Портрет героя

Сколько литераторов задумывалось о том, каковы пути к сердцу «читателя! Как заставить полюбить героя, которым сам восхищаешься, радоваться за него, горевать вместе с ним или ненавидеть его, если сам радуешься, страдаешь, ненавидишь. Ведь бывает и так, что автор льет слезы, описывая переживания неудачных влюбленных или даже смерть героя, а читатель остается холоден. И наоборот: писатель будто равнодушен, он бесстрастно-сурово ведет рассказ, а мы не можем забыть этих сцен уже никогда. Причины воздействия характера героя, всей его судьбы на нас – это сложнейший вопрос, говорить о котором – значит говорить о природе и законах художественного творчества вообще.

Поэтому в этих заметках, отнюдь не претендующих на теоретическое исследование, мне хотелось поделиться наблюдениями, касающимися лишь одной стороны этой проблемы – внешнего портрета героя в реалистическом произведении.

Самое легкое и самое трудное – передать внешность человека. Сегодня уже не скажешь, что у героини «пунцовые губы», «зубы, как жемчуг», «глаза, подобные бирюзе», или «волосы цвета спелой ржи». Эти определения современному читателю кажутся мертвыми, вычурными. Поэтому их почти не встретишь на страницах наших книг. Но есть штампы другого рода. Они – результат писательской инертности, равнодушия к слову, лености воображения.

О радистке Сашеньке – одной из героинь повести Веры Чубаковой «Дорога не кончается за горизонтом» – мы читаем: вошла «высокая рыжая девушка с карими, какими-то жадными глазами. Она смотрела по сторонам с таким видом, словно все находившееся здесь было для нее значительным и важным. Пышные косы огненной короной сплетались на макушке, и чудилось, что от этих волос можно прикурить. Черный шерстяной свитер, казалось, вот-вот лопнет на высокой груди. И вся девушка была какая-то яркая, налитая здоровьем».

Встает ли в нашем воображении облик девушки «с какими-то жадными глазами», которая была «какая-то яркая, налитая здоровьем»? Ведь мы ждали от писательницы, что она прежде всего покажет нам, какова именно была яркость Сашеньки и чем эта яркость отличала ее от других приметных девушек.

Но дело не только в этом. Черты портрета даны писательницей чисто внешне, перечислительно. Подробности нагромождаются одна на другую. И эта перечислительность тоже стала своего рода штампом в некоторых наших произведениях.

Ф. Эйнбаум в романе «Зеленая ветвь» описывает подобным образом почти всех персонажей. В Алексе Наабере, известном конструкторе, «чувствовались и человеческая добротность, и нечто самобытное, несмотря на сверхмодный покрой пиджака и золотую массивную печатку на мизинце, из тех, какие обычно носили прежде дельцы таллинской биржи и коммивояжеры». Рабочий Антс «сильно лыс, хотя свеж и румян лицом. Внимательный прищур светлых, слегка косящих глаз, непринужденная спокойная осанка, гладко выбритое лицо с легкими следами оспы». Редактор Адо Аусмаа – рослый, тучный, бритоголовый человек; жена Антса «выглядела моложавой – крутобедрая, румяная, с властным, самоуверенным выражением лица». Встреченная героем женщина была остролицая, сухопарая, «в выгоревшем ватнике, видимо, бригадир заготовительниц торфа». Окликнувшая его девушка – «краснощекая, красивая… с льняной прядью волос, выбившейся из-под мокрого мешка, накинутого на голову и плечи» и т. д. и т. д.

Унылая однообразная перечислительность мешает запомнить приметы человека, с которым мы только что познакомились. Об описаниях такого рода Чехов как-то сказал, что они «дают впечатление объяснительных надписей, которые в садах прибиваются к деревьям учеными садовниками и портят пейзажи». Думается, внешний портрет человека в художественном произведении не может быть только внешним, он забывается и тускнеет, если «отчужден» от натуры героя. Описать внешность человека – это значит в какой-то мере уже отразить его внутренний мир.

«У него было, – читаем мы в «Русском лесе» Леонова, – продолговатое, аскетической худобы, овеянное непримиримым величием и не без оттенка надменной гордости, лицо с матовым цветом кожи и с небрежной, чуть сединою тронутой бородкой; как бы ветерком вдохновения вздыбленные волосы его были умеренно длинны, и слегка мерцающие тени лежали во впадинах над высоким лбом… при одних поворотах он напоминал некоего прославленного миссионера с Курильских островов, запомнившегося Поле по картинке из Нивы, а при других – даже пророка древности, приговоренного к мученическому костру… если бы не странное, к прискорбию, устройство глаз у Александра Яковлевича Грацианского. Время от времени там, в глубине, под бесстрастно опущенными веками начиналась быстрая, на тик похожая беготня зрачков, мало подходящая для проповедника не только слова божия, но и менее возвышенных истин».

В этом обстоятельном портрете – примечательно многое. И то, что наиболее острая деталь – бегающие зрачки профессора – является как бы последней неожиданной краской, придающей выражение этому лицу, выражение, которое дает совершенно иной оттенок всему ранее сказанному автором и подготавливает нас к истинному восприятию характера этого лжеученого, иезуита и провокатора. И то, что описание внешнего облика Грацианского дано автором глазами юной героини, которая в этот момент видит своего соседа по бомбоубежищу именно таким, а не иным, как случится позднее. И, наконец, то, что портрет Грацианского, данный в восприятии Поли, вбирает совершенно отчетливо авторское отношение, которое мы легко отделяем от отношения простодушно-наивной героини к своему ученому соседу. Внешность Грацианского стала для Леонова сложным средоточием мыслей, настроений, знаний, которые оказались тесно связанными с глубинным смыслом всего образа, всего произведения.

Нет рецептов, по которым можно составить наиболее выразительный внешний портрет, как нет рецепта, по которому можно создать литературный шедевр. Иногда для художника важна лишь одна деталь в облике и поведении героя, но она-то и становится прямым и наиболее впечатляющим проявлением его характера. И тогда возникают перед нами в рамке коротко подстриженных волос, смуглое, с угрюмым блеском глаз лицо «гадюки» или не по фигуре тесный и короткий костюм долговязого подростка Петра I у Ал. Толстого; табачно-желтые на веснушчатом фоне глаза и насмешливо-стеснительная, «будто обращенная к самой себе», улыбка фединского Кирилла Извекова; манера поглаживать подбородок у Вальгана, подмеченная Галиной Николаевой, или выпирающие ключицы молодого Степана Борташевича у Пановой. Обычно детали в литературном портрете выступают как характерные детали, как черточки, которые служат мостками от видимого в человеке к его сущности, к внутреннему. Подчас пренебрежение этим свойством искусства очень жестоко мстит литератору.