После дискуссии

Не будет преувеличением сказать, что дискуссия о литературном народничестве, прошедшая в начале 60-х годов на страницах журнала «Вопросы литературы», послужила серьезным толчком к активному изучению народнической литературы, к уяснению связей народничества как социально-политического учения и как литературного течения, к вдумчивому применению богатейшего ленинского наследия при анализе идейно-эстетической сущности народнической прозы, поэзии, журналистики.

За последнее время оживилась публикаторская деятельность, опирающаяся на широкое изучение исторических и литературных архивов и периодических изданий. Современный читатель получил не издававшиеся более трех десятилетий воспоминания В. Фигнер «Запечатленный труд» (1964), впервые появившиеся на русском языке книги С. Степняка-Кравчинского «Россия под властью царей» (1964) и «В лондонской эмиграции» (1968), двухтомник одного из народнических теоретиков П. Лаврова «Философия и социология» (1965), сборник «Поэты революционного народничества» (1967) и другие издания.

Одновременно с этим активизировалась и научная мысль, значительно раздвинулись «географические» границы изучения литературного народничества, богаче стала проблематика исследований о народнической литературе. Наряду со статьями-персоналиями появились работы сопоставительного характера, исследования жанрового своеобразия литературного народничества, монографии о жизни и творчестве крупнейших писателей-народников. Вводятся в литературоведческий обиход новые биографические разыскания, связанные с именами народников-беллетристов. Частым явлением становятся диссертационные работы по различным вопросам литературного движения 70-80-х годов. Спустя почти четыре десятилетия после первой обобщающей книги В. Буша «Очерки литературного народничества 70-80 гг.» (1931) вышли в свет монографические работы А. Спасибенко и Н. Соколова¹. Неравноценные по своим научным достоинствам (речь об этом впереди), они свидетельствуют о первых попытках систематизации материала, накопленного исследователями народничества.

Впрочем, все это пока внешние приметы оживления в изучении народничества. Плодотворность дискуссии начала 60-х годов сказалась не только в широте, но и в интенсивности исследования народнической литературы, в глубине постижения историко-литературных процессов на основе ленинской методологии.

Пожалуй, одним из наиболее значительных достижений новейшего литературоведения Стало уяснение методологической продуктивности ленинской мысли о связи и преемственности революционно-демократической и народнической идеологии.

Разумеется, надо помнить о том, какую борьбу пришлось вести Ленину с народниками: было бы серьезной ошибкой вольно или невольно склониться к идеализации народничества, к приукрашиванию теории и практики этого сложного и противоречивого общественного течения.

Разумеется, неверно также игнорировать идеологические различия между революционными народниками и революционными демократами, сглаживать острые столкновения, а порою и резкую полемику между представителями этих двух этапов развития русской общественной мысли. К сожалению, в последнее время такая тенденция становится ощутимой. Тем не менее логично предположить, что если речь идет о преемственности и специфически народнической трансформации идейного наследия революционеров-демократов, то, видимо, следует говорить и о связи эстетических и литературно-художественных взглядов народников с литературно-эстетической программой Чернышевского, Добролюбова или Герцена. С одной стороны, к этому подталкивает установленная общность философских и социально-политических убеждений народников и революционеров-демократов, убеждений, теснейшим образом связанных с эстетическими воззрениями. С другой стороны, толчок, который дали развитию русской литературы второй половины XIX века произведения Добролюбова, Герцена, Чернышевского, не мог не сказаться и на писателях-народниках. Как сказался, – этот вопрос не получил пока удовлетворительного решения. А. Спасибенко, автор специальной монографии о писателях-народниках, предпочел вообще умолчать о нем. А количество работ, касающихся этой проблемы, можно буквально пересчитать по пальцам.

