает материал не только армянской, но и русской критической мысли тех лет – в лице В. Брюсова и С. Городецкого.

Две статьи об Исаакяне выделяются своей теоретической направленностью. В первой из них – «Лирический герой поэзии Исаакяна» – Э. Джрбашян ставит перед собой задачу научно осмыслить и обосновать характерные качества лирики поэта. Широко известна ставшая уже хрестоматийной мысль Блока о «свежести и непосредственности» таланта Исаакяна. Но эти глубоко верные наблюдения, рожденные эмоциональным восприятием исаакяновского творчества, впервые «поверяет алгеброй» Э. Джрбашян, научно подтверждая их справедливость и показывая на конкретных примерах, в чем и как проявляется эта притягательная сила исаакяновской непосредственности – сила, с которой не может соперничать ни один армянский лирик. В этом смысле очень интересны точные наблюдения ученого над различием поэтического мировосприятия Исаакяна и других армянских поэтов (к примеру, тонкий сравнительный анализ чувства природы у Исаакяна и западноармянского поэта Мисака Мецаренца), позволяющие убедиться в верности его тезиса о том, что «прочувствованное и пережитое, прежде чем воплотиться в высокие образцы искусства, даже у самых «лирических» лириков – у Терьяна, Мецаренца и молодого Чаренца – проходит определенный этап переосмысления, переработки, между тем как стихи Исаакяна кажутся в высшей степени безыскусным, естественным порождением чувств, охвативших все существо поэта» (стр. 121).

Здесь же поднята проблема, связующая оба исследования Э. Джрбашяна о поэме, – проблема исаакяновского романтизма, которая рассмотрена на материале его лирики (первая статья) и знаменитой поэмы «Абул Ала Маари» (статья вторая).

Критик подходит к анализу художественного метода поэта как к явлению сложному, меняющемуся на протяжении его творческого пути, вобравшему в себя различные элементы, в том числе и реалистические. Но внутренним стержнем исаакяновской поэзии, говорит Э. Джрбашян, является романтизм, и, выявляя характерные его черты (с начала 90-х годов до 10-х годов XX века), ученый показывает общность мыслей и настроений, идеалов и разочарований лирического героя Исаакяна с темами и мотивами русской и европейской классической поэзии романтизма. Литературными параллелями чрезвычайно богата и статья об «Абул Ала Маари», где исследователь, раскрыв жизненное и психологическое содержание поэмы, особенности ее жанра и композиции, находит в ней немало точек соприкосновения с поэмами Лермонтова, Байрон», Мицкевича, Бараташвили, Словацкого. Разнообразные примеры, приводимые автором, не только наглядно подтверждают его тезис о связи исаакяновского творения с традициями классической романтической поэмы, но и свидетельствуют о характере научной мысли Э. Джрбашяна – широкой, теоретически насыщенной, рассматривающей явления родной литературы в общей цепи мирового литературного процесса,

Две статьи посвящеиы Вэану Терьяну. Небольшая работа о связях Терьяна с поэзией Лермонтова примечательна тем, что в данном случае ученый не располагал тем наглядным материалом, на котором обычно строятся работы о литературных воздействиях: у Терьяна нет ни статей о Лермонтове, ни высказываний, ни открытых признаний о влиянии русского поэта на его творчество (как, скажем, у Туманяна) Тем не менее, собрав по крупице факты (используя письма армянского поэта, его архив, ученические тетради) и счастливо избегая искусственных, натянутых сопоставлений, Э. Джрбашян раскрывает место и роль поэзии Лермонтова в жизни Терьяка и его художественном творчестве. Особенно убедительным представляется анализ терьяновского восприятия родины, в котором, как показывает исследователь, явно чувствуется влияние поэзии Лермонтова. Менее доказательна, на наш взгляд, мысль автора о том, что терьяновский идеал женщины сформировался под определенным воздействием стихотворения Лермонтова, посвященного В. Лопухиной (1832 г.). Правда, и Лермонтов, и Терьян воспевают естественность, простоту чувств, но ведь в стихах Терьяна, приведенных Э. Джрбашяном, выявляются совершенно иные черты лирической героини – загадочная красота, печаль, таинственность, неземное начало, – которые отсутствуют у Лермонтова…

Однако центр тяжести в разделе о Терьягяе, несомненно, падает на исследование о стихотворных циклах поэта, где поставлены и решены принципиально важные для всего творчества Терьяна задачи, имеющие не только историко-литературное, но и сугубо практическое значение – для дальнейших изданий сочинений поэта.

Цели, стоящие в этой работе перед автором, качественно различны. Одна из них связана с первыми четырьмя поэтическими циклами, которые в своем окончательном виде были изданы еще при жизни Терьяна (в 1912 г.). Эти циклы исследователи в основном изучали в плане анализа характерных мотивов, не рассматривая при этом каждый цикл как художественную целостность (исключая статью С. Сариняна¹). Э. Джрбашян предлагает «комплексный» анализ, в котором оба составных компонента терьяновской лирики (циклы и мотивы) рассматривались бы в их естественном единстве» (стр.195). Он концентрирует свое внимание на тех чертах, которые составляют композиционно-тематическое единство каждого цикла, и на признаках, связывающих циклы между собой. Все это сочетается с тонким анализом терьяновской лирики, ее психологизма, образного строя, «внутренней музыки». Здесь же сделаны ценные замечания практического характера _ (о том, например, что не следует, нарушая волю поэта, датировать его стихи внутри цикла).

