№8, 1991/Религия и литература

После подарка…

Тема дискуссии показалась мне сначала слишком академической и фундаментальной для разговора за «круглым столом». Но вступительное слово Серго Ломинадзе поставило все на свои места. Во всяком случае, при таком повороте темы я могу принять посильное участие в разговоре и поделиться соображениями, исходя из собственного опыта и моей работы.

Для меня проблема начинается уже с определения темы: «религия и культура», «религия и литература». Понятие «культура» претерпело в наше время очень серьезные изменения, пережило несомненную инфляцию: сегодня говорят о культуре джаза и о культуре сервиса, о культуре производства и о культуре секса. На самом деле культура связана прежде всего с культом. И коль речь о высокой литературе – она и не может не быть религиозной. Вся великая русская литература живет в присутствии Бога, в Церкви, исповедует ли она Его, как Гоголь в «Выбранных местах» или Достоевский, или от Него отталкивается, как Толстой в «Воскресении». Или несколько иначе в XX веке – как Блок или Розанов. И если мы попытаемся понять причины поражения советской литературы, очевидную ее несостоятельность, они прежде всего в принципиальном разрыве с традицией, в стремлении создать свою собственную культуру на атеистическом фундаменте.

Сегодня ситуация резко изменилась: нам подарили гласность, подарили свободу, подарили возможность думать и размышлять на религиозные темы. И мы так поспешно и легкомысленно этому замечательному подарку обрадовались, что не успели задуматься над тем: а может ли свобода быть подарком? Здесь и коренится ряд глубоких и серьезных недоразумений. Гласность выплеснула на поверхность нашей жизни множество самых разнообразных, порой вполне фундаментальных идей, в которых современник, пытающийся в них вникнуть, попросту начинает захлебываться. Порой у тех, кто эти идеи высказывает, формулирует и пытается так или иначе разработать, возникает, быть может, и вполне искреннее ощущение первооткрывателя. Только сегодня благодаря гласности и перестройке наши сограждане якобы начали задумываться над проблемами животрепещущими, необычайно важными для судеб страны и нации. Причем разрабатываются эти идеи как бы на пустом месте, будто родились мы в крапиве и все надо начинать с белого листа. Приведу один пример, всем хорошо известный. Идеи национальные, русская идея, сформулированная полтораста лет назад в работах славянофилов, в полемике с западниками, в творчестве Хомякова и Чаадаева, Герцена и Киреевского, в творчестве Достоевского и Гоголя, в русской религиозной философии, в работах Розанова и Бердяева, существующая реально, оплодотворившая нашу культуру, близкая и необычайно нам сегодня важная, несомненно живая. Став сегодня достоянием гласности, она выражается убого, мелкотравчато, вырождается в примитивный национализм, становится посмешищем. Порой создается впечатление, что те, кто эту идею «вспомнил», «открыл», только сегодня впервые познакомились с книгами, которые им разрешали прочесть, они вырывают из этих замечательных книг цитаты, даже не мысль, а фразы, строят на них концепции, годящиеся для школьника, сдающего зачет, но не для мыслителя, помнящего об ответственности за судьбу страны. Кроме такого поверхностно-сенсационного отношения к фундаментальным проблемам русской культуры, мы сталкиваемся порой с их, казалось бы, весьма серьезным осмыслением. Появляются работы, авторы которых выказывают недюжинную эрудицию, познания, – они все прочитали, все знают, их не обвинишь в верхоглядстве. Порой это действительно академические познания, углубление в проблему. Но в проблему никак не академическую – живую, больную, кровоточащую, а в этих работах отсутствует, так сказать, аспект нравственный, собственное, исследователя, отношение к сути проблемы. Но речь-то идет о живых проблемах русской культуры, они не могут быть только академически рассматриваемы, от того, как мы к ним относимся и их осмысляем, подчас зависит наша жизнь…

Ошибка здесь, думаю, в том, что на самом деле русская традиция, русская культура никогда не прерывалась, это только стороннему взгляду могло показаться, что семьдесят лет провала напрочь отделили нас от отечественной культуры, и коль книги изымались и уничтожались, их как бы не существовало, а потому все начинается только сейчас, с разрешенной ситуации. На самом деле все «открываемые» сегодня идеи – религиозные, философские, социальные, политические, экономические, национальные, правовые, экологические и т. п., – о которых трезвонит перестройка, жизнь этих идей никогда у нас не прерывалась. В годы сталинского террора и в годы «застоя» все эти идеи продолжали свою напряженную и несомненно плодотворную жизнь. Да, в те годы не было тиражей и массового читателя – но нужен ли он для! развития такого рода фундаментальных идей? Они разрабатывались в самой жесткой полемике, бесконечно обсуждались в следственных изоляторах, на тех самых осмеянных и оклеветанных диссидентских кухнях, формулировались, писались, печатались, размножались, жили в самиздате, уходили на Запад, возвращались в тираже, оперативно-подло зафиксированные, прослушивались в кабинетах на Лубянке. Жизнь их была тем выше и достойней, чем более жестоко и безжалостно они преследовались. Книги и рукописи увозили мешками на обысках, гонорары за них были значительно более высокими, чем сейчас, в пору рыночной экономики, ибо выражались не в денежных знаках, а в лагерных сроках. Это была подлинная, высокая жизнь русской культуры, никогда не прерывавшаяся.

В этом смысле ничего нового не произошло и не происходит. Безумная перестроечная лихорадка, «Клондайк», всего лишь показатель нравственного состояния общества. Человек, оставшийся верным себе, продолжает дело, которым занимался всю жизнь, а человек, только сегодня с русской культурой соприкоснувшийся, должен знать о том, что она возникла не сегодня.

Теперь мне хотелось бы сказать несколько слов о самом феномене современной религиозной художественной литературы, явлении совершенно новом, небывалом даже для русской литературы, как уже говорилось, традиционно такого рода проблематикой всегда интересовавшейся. И это было естественно, русская культура существовала, жила, развивалась в православной стране, покрытой сетью сотен монастырей, тысячами храмов, впитывала православную культуру с детских лет с постижения Закона Божьего, существовала в атмосфере православного культа. Наша новая религиозная литература начиналась посреди враждебного атеистического мира, но главное – в ситуации тотальной религиозной непросвещенности.

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №8, 1991

Цитировать

Светов, Ф. После подарка… / Ф. Светов // Вопросы литературы. - 1991 - №8. - C. 22-29
Копировать