Следует отметить, что исследователи зачастую ограничиваются лишь самыми общими суждениями о революционно-демократических традициях (или отступлениях от них) в народнической критике, не прибегая к конкретному сопоставительному анализу. Этим грешит статья В. Сенкевич «П. Н. Ткачев об идейности литературы», в которой из-за отсутствия конкретного материала тезис о стремлении Ткачева решать основные проблемы критики «в духе традиций Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова» ² буквально повисает в воздухе. Это чувствуется отчасти и в содержательной статье Н. Соколова «Революционно-демократические традиции в критике 1870-х годов». Автор лишь декларирует, что «обобщающие статьи» Ткачева «при всей спорности отдельных оценок и некоторых общих положений, нельзя не поставить в связь с такими обобщающими выступлениями революционно-демократической критики, как «О степени участия народности в развитии русской литературы» и «Черты для характеристики русского простонародья» Добролюбова, «Не начало ли перемены?» Чернышевского, «Напрасные опасения» Салтыкова-Щедрина» ³. Однако состояние дел в изучении народнической критики таково, что одними декларациями ограничиваться никак нельзя. Ведь еще свежи суждения о сознательной ревизия народниками идейно-теоретического наследия революционных демократов, об отрицании ими даже познавательной роли искусства. Именно поэтому, если мы хотим закрепить объективную оценку народничества, необходим доказательный и предметный разговор¹.

Такой разговор, в частности, ведет на страницах монографии об «Отечественных записках» М. Теплинский². Он вносит существенные уточнения в литературно-критическую позицию «Отечественных записок», в которых главным образом и принимали участи» народнические критики. Исследователь почти заново открывает для современного читателя критические работы Скабичевского, Цебриковой и других, обращая внимание не только на их отступления от заветов революционно-демократической критики, но и на сильные стороны их деятельности.

В последнее время все настойчивее подчеркивается мысль о связи с идеологией 60-х годов идейно-художественных воззрений писателей-народников – Глеба Успенского, Златовратского, Засодимского и др. Однако здесь необходимы осторожность и конкретное исследование сложной творческой эволюции этих писателей: постепенное сближение с революционно-демократической эстетикой, появление сугубо народнических элементов (в 70-е годы), а затем, в 80-е годы, когда народничество начинает перекрашиваться в либеральные тона, у некоторых ли-

¹Кстати, коли речь зашла о критике, необходимо сказать, что одной из важных задач литературоведения является объективная оценка других (помимо Ткачева) народнических критиков, например Шелгунова, Скабичевского, не говоря уж о назревшей потребности монографического научения критического наследия Н. Михайловского.

²См.: М. В. Теплинский, «Отечественные записки» (1868 – 1884). История журнала. Литературная критика, Дальневосточное книжное изд-во, Южно-Сахалинск, 1966.

 

тераторов (в частности, Златовратского) намечается отход от литературно-художественных традиций революционной демократии. Без отчетливого понимания этого можно прийти к прямолинейным и не историчным выводам. Так и случилось, например, с В. Аржаковой, прямолинейность суждений которой сочетается с недостаточным знанием фактического материала. Она категорически заявляет, что уже ранний Г. Успенский «своими произведениями утверждал принципы, изложенные в статье Чернышевского «Не начало ли перемены?». Более того, выясняется, что статья Чернышевского написана «по поводу очерков… Г. Успенского» и опубликована в 1862 году (?), а Успенский своим творчеством «выразил… отношение к требованиям Чернышевского» ⁴.

Из работ этого плана выделяется серьезностью и аргументированностью исследование М. Панаева «Наследие Н. Г. Чернышевского и демократическая литература 60 – 80-х годов» ⁵. Автор исходит из справедливой мысли, что Чернышевский оказал духовное влияние на демократическое поколение семидесятников не только своими философскими, политическими, литературно-критическими произведениями, но и своим художественным творчеством, прежде всего романом «Что делать?». М. Пинаев прослеживает воздействие принципов создания образа «нового человека», характерных для автора «Что делать?», на разных этапах демократического движения 70 -80-х годов, отмечая обусловленную временем трансформацию этих принципов. Достоинство работы М. Пинаева не только в привлечении широкого сопоставительного материала (рассматриваются романы Н. Благовещенского, В. Слепцова, И. Омулевского, К. Станюковича, В. Берви-Флеровского, С. Смирновой и др.), но в свежем, непредвзятом толковании самой проблемы традиций Чернышевского в литературе народнической поры.

Намеченная автором (пусть и несколько схематично) эволюция принципов изображения «нового человека» была характерна и для народнической литературы. Правда, в творчестве беллетристов-народников она осложнялась еще специфически психологическими мотивами «покаяния» ⁶, что приводило к своеобразной трансформации традиций Чернышевского.

