«Полюбите себя…»: Эдуард Лимонов и его почитатели
ТРИ СЛОВА И ИХ ВАРИАЦИИ
Понять Лимонова нетрудно. Достаточно вспомнить афоризм О. Уайльда, чтобы открыть ларчик: «Полюбите себя – и у вас начнется роман, который будет длиться всю жизнь». Даже банальный каламбур, невольно возникающий в русском переводе уайльдовского bon mot1, бьет в цель: ведь, как известно, роман Лимонова с самим собой вырастает в его роман о самом себе – нескончаемо многотомный. Вот уж почти три десятилетия прошло после «блистательного» начала лимоновской эпопеи, а она все «длится», и до завершения ее, видимо (дай Бог автору долгих лет жизни), еще далеко.
Между тем уже с первых страниц первого романа Лимонова, по справедливому замечанию самого автора, ясно, что он за тип. Более того: почти все высказано на обложке – «Это я, Эдичка». «Я», выкрикнутое в названии, прокатывается эхом по всей книге – от начальных абзацев (шесть «я» в двух предложениях2) до финального пассажа (шесть «я» в четырех предложениях3). Меню, предложенное читателю в начале книги, не разнообразнее всегдашних Эдичкиных щей4:»сижу полуголый я«, «глазеют на меня», «я не стесняюсь», «мне плевать», «моя фотография», «я подонок» (2 раза), «я поэт», «я вас презираю» – «я» на первое, на второе и на десерт. В конце книги, пройдя по кругу, читатель закусывает тем же: «мои врезающиеся в попку брюки», «я странная птица», «я подонок», «я парень, который готов на все», «я е… вас всех».
«Это я, Эдичка» – нет, не книга, а именно эти три слова – лучшее из всего, что написал Лимонов. Они столь емки, что почти исчерпывают тему, идею, да и сюжет самого романа. Формула, столь счастливо найденная писателем, стимулирует поиски литературных аналогий – только не тех, что навязаны им самим, – не с маркизом де Садом или Мисимой. Мне, например, в первых двух словах названия: «Это я…» – прежде всего слышится бодрый писк Крошки Ру: «Смотрите, как я плаваю».
«Смотрите, какой я привлекательный», – настаивает Эдичка, автор и персонаж: «Привлекателен <…> фигурка уж очень хороша. Да и мордочка тоже» (9 глава); «такой молодой и прекрасный» (12 глава), «молодое, красивое тело» (2 глава), «стройное и нежное тело» (7 глава), «красивое тело в красивой позе» (9 глава), «стройненький, мальчишеская фигура» (3 глава), «прекрасная загорелая фигура» (12 глава), с «тонкими, черными пальчиками» (9 глава), «руками и грудью коричневыми, гладенькими бедрами» (10 глава), «маленькими бедрами» (1 глава), «оттопыренной причудливой попкой» (4 и 9 глава), «какой у меня животик <…> прелесть» (2 глава), а лицо с «челкой густой, крылатыми сложенными волосами» (9 глава), «зелеными глазами» (8 глава).
«Смотрите, как я изысканно одеваюсь»:«красивый и нарядный» (8 глава), «белый изящный костюм» (6 глава), «белый великолепный жилет» (6 глава), «красивейшие сапоги на высоком каблуке» (4 глава), туфли – «праздник» (4 глава), «очень прелестные туфельки» (13 глава), столь прелестные, что не стоит обращать внимание на безграмотность сочетания «очень» и «пре-«.
«Смотрите, какой я утонченный»:«слишком тонкое существо» (8 глава), «эмоциональная натура» (12 глава), «аполлонический тип» (10 глава), «утонченный и неленивый» (4 глава), «тонкий Эдичка» (13 глава), «другой породы» (12 глава), с «утонченной нервной системой» (1 глава), «тончайшими чувствами» (7 глава).
