Посрамление сирены

Вы помните, конечно, как «после одного из заседаний N-ского мирового съезда судьи собрались в совещательной комнате, чтобы снять свои мундиры, минутку отдохнуть и ехать домой обедать». Антон Павлович Чехов рассказал нам о том, как председатель съезда сидел за столом и спешил записать свое особое мнение по одному из разобранных дел, а секретарь съезда Жилин, маленький человечек с бачками около ушей и с выражением сладости на лице, стоял возле и говорил о разных кушаньях.

Рассказ «Сирена» был впервые напечатан в 1887 году, и действие его, очевидно, относится к тому же времени. Но великий писатель не предвидел тогда изобретения уэллсовской «машины времени» и не знал, что спустя восемьдесят лет некий Володя, бритый, высокий, плотный, любитель покушать, войдет в совещательную комнату и начнет вмешиваться в разговор и подавать реплики.

И вот что из этого получилось.

В это время говорил Жилин:

«…Утка или бекас могут гусю десять очков вперед дать. В гусином букете нет нежности и деликатности… Забористее всего пахнет молодой лук, когда, знаете ли, начинает поджариваться и, понимаете ли, шипит, подлец, на весь дом».

Тут вмешался Володя:

«Жареный масленок очень нежен и душист, тем более, что благодаря обилию маслят всегда можно отобрать для жарки только самые молодые грибки…»

Жилин продолжил: «Когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой. Да ее, мамочку, наливаете не в рюмку, а в какой-нибудь допотопный дедовский стаканчик из серебра или в этакий пузатенький с надписью: «его же и монаси приемлют»…»

«Почему-то утратилась теперь культура настоек, – вздохнул Володя. – Куда-то мы торопимся и стараемся поставить бутылку, принесенную только что из магазина. Лень даже потрудиться и перелить в графин. Из всей Москвы я знаю только один дом, где постоянно держат самые разнообразные настойки. А, казалось бы, чего проще».

«Надо знать, чем закусывать. Самая лучшая закуска, – сказал Жилин, – ежели желаете знать, селедка… Но всего лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с лукой, с прованским маслом… объядение!»

Тут Володя рассказал, как но его рецепту надо готовить грибную икру. Она «получается черная, маслянистая, и все, кто ее пробует впервые, говорят одну и ту же фразу, а именно, что эта икра вкуснее настоящей черной зернистой икры. Закуска настолько нежна, что под нее не следует пить водку, но можно выпить рюмку хорошего, тонкого коньяка».

Жилин пытался еще что-то сказать о кулебяке, о налимьей печенке, о жареной утке, но Володя оттеснил его в сторону и окончательно завладел разговором. Он поведал о том, как надо солить рыжики. Через два месяца они просолятся и «примут в себя все возможные оттенки аромата и вкуса и станут такими, какими хотел их увидеть кулинар». Тогда «останется положить их на тарелку (при хорошем собеседнике) и поставить на стол графинчик из чистого стекла, а также аккуратные, небольшие рюмочки». Далее он объявил: «Даже невозможно себе представить, чтобы один человек сказал другому: «Приходи, у меня есть прекрасные рыжики». По-моему, без уменьшительной формы невозможно говорить об этих грибах. «Приходи, друг, у меня есть превосходные рыжички», – это звучит естественней и легче».

Не давая ни себе, ни слушателям передышки, Володя разъяснил им разницу между настойкой и наливкой и поведал, что «удивительную настойку на почках черной смородины можно попробовать только в апреле, если не поленишься и сделаешь ее сам», что она имеет «чистый изумрудный цвет, непередаваемый аромат», но, «к сожалению, ее нельзя хранить», потому что она становится через некоторое время коричневой, «а пахнет бог знает чем».

Он рассказал, что «однажды в одном московском доме, где любят вкусно поесть, подали на стол грибы», маринованные, вкусные, не крупнее лесного ореха, и это оказались «обыкновенные валуйчики».