М. Пинаев характеризует влияние наследия Чернышевского на писателей 60-80-х годов (в том числе беллетристов-народников) лишь в разработке «рабочей» темы и темы «новых людей». Однако это влияние на народническую литературу было, несомненно, шире. Изображение народа в народнической беллетристике, несмотря на своеобразие, обусловленное спецификой эстетического идеала, также обнаруживает ориентацию на те принципы, которые были прокламированы революционно-демократической критикой. Это и преимущественный интерес к крестьянской среде, и исследование социологических основ народной жизни, вызванное стремлением найти пути облегчения тяжкой участи русского крестьянства. Чернышевский стремился придать литературе из народного быта исследовательский, а не описательно-этнографический характер. И это было учтено народнической беллетристикой. Таким образом, программа изучения идейно-художественного воздействия Чернышевского на литературное народничество весьма обширна и многопроблемна.

Но творчеством Чернышевского не исчерпываются революционно-демократические традиции в народнической литературе. Мы не имеем исследований по проблемам идейно-художественных взаимосвязей Добролюбова, Герцена, Салтыкова-Щедрина⁷, с литературным народничеством. Сделана попытка обратить внимание на некоторые существенные факты воздействия Некрасова на мировоззрение и творчество писателей, С деятельностью которых в значительной мере и связывается представление о литературном народничестве⁸. Но журнальная статья, несмотря на целый ряд интересных наблюдений и верных выводов, естественно, не может исчерпать проблемы. Поднятые здесь вопросы непосредственно касаются важнейшей задачи, которая стоит перед историками литературы: об истоках и источниках литературного народничества. Без их решения немыслимо дальнейшее движение по пути уяснения эстетической сути народничества, установления хронологических рамок его возникновения и существования.

Справедливая, но не охватывающая всей сложности проблемы мысль о разночинских основах народнической эстетики и художественной практики, о революционно-демократическом, но «сдобренном» субъективно-социологическими новациями происхождении народнической философии заслонила собой самое потребность в размышлениях иного порядка. В частности, о возможности усвоения народнической беллетристикой (в плане историко-литературной преемственности) не только художественного опыта «ближайших родственников» (разночинцев-шестидесятников), но вообще всей демократической литературы о крестьянстве, которая, вполне понятно, в крестьянской России была представлена очень широко.

Однако если полезность разговора о традициях, допустим, Новикова или Посошкова в народнической литературе весьма проблематична (исключением, пожалуй, является радищевское «Путешествие»), то правомерность изучения взаимосвязей народнической беллетристики с крестьянской тематикой в творчестве литераторов 40-50-х годов, таких, как Кольцов, Григорович, Тургенев, Никитин, отчасти Огарев, не вызывает сомнений. Это тоже один из литературных источников народнической беллетристики.

Разумеется, смысл сопоставительного исследования не должен сводиться к крохоборческому отысканию текстульных совпадений, образных параллелей и отталкиваний, к перечислению близких сюжетных мотивов, тем и т. д. Гораздо плодотворнее проследить эволюцию самих принципов изображения народной жизни, обусловленную причинами как идейного, так и эстетического порядка, проследить то новое, что появляется в самом методе беллетристов-народников. К сожалению, наше литературоведение еще не занимается этим делом.

Существенный интерес для понимания историко-литературного процесса народнической поры представляет и другой аспект изучения русской литературы 70-80-х годов. Речь идет об установлении глубоких закономерностей, взаимосвязей и взаимодействий русской демократической литературы с революционно-народническим движением и народнической идеологией. Этой необходимостью и вызвано появление монографии Н. Соколова «Русская литература и народничество».

Характеризуя литературное развитие на различных этапах народнического революционно-освободительного движения, автор отмечает показательный в особенности для этой эпохи процесс взаимного сближения и взаимообогащения: «Литература в лице ее лучших представителей шла ко все более четкому пониманию закономерности возникновения революционного протеста против существующего социального порядка… идеологи и деятели революционно-народнического движения – к более глубокому уяснению и признанию подлинно революционного смысла произведений реалистической литературы, содержащейся в ней критики господствующего строя, ее демократизма и гуманизма, ее познавательной и воспитательной роли» (стр. 252).