Вторая задача, стоящая перед исследователем, связана с теми поэтическими циклами Терьяна, которые были задуманы и начаты им, но не были завершены по тем или иным причинам и увидели свет уже после смерти поэта. Эти циклы в разных изданиях выглядели по-разному, поскольку ученые придерживались на этот счет разных точек зрения. Порой принимались решения неоправданные, случайные, и все это, естественно, сказывалось на изданиях Терьяна. По возможности восстановить правильную, научно обоснованную картину неоконченных циклов, исходя из творческих планов поэта, из его понимания особенностей стихотворного цикла, – такова задача Э. Джрбашяна, который здесь выступает как литературовед-текстолог, проявив не только скрупулезное знание материала (всех изданий Терьяна, его рукописей и других архивных документов), но и тонкое филологическое чутье, текстологическую интуицию. Все это позволило ученому обнаружить различные ошибки и неточности в составлении терь-яновских циклов и дать довольно четкие рекомендации относительно дальнейшего их издания.

Ученый всесторонне анализирует один из неисследованных аспектов творчества Егише Чаренца-психологизм. Именно по этому признаку объединяет он пять совершенно различных тематически произведений Чаренца, созданных с 1928 по 1933 год («Хумбапет Шаварш», «Homo sapiens», «Великие будни», «К горе Масису», «Бронепоезд «Вардан Зоравар»), считая их «самыми яркими в армянской литературе страницами творческого применения толстовского принципа «диалектики души» (стр. 346). Рассмотрев произведения Чаренца на фоне литературной жизни 20 – 30-х годов и введя читателя в атмосферу бурных споров тех лет о способах изображения героя в литературе социалистического реализма, автор считает, что названные поэмы Чаренца явились творческим ответом на эту полемику, но вышли за ее рамки, как истинные произведения глубокого искусства.

Анализируя указанные произведения с точки зрения отображения внутреннего состояния героев, сложных, противоречивых движений их души, Э. Джрбашян последовательно раскрывает многообразные

средства и приемы, служащие этой задаче. Здесь сам художественный материал диктовал ученому постановку таких современных проблем, как принципы изображения времени у Чаренца (блестяще они раскрыты на примере поэмы «Хумбапет Шаварш»), которые, как доказывает автор, стали дополнительным средством для выявления сложных сторон жизни и человеческой психологии; как применение определений

М. Бахтина («двухголосое слово», «скрытая внутренняя полемика» и др.) для раскрытия противоречий души чаренцевских героев. Подчеркивая огромную роль творческого опыта Чаренца в дальнейшем развитии «психологической ветви» всей последующей армянской литературы, Э. Джрбашян правомерно выводит значение этого опыта за национальные рамки, считая, что исследуемый им аспект поэзии Чаренца даст возможность «более наглядно охарактеризовать его творчество как одно из выдающихся достижений поэтики социалистического реализма, оценить новаторскую сущность этого метода, его характер и пути его развития» (стр. 335).

Нельзя не сказать и об исследовании, завершающем книгу, посвященном знаменитому стихотворению Чаренца «Я привкус солнца в языке Армении родной люблю…» – стихотворению, которое на устах у каждого армянина и которое, по мнению Исаакяна, не имеет себе равных в армянский патриотической поэзии. Статья эта написана глубоко лирически и взволнованно, с нескрываемым благоговейным отношением к этому шедевру поэзии Егише Чаренца.

Однако лирическая окрашенность повествования не помешала автору поставить ряд научных проблем, причем их решение требовало гармонического соединения в одном исследовании различных аспектов литературоведения. И здесь Э. Джрбашян выступает одновременно как историк литературы (обзор и оценка критических откликов «а стихотворение Чаренца с момента его создания до наших дней); филолог (установление предположительного времени написания стиха); критик-исследователь (раскрытие процесса «созревания» стихотворения на основе ранней поэзии Чаренца; выявление его «генов» – отзвуков поэзии классиков – предшественников, сравнительный анализ чаренцевского творения с патриотической поэзией Терьяна и др.); текстолог (убедительная полемика по поводу значения одного из слов в первой строке, до сих пор оспариваемого некоторыми армянскими литературоведами).

Однако, как это ни парадоксально, по прочтении статьи возникает чувство ее неполноты: глубокий, разносторонний анализ отдельных вопросов поневоле рождает желание такого же научного, обстоятельного разговора и об образной системе стихотворения, и об особенностях его ритмико-интонационной структуры и рифмовки, и о «секрете» его афористичности, о традициях стихотворения Чаренца в последующей армянской поэзии и об истории его переводов на многие языки… Кстати, в предисловии к этой статье автор говорит, что воплотил лишь часть своего замысла. Думается, что он вернется к этой статье и дополнит ее новыми фрагментами.

Книга Э. Джрбашяна, в которой глубоко и разносторонне освещены «четыре вершины» армянской поэзии, не «закрывает» эти проблемы для армянского литературоведения, а, напротив, будит научную мысль, зовет ее к новым пояскам, новым исследованиям.

г. Ереван

1. С. Саринян, Ваан Торьян. – См.: Ваан Терьян, Стихотворения, Л., «Советский писатель», 1980.[↩]