Полемично, увлеченно
А. И. Овчаренко, Социалистический реализм и современный литературный процесс, «Советский писатель», М. 1968, 316 стр.
Книга А. Овчаренко задумана как цельное исследование наиболее существенных проблем теории социалистического реализма. Читателя привлекает в ней острая полемичность, активное участие автора в теоретических спорах современности. В книге сразу обращает на себя внимание обилие историко-литературного материала, основательность эрудиции исследователя. Он цитирует советских и зарубежных авторов, ссылается на личные встречи, беседы, своры с учеными различных взглядов и различных стран. Правда, порой достоинство это перерастает в недостаток: цитаты, ссылки, фамилии писателей, философов, эстетиков, литературоведов грозным валом надвигаются на читателя, а мысль исследователя, делая вынужденные остановки, не всегда поспевает за пестрой вереницей источников. И все-таки «многозахватность», желание включить в сферу рассмотрения обширный круг вопросов – чрезвычайно спорных, мало изученных или не разработанных вовсе – вызывает симпатии к автору, уважение к его смелости. Эта же широта порождает определенные слабости книги, ибо, как гласит поговорка, нельзя объять необъятное. Отдельные главы монографии «Социалистический реализм или «модерность»?», «Литературные взаимосвязи», «Основная функция литературоведения», вошедшие в нее в качестве строительного материала единого научного здания, не выдерживают рассчитанной на них нагрузки. Эти главы заслуживают взимания как своеобразные эссе, как мимолетные раздумья о проблемах, в них обозначенных. Но им недостает необходимой «прочности», фундаментальности. По своей глубине они явно уступают другим разделам книги, написанным порой пусть и спорно, но добротно, основательно.
Первая глава книги «Спор о человеке» – одна из самых интересных и содержательных. По своей основной идейно-эстетической, познавательной сущности художественная литература неизменно обращается к человеку. К человеку приковано внимание и тех, «кто видит в нем «венец жизни», и тех, для кого он всего-навсего «тварь дрожащая» (стр. 8). Исповедующие пессимизм художники, философы, социологи Запада – экзистенциалисты, католики, неотомисты, прагматики, спиритуалисты – пишут о человеке по-разному, заимствуя идеи: одни – у Ницше и Кьеркегора, другие – у Шопенгауэра и Штирнера. Конечный же вывод у них один: человек – существо немощное, слабое, беззащитное; еще до рождения он предназначен для того, чтобы прозябать или совершать тяжкие грехи и преступления. Человек не в силах изменить что-либо в окружающем его мире, и поэтому смерть – высшая и желаемая форма его самоутверждения. А. Овчаренко справедливо замечает: «Ведь в сущности все это восходит к «первобытному греху», к «суете сует и всяческой суете», к известному сравнению человечества с дымом. Есть идеи, которые чадят как головешки. К сожалению, чадное тление их постоянно чувствуется не только в философских трактатах идеологов старого мира, но и в художественном творчестве порой очень крупных современных писателей Европы и Америки, в работах теоретиков и историков литературы» (стр. 11). А. Овчаренко уместно напоминает слова М. Шолохова о том, что писатель не имеет нравственного права изображать слабости и пороки просто как таковые, не указывая на несовместимость этих пороков с назначением человека на земле. Критик правильно отмечает, что в последовательной борьбе за человека и человечность, не останавливающейся перед решительным изменением всех «обстоятельств», мешающих каждому честному труженику стать Человеком с большой буквы, – отличие социалистического гуманизма от абстрактного гуманизма не только писателей прошлого, но и таких сложных, своеобразных художников нашей эпохи, как Хемингуэй, Фолкнер, Сент-Экзюпери, Сартр и др. Высокое чувство самосознания, ясное представление о собственном историческом призвании отличает советского человека, главного героя новой литературы, сопрягающего собственное счастье со счастьем миллионов, от героя мятущегося, не знающего, наподобие Меллона ив романа С. Беккета «Меллон умирает», рожден он или нет, жив или нет, мертв или еще только умирает, кто он таков, где находится и существует ли вообще.
А. Овчаренко обоснованно критикует взгляды многочисленных «ниспровергателей» социалистического реализма, по мнению которых основная слабость советской литературы заключается в том, что она «запрещает» обращаться к темам страдания и бренности человеческого существования, к таинственным сферам духовного бытия. В реакционной зарубежной теоретической литературе многократно варьируется вздорная мысль о том, будто социалистический реализм преимущественно запечатлевает лишь чисто социальные действия личности, отказывая писателям в возможности познать самих себя, а также глубинную сущность явлений, исследовать мотивы, побуждения человеческой деятельности. Верность искусства социалистического реализма идеалам марксистско-ленинского учения трактуется буржуазными теоретиками как источник «неразрешимого противоречия», зависимость литературы и искусства от научных и политических критериев якобы порождает два «комплекса», губительных для литературы, – «комплекс науки» и «комплекс политики». Требование научного, исторического анализа мира считается несовместимым с законами художественного творчества. От писателя нельзя требовать большего, чем показ отдельных, разрозненных сторон жизни, так как искусство, дескать, есть автономная сфера действительности, организованная в соответствии с собственными принципами художника и имманентно замкнутая в себе.