В 30-х годах Б. Козьмин, оперируя материалами лишь одного народнического органа – газеты «Неделя», приходил к исторически несправедливому выводу о «кризисе реалистического направления» ⁹. Эта мысль об упадке реализма в 70-е годы получила широкое распространение, проникнув и в недавнее академическое издание «Истории русской литературы» в трех томах. «Большинство представителей народнической литературы, – утверждают авторы этого издания, – к концу 70-х годов все решительнее стало отходить от реализма и проникаться утопическими, романтическими тенденциями» ¹⁰. Такая точка зрения, основанием для которой, видимо, послужило неточно истолкованное положение Ленина об идеализации народниками мелкого производителя, нуждается в существенных коррективах.

Ленин говорил об «отсутствии социологического реализма» ¹¹ у народников, о романтическом подходе к действительности. Важно обратить внимание на то, что речь идет о социологическом реализме, а не об отсутствии реализма в творчестве писателей-народников. В равной мере неверно и прямое отождествление романтического метода мышления народнических экономистов с романтическим методом, к которому якобы начали обращаться беллетристы-народники, хотя элементы романтического восприятия действительности у них игнорировать не следует.

Мы же, прекрасно понимая, что между народничеством как экономическим учением и как литературным течением существует значительная разница, зачастую подменяем категории одного категориями другого. Отсутствие социологического реализма проявилось в народническом идеале, который разделялся и народниками-экономистами и народниками-беллетристами. Но художественный метод народнической литературы (в том числе «побиваемого» и по сей день Златовратского), несмотря на нереальный – в смысле исторической осуществимости – идеал, оставался реалистическим.

Идеализацию мелкого производителя, крестьянина, мужика нужно понимать тоже в социологическом аспекте, а не как характерную черту метода народнической беллетристики. Социологический и эстетический идеалы народничества вырастали на почве идеализации мелкого производителя, представителя деревни. Но в художественной литературе положительный герой нередко выступал отнюдь не идеализированно. В целом беллетристы-народники широко отразили российскую действительность 70-80-х годов. Нельзя не вспомнить в этом случае не потерявших справедливости слов А. Скабичевского: «…Люди, воображающие, что до Чехова все писатели, изображавшие деревенскую жизнь, обязательно идеализировали народ и что только с появлением его «Мужиков» начинается реальное, правдивое изображение его, очевидно, не читали всех прежних беллетристов-народников и не имеют о них никакого понятия. Они рассуждают чисто a priori, строя такого рода умозаключение: народникам свойственно идеализировать народ» ¹².

Монография Н. Соколова полемична по отношению к тем, кто негативно изображает развитие русского реализма (в том числе народнического) в 70-е годы прошлого столетия. Процесс взаимосближения и взаимообогащения литературы и освободительного движения, как убеждает в этом исследователь, приводит к накоплению в реалистическом искусстве новых эстетических качеств. Это явление было характерно и для разночинцев-шестидесятников, только вступавших на литературную стезю, и для втершего поколения русских демократических литераторов – Некрасова, Салтыкова-Щедрина. По-своему оказывало воздействие революционно-народническое движение и на писателей сложного, противоречивого мировоззрения, таких, как Достоевский, Писемский, Лесков, Лев Толстой. Возможно, Н. Соколову следовало отчетливее выявить не только идейные, но и эстетические взаимосвязи и взаимоотталкивания этих писателей с народничеством.

В монографии Н. Соколова о Г. Успенском есть интересные наблюдения над своеобразием реалистического метода писателя и его идейно-художественной эволюцией, обусловленной связями с революционно-народнической средой.

Под влиянием общественной атмосферы 70-80-х годов Г. Успенский обратился к новому жизненному содержанию, что в свою очередь привело к поискам новой художественной формы. Характерными чертами ее становятся: публицистичность, стремление к циклизации очерковых произведений, многообразие модификаций повествователя, способствовавшее проникновению во внутренний мир героя. «Решение столь сложной задачи в очерке, рассказе было несомненным достижением Успенского», – пишет Н. Соколов, и можно добавить – всей народнической литературы.

Приобщение к народнической идеологии через среду революционно настроенной молодежи 70-х годов произошло и у другого писателя-народника – П. Засодимского. Н. Якушин справедливо подчеркивает, что «целостная система народнического мировоззрения, которая была подготовлена как общественной обстановкой того времени, так и неустанными поисками истины самим писателем» ¹³, вырабатывается у Засодимского в результате активного общения с чайковцами. Одновременно с этим происходят и сдвиги в художественном сознании писателя, которые привели его к созданию «Хроники села Смурина», типично народнического романа¹⁴ с его сильными и слабыми сторонами; остротой и смелостью реалистических картин действительности и утопичностью народнического идеала, снижавшего силу реализма.