«Смотрите, какой я умный»:«рафинированный Эдичка» (8 глава), «начитанный русский парень» (8 глава), с «рафинированной башкой» (2 глава).
«Смотрите, какой я талантливый»:«один из крупнейших русских поэтов» (7 глава), «один из лучших поэтов» (2 глава), тот, кого дергает за куртку сама русская литература (2 глава), в стихах «выше всех» (3 глава), что, безусловно, оправдывает любую синтаксическую двусмысленность («Введенский <…> гениальная личность родом из Харькова, как и я» – 6 глава), Маяковский же – «другой великий русский поэт» (12 глава).
О чем бы ни зашла речь, Эдичка во всем хорош – поистине homo universalis: «смотрите, какой я журналист» («лучший русский журналист» – 10 глава), «смотрите, как я шью» (1,13 главы), «смотрите, какой я воспитанный» («ем ловко, как европеец» – 3 глава; «стыдно «смотрите, какой я сильный» («я стал крепкий, как зверь» – 11 глава), «смотрите, какой я ловкий» («отличался <…> рискованной, «бразильской» игрой» в волейбол – 11 глава), «смотрите, какой я отчаянный и смелый» («на самом опасном месте именно я» – 10 глава; «талантливый храбрый Эдичка» – 13 глава) и даже – после всего сказанного – «смотрите, какой я скромный и стеснительный» (8 глава). «На все способен. Все могу» (10 глава); «…Все умею» (13 глава).
Возможны и другие не санкционированные автором аналогии. Так, в связи с последним словом названия романа: «…Эдичка» – на ум приходит майор Бегсток из романа Ч. Диккенса «Домби и сын». Этих персонажей роднит главным образом манера любовно говорить о себе в третьем лице, пристрастие к эпитетам и нежной брани в собственный адрес, а также «фамильярное обращение» со своим именем.
«Джой Б., сэр, – вещает диккенсовский «хвастливый воин», – стоит дюжины вас. Будь среди вас еще несколько человек из породы Бегстоков, сэр, вам от этого не стало бы хуже <…> Джо бодрствует <…> Бегсток живехонек, сэр <…> Джозеф непреклонен, сэр, непреклонен! Непреклонен и чертовски хитер! <…> Его королевское высочество герцог Йоркский говаривал не раз: «<…> Он чересчур непреклонен – этот Джозеф»<…> Было время, когда он <…> достиг столь пышного расцвета, что прославился под кличкой Цветок. В те дни, сударыня, никто не слыхал о Бегстоке – все слышали о Цветке – Нашем Цветке <…> Но, говоря о Джо, кого может иметь в виду Дж. Б., если не старого Джо Бегстока <…> Вот он! Вот этот человек! Вот сердце Бегстока, сударыня! <…> Вот что я вам скажу <…> человеческая порода улучшилась бы, сэр, если бы влить в нее немножко настоящей старой английской бегстоковской крови».
В похвальбе Лимонов нисколько не отстает от бравого майора; не случайно же он говорит о себе в одной из последних книг: «Если бы меня не забраковали в 1960 году по причине близорукости, я бы был сегодня высшим офицером, думаю, точно»5.»У Эдички чудовищные силы…» – так он по-воински чеканит слова (8 глава); «Ах, эти мухи – они кусают ноги Эдички Лимонова, такого молодого в свои годы и такого прекрасного» (12 глава); «Парк-авеню в уик-энд. И идущий Лимонов. На все способен» (10 глава); «Эдичка <…> крепкий парень» (10 глава); «Эдичке неинтересны такие люди, которые только для себя, о себе, к себе» (9 глава); «…Эдичка справедлив» (13 глава).
