Поостережемся?..

Это реплика человека отнюдь не обиженного, но озадаченного.

Второе попробую объяснить, первое же мне доказать очень легко:

«В 1980 году Ст. Рассадин выпустил в… издательстве «Искусство» очень хорошую работу о Фонвизине. В 1985 году книга «Сатиры смелый властелин» была переиздана издательством «Книга»… Еще раз повторяю: это очень хорошая книга. Выпустив ее массовым тиражом, издательство сделало благое дело».

Так пишет Ю. Кагарлицкий («Вопросы литературы», 1986, N 6); пишет, разумеется, слишком лестно; во всяком случае, у меня, как, полагаю, и у всякого нормального автора, уже ушедшего от давно написанной книги, отношение к ней более сдержанное.

А озадачило следующее.

Итак, книга была переиздана, против чего Ю. Кагарлицкий не возражает, однако: «слов «исправленное и дополненное» в ней не было… Неужели автору, у которого прибавилось пять лет литературного и научного опыта, не захотелось хоть что-то в ней изменить, а тем более – дописать?»

Полуоставим в стороне вопрос, что это «хоть что-то» – не совсем точно. Точно только одно – отсутствие слов «исправленное и дополненное»; что же касается правки, то она есть, и, по-моему, достаточно целеустремленная в стилистическом отношении; есть и уточнения, и вставки – не многостраничные, но, на мой опять-таки личный взгляд, существенные.

Что до явных промашек, то, находясь под психологическим гнетом сурового названия реплики: «Кому исправлять ошибки?», а также перед лицом вдохновляющего примера («В. Лакшин, например… не только исправил вкравшиеся ошибки, но и заметно обогатил текст»), невольно тянешься оправдываться. Но что делать, если ни один из рецензентов «Фонвизина» не заметил фактических ошибок, а сам я – может быть, только пока? – обнаружил и исправил всего одну: князь М. М. Щербатов назван двоюродным дедом Чаадаева, в то время как был родным.

Так обстоит дело с исправлениями и дополнениями. И хотя, ничуть не претендуя на то, чтобы Ю.