Новаторскими исканиями, преображавшими доселе существовавшие жанровые формы, нарушающими эстетические каноны, характеризуются произведения других народников-беллетристов – Златовратского, Каренина, Берви-Флеровского¹⁵, Степняка-Кравчинского¹⁶. Но это отнюдь не говорит об их художественной неполноценности. И когда встречаешься с заявлениями, что народнические писатели «возмещали поверхностность и схематизм изображения документальностью, этнографизмом, открытой публицистикой» ¹⁷, не сразу можешь понять, чем же оно вызвано, это заявление.

Наличие подобных умозаключений – симптом того, что мы еще слишком робко вторгаемся в эстетическую суть творчества, в глубины метода и стиля беллетристов-народников. Мы топчемся на одном месте, перетряхивая ветшающие день ото дня историко-литературные истины. О ком бы ни шла речь, будь то Успенский, Златовратский, Засодимский, мы говорим, что они одновременно художники-социологи и художники-психологи; объясняем истоки и причины публицистичности (кстати, не говоря о формах ее), отмечаем аналитизм, документализм. Но что это – типологические черты народнического реализма или индивидуально-стилевые особенности каждого писателя-народника? Или в народнической литературе метод превалирует над стилем, унифицируя писательские физиономии? Ответов на этот вопрос мы не найдем ни в одном из исследований. А неразработанность вопросов метода и стиля сковывает изучение жанрового своеобразия народнической литературы. Объяснение тому, что исследований, посвященных выяснению специфики того или иного жанра в творчестве народников, появляется мало, можно найти в отсутствии историко-литературной базы для них. У нас нет работ об эстетических воззрениях беллетристов-народников, а без этого трудно приниматься за изучение жанровых форм.

Следует отметить, что многие монографии и статьи о народниках-писателях написаны на крайне узком историко-литературном фоне. В них отсутствует сопоставление народнических литераторов с писателями-современниками, в эстетике которых были Созвучные моменты, – с Л. Толстым, Достоевским, Лесковым, Гаршиным, Мельниковым-Печерским и др. ¹⁸. Редко кто обращается и к сравнительному анализу творчества самих народников-беллетристов¹⁹. А истина, как это ни банально, познается в сравнении…

Необходимо «вписать» литературное народничество в общую историко-литературную панораму России второй половины XIX века, уяснив творчество непосредственных его предшественников и тех, кто сменил беллетристов-народников на поступательном пути литературного развития. Только тогда мы сможем определить четкие хронологические границы народничества как литературного течения и его основных представителей. Пока же в нашем литературоведении в этом отношении существует разнобой. А критерии, по которым тот или иной писатель причисляется к литературному народничеству, просто-напросто отсутствуют. Почему мы считаем Глеба Успенского писателем-народником? Был ли, допустим, Левитов народником (речь идет не о выявлении его мировоззренческих основ, а о стилевой близости к народническому литературному течению)? Вопросы на первый взгляд кажутся элементарными, но аргументированных ответов на них в научной литературе не найти.

К сожалению, не дает ответа на эти и целый ряд других вопросов, актуальных для исследователей народничества, и монография А. Спасибенко «Писатели-народники». Более того, она ни на шаг не приближает к их решению.

Книга А. Спасибенко отличается отсутствием концептуальности, если не Считать открытий сомнительной ценности о том, что «народничество как воплощение идей крестьянской демократии было единственно возможным (?) общественным течением в России 60 – 80-х годов» ²⁰. Автор повторяет общеизвестные истины и факты, даже не пытаясь дать им свое толкование.

Рассматривая в хронологической последовательности творчество Наумова, Успенского, Засодимского, Златовратского, Каронина, Эртеля, А. Спасибенко нигде не мотивирует, почему для анализа выбраны именно эти писатели. В то же время замечает, что к писателям-народникам относятся «и другие» литераторы 70 – 80-х годов. На каком основании, в таком случае, не рассматриваются эти самые «другие»? Непонятно, например, почему нет в книге очерков о Нефедове, Энгельгардте, Степняке-Кравчинском, Берви-Флеровском? А с другой стороны, очерк о Наумове, не дающий ничего нового даже по сравнению с академической «Историей русской литературы» более чем десятилетней давности (АН СССР, М. – Л. 1956, т. IX, ч. I), составляет пятую часть книги.