Разумеется, Лимонов хочет быть сложнее. Он, в отличие от Крошки Ру и майора Бегстока, претендует на «исповедальность» и «драматизм», принимает позу великого неудачника, героически преодолевающего все несчастья, отвергнутого женщиной и миром, но все же упрямо ищущего любви. Но концы никак не сходятся с концами. Не получается совместить, при всех ссылках на неоднозначность и противоречивость лимоновской натуры, два образа в одном – Эдичку, «доброго к людям» (6 глава), дающего, а не берущего («Не к себе, а от себя…» – 13 глава), с Эдичкой, безжалостно самоутверждающимся за счет другого.
Вот речь заходит о другой – о нелюбимой женщине, и у Лимонова тут же наготове придирчивый микроскоп: он методично осматривает ее, залезая во все «щели», выворачивая наизнанку «грязное белье», каталогизируя ее разного рода мелкие грешки и физические недостатки. Рассказчик всякий раз метит в ее слабое место, пытается направить «резкий и словно насильственный свет»6 на оборотную, скрытую от посторонних глаз сторону быта (а ведь в романе выведены вовсе не вымышленные женщины). Стоило, например, Соне захотеть в туалет (6 глава), как Эдичка пускается в «лирическое отступление»: «Можно снять такой фильм, где женщина бежит и на бегу испражняется, из нее течет, фиксируем кинокамерой отпадающие от тела экскременты. Тоска и ужас. Хуже убийства». Между тем вид Эдички, мастурбирующего в колготках и трусиках жены (2 глава), – совсем не «тоска и ужас», а, напротив, апофеоз любви. Понятно: чужой стыд смердит, свой – благоухает.
Другого Лимонов всегда готов наградить презрительно-уменьшительными суффиксами («человечек», «мещаночка», «провинциалочка») и уничижительными эпитетами («плебейка», «жалкие авторы», «истерическая крейзи», «ненормальная скорбь»), чтобы оттенить собственное превосходство: «легкая победа над человеком ниже себя» (6 глава), «я талантливее и крупнее личность, чем она» (7 глава), «я <…> куда более обширный и талантливый, чем он» (13 глава). Их страдания – фарс, мои – «трагедия» (1, 2, 3, 5, 7, 8, 9 главы): обратите внимание на «пронзительность моего положения» (1 глава), «несчастный Эдичка, войдите в мое положение» (9 глава), «страдания Эдички больше всего города Нью-Йорка» (3 глава).
Сложность «героя» оказывается мнимой. Вот в его исполнении жест любви: «…Мне больно, больно, но я всякий день говорю себе и внушаю: «Относись к Елене, Эдичка, как Христос относился к Марии Магдалине и всем грешницам, нет, лучше относись»». А вот – через страницу – жест ненависти: «У меня и глаз бы не дернулся пристрелить его» (13 глава). Противоречие? Не имеет значения.
- В оригинале («Идеальный муж» О. Уайльда) этого каламбура, конечно, нет: «То love yourself is the beginning of a lifelong affair».[↩]
- »Я думаю, вам уже ясно, что я за тип, хотя я и забыл представиться. Я начал трепаться, но не объявил вам, кто я такой, я забыл, заговорился, обрадовался возможности наконец обрушить на вас свой голос, а кому он принадлежит – не объявил». Цит. по: Лимонов Э. Это я, Эдичка. М.: Независимый альманах «Конец века», 1992. С. 329.[↩]
- »- Я е… вас всех, е… в рот, суки! – говорю я и вытираю слезы кулаком. Может быть, я адресую эти слова билдингам вокруг. Я не знаю.
– Я е… вас всех, е… в рот, суки! Идите вы все на х…! – шепчу я«.
[↩]
- «Щи с кислой капустой – моя обычная пища, я ем их кастрюлю за кастрюлей, изо дня в день, и, кроме щей, почти ничего не ем».[↩]
- Лимонов Э. Книга воды. М.: Ad Marginem, 2002. В дальнейшем ссылки на эту книгу будут обозначаться в тексте (KB).[↩]
- Выражение С. Бочарова (Бочаров С. Г. О художественных мирах. М: Советская Россия, 1985. С. 184).[↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №6, 2005