Во вступительной части, где А. Спасибенко пытается найти какие-то типологические черты, объединяющие писателей-народников, автор дает лишь самые общие и расплывчатые, лишенные какой-либо историко-литературной и теоретической конкретности формулировки. Бесспорно, что народничество как «широко разветвленное литературное явление» имело «при несомненном многообразии, обусловленном особенностями таланта, мировоззрения, индивидуального жизненного опыта художников, ряд общих типических черт» (стр. 36). От исследователя как раз и требовалось выяснить эти «общие типические черты», а не довольствоваться пересказом писательских биографий. Однако дальше общих фраз о том, что между народнической идеологией и художественной литературой «есть черты общности и различия, обусловленные спецификой теоретического и художественного освоения и отражения жизни» (стр. 37), А. Спасибенко не идет.

Автор говорит о том, что причисление целого ряда писателей к народничеству должно быть «основано на некоторой общности их взглядов и оценок основных явлений жизни с воззрениями, идеями революционного народничества» (стр. 37). Но что это за «некоторая общность» и как эту общность «дозировать» – неведомо. Ко всему прочему возникают сомнения и в методологической верности объединения писателей в литературное течение на основе «общего идейного направления» (стр. 49), как подчеркивает А. Спасибенко, без учета эстетической общности, и в первую очередь эстетического идеала.

«Характер жизненного материала, основанного преимущественно на личных писательских наблюдениях, на личном опыте, пристальное внимание к фактам, главным образом к экономической стороне крестьянской жизни, стремление как можно скорее поделиться с читателями взволновавшими автора картинами, событиями, размышлениями по поводу изображаемого – все это обусловило особенности жанра, языка и стиля народнической литературы» (стр. 48). Такова одна из обобщающих формулировок А. Спасибенко, долженствующая, на его взгляд, прояснить понимание художественного своеобразия народничества. Помимо произвольности и спорности «набора» признаков, обусловливавших форму народнической литературы, в этой формулировке не учитывается главное, на что обращал внимание Ленин при характеристике народничества, – социально-психологическая сущность народника-разночинца. А это – важнейший фактор стилевого своеобразия народников.

Не подкрепляется никакими аргументами и верная в основе мысль о «благотворном идейно-эстетическом воздействии крупнейших художников первого дворянского этапа освободительного движения на их младших современников и собратьев по творчеству – писателей-разночинцев» (стр. 51). Теоретическая же путаница в определении литературного народничества то школой, то течением также не увеличивает достоинств книги.

Методологической нечеткостью следует объяснить многочисленные противоречия А. Спасибенко при конкретном анализе творчества писателей-народников. Взять, к примеру, главу о Наумове. Сплошь и рядом исследователь констатирует, что Наумов своими произведениями опровергает народническую идеологию (стр. 99, 134 и др.). На каком основании в таком случае А. Спасибенко рассматривает его как народника, если выбранный самим исследователем критерий – «некоторая общность» с идеями революционного народничества – не находит подтверждения?

Идейно-художественный анализ произведений народников-беллетристов носит чисто описательный характер и не содержит сколько-нибудь новых наблюдений и выводов, хотя автор упорно обходит молчанием исследования предшественников.

Столь обстоятельный разговор о книге А. Спасибенко вполне понятен: ведь это единственная монография о литературном народничестве. И как ни огорчительно, как ни досадно, приходится откровенно сказать, что она повторяет многие положения, которые являются вчерашним днем в изучении народнической литературы.

И все-таки, несмотря на досадные упущения и просчеты, на методологическую неразработанность, слабость теоретического осмысления литературных явлений, советское литературоведение добилось известных положительных результатов в исследовании литературного народничества. Но успокаиваться на достигнутом рано. Предстоит еще большая серьезная работа, связанная с дальнейшим углубленным изучением этой очень сложной теоретической и историко-литературной проблемы.

г. Уфа

1. А. Спасибенко, Писатели-народники, «Просвещение», М. 1968; Н. И. Соколов, Русская литература и народничество. Литературное движение семидесятых годов XIX века, Изд. ЛГУ,1968.[↩]
2. »Вопросы русской и зарубежной литературы», Хабаровск, 1966, стр. 44. [↩]
3. «Проблемы реализма», Северо-Западное книжное изд-во, Вологда, 1966, стр. 282.[↩]
4. В. Н. Аржакова, О некоторых проблемах творчества Г. И. Успенского 1862- 1868 годов, «Художественно-публицистический очерк Г. Успенского в ранний период творчества». Сборник работ аспирантов, вып. IV. Серия филологических наук, Душанбе, «Ирфон», 1968, стр. 3.[↩]
5. «Писатель и история русского общества», «Ученые записки Волгоградского пединститута», вып. 24, 1968. См. также: М. Т. Пинаев, Роман В. В. Берви-Флеровского «На жизнь и смерть». Материалы XXII научной конференции, Волгоград, 1968.[↩]
6. См.» М. Гин, «Кающиеся дворяне» или покаянные настроения? «Вопросы литературы». Сборник статей, Карельское книжное изд-во, Петрозаводск, 1962.[↩]
7. О взаимосвязях и влиянии Салтыкова-Щедрина на творчество народнических литераторов см.: В. Смирнов, Глеб Успенский и Салтыков-Щедрин (Г. И. Успенский в «(Отечественных записках»), Изд. Саратовского университета, 1964; В. А. Чернова, К вопросу о щедринских традициях в творчестве С. Каренина – Н. Е. Петропавловского (по новонайденным материалам), в сб.: «Вопросы реализма», Карельское книжное изд-во, Петрозаводск, 1968.[↩]
8. Н. И. Соколов, Н. А. Некрасов и литературное народничество, «Русская литература», 1967, N 3, стр. 148 – 149. См. также: Л. А. Розанова, Образ деятеля у Н. А. Некрасова и поэтов народнического лагеря, «Ученые записки Ивановского пединститута», 1966, т. 37.[↩]
9. Б. Л. Козьмин, К вопросу о кризисе реалистического направления в 70-е годы, в кн.: «От девятнадцатого февраля к первому марта», Изд. политкаторжан, М. 1933.[↩]
10. «История русской литературы», в трех томах, т. III, «Наука», М. 1964, стр. 318.[↩]
11. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 2, стр. 539.[↩]
12. А. Скабичевский, Мужик в русской беллетристике, «Русская мысль», 1899, кн. V, стр. 120.[↩]
13. Н. Якушин, По градам и весям. Очерк жизни и творчества П. В. Засодимского, Северо-Западное книжное изд-во, Архангельск, 1965, стр. 62.[↩]
14. См.: Н. А. Лобкова, П. В. Засодимский как писатель-народник, «Ученые записки Рязанского пединститута», «Просвещение», М. 1967, т. 38.[↩]
15. См.: М. Д. Зиновьева, Роман В. В. Берви-Флеровского «На жизнь и смерть», «Русская литература», 1967, N 3.[↩]
16. См. работы В. И. Костенко: «Тема рабочего класса в творчестве С. М. Степняка-Кравчинского». Материалы межвузовское научно-теоретической конференция аспирантов, Ростов-на-Дону, 1967; «Развитие общественно-политических взглядов С. М. Степняка-Кравчинского», «Вопросы русской и зарубежной литературы», Ростов-на-Дону, 1968.[↩]
17. »История русской литературы», в трех томах, т. III, стр. 318. [↩]
18. Из работ такого характера можно назвать: М. И. Семенченко, «Власть земли» Глеба Успенского и «Власть тьмы» Льва Толстого (Опыт сравнительного анализа), «Ученые записки Московского пединститута им. В. И. Ленина», N 256, 1967. «Очерки по истории русской литературы», ч. III.[↩]
19. См.: В. В. Тюрин, Г. Успенский и Энгельгардт (Творческие связи), «Ученые записки Новгородского пединститута», т. VIII, 1966. Литературоведение; З. А. Воробьева. Из наблюдений над очерком 1870-х годов (Н. Наумов и С. Каронин), «Ученые записки Ленинградского пединститута им. А. И. Герцена», т. 309, 1966.[↩]
20. А. Спасибенко, Писатели-народники, стр. 7.[↩]