В поле зрения книги А. Овчаренко находятся и другие «теории» и высказывания буржуазных «специалистов» по вопросам социалистического реализма. Советская литература утверждает идеал социалистического общества, всемерно борется за его процветание. Художник же, по уверению буржуазных теоретиков, всегда был и должен быть – прежде всего – критиком общества: некие универсальные, неустранимые противоречия, которые существуют между человеком и обществом, между человеком и миром, являются главным стимулом художественного творчества. Никакие изменения социальных условий якобы не влекут за собой изменения устойчивой эстетической закономерности, выражающейся в непрерывном конфликте между творческой личностью и противостоящей ему социальной действительностью. Гармония между советским писателем и советским обществом, по утверждениям зарубежных «советологов», не согласуется с духом, со спецификой литературы, находящей источник своего самодвижения в противоборстве между художником, рвущимся к свободе, и заскорузлым общественным устройством, стесняющим полет его мечты. Говорят и о том, что социалистический реализм глубоко противоречив уже по своему названию. В то время как слово «реализм» призывает изображать жизнь «как она есть», слово «социалистический» указывает на жизнь, «какой она должна быть» в соответствии с требованиями «партийной пропаганды».
А. Овчаренко подвергает анализу наиболее характерные суждения, опровергая их доказательно, сопоставляя фальсифицированные домыслы реакционных зарубежных исследователей с художественной практикой, эстетическим многоцветием советской литературы. Он говорит о больших возможностях социалистического реализма, которому доступны все сферы, все стороны интеллектуальной, эмоциональной, психологической деятельности человека. «Мы не можем и не намерены уступать в искусстве кому-либо сферу человеческих психологических глубин, сферу сознания и подсознания. И мы уверены, что определенность, ясность нашей позиции позволит нам прочесть тончайшие шифры человеческой души, ее сознания и подсознания вернее и глубже, чем модернисты, а значит, и показать человека во всей его грандиозной неисчерпаемости» (стр. 99).
Я полностью разделяю пафос ученого, когда он решительно восстает против некоторых окаменевших теоретических догм, когда он призывает отказаться от инерции мысли, от умозрительных схем и советует быть верным истине, отражающей жизнь и искусство в движении. А. Овчаренко защищает социалистический реализм не только от нападок его недоброжелателей, но и от тех, кто, формально отстаивая чистоту идейно-художественных принципов социалистического реализма, толкует их догматически и схоластически. Разве мало написано в нашей печати о том, будто познание мира в литературе социалистического реализма допустимо исключительно в формах самой жизни, будто условность, фантастика, сказочность, аллегория, символика, гротеск и прочие средства эстетического освоения мира категорически противопоказаны искусству социалистического реализма? Подобной сектантской узости А. Овчаренко противопоставляет взгляд широкий, соответствующий художественному опыту социалистических литератур, в которых концепция мира и жизни воплощена в образах не только «жизнеподобных», но и условных, аллегорических, символических. Формы условности, аллегорию, фантастику, гротеск социалистический реализм заимствует не у модернистов, не у прочих «обновителей» и «реформаторов» реализма, а творит их на основе собственной поэтики. Эти эстетические формы в искусстве модернизма и социалистического реализма различаются и по своему функциональному назначению, и по структурным особенностям и внутренней сущности. А. Овчаренко прав: «Социалистическому реализму как методу не противопоказаны ни «формы самой жизни», ни романтическая, ни условная форма, ни фантастика, ни сказочность, ни гротеск, ни различные деформации, если они способствуют, помогают писателю глубже, тоньше, вернее, выразительнее воссоздать картину действительности в ее сложнейшем превращении из настоящего в будущее» (стр. 158).
Свежа и полемична большая глава книги «Романтизм в советской литературе». Проблема романтизма слабо разработана в советской литературоведческой науке, и не только в ней. Почти полтора века назад П. Вяземский с огорчением признавался в том, – что он не смог отыскать ни в книгах, ни в уме своем полного, удовлетворительного ответа на вопрос: что такое романтический род в отличие от рода классического? Много воды утекло с тех пор. О романтизме написаны сотни статей, десятки книг в разных странах, в разное время, разными учеными. Но полной ясности, увы, все-таки не наступило. Часть ученых считает, что нет романтизма как целостного эстетического явления, а есть множество романтизмов, отличающихся друг от друга коренными признаками.
Различна и классификация романтизма. Автор вышедшего задолго до революции фундаментального и оригинального исследования о русском романтизме, И. Замотин, различал три разновидности романтизма – индивидуалистический, националистический, универсальный. П. Сакулин насчитал четыре разветвления – философский, сентиментальный, индивидуалистический и романтизм, имеющий свои корни в народности, – народный. Горький признавал два крыла романтизма – революционный и реакционный, или активный и пассивный. Советский ученый А. Соколов также усматривает две формы – прогрессивный и регрессивный, а другой исследователь, У. Фохт, вновь четыре – психологический, философский, социальный и промежуточный, идущий от психологического романтизма через философский – к социальному (романтизм А. Блока, например). Одни считают романтизм направлением, другие – стилевым течением, третьи – типом художественного творчества, четвертые – самостоятельным литературным методом и т. д. Словом, поражает пестрота и обилие мнений, дефиниций в гипотез.
А. Овчаренко не намерен решить все нерешенные вопросы, подвести итог спорам, которые пока не завершены и, надо полагать, завершатся не скоро. Он так и пишет: «Я отнюдь не претендую на постановку проблемы романтизма в целом, как не претендую и на то, чтобы дать хоть сколько-нибудь развернутую характеристику романтизма в современном литературном процессе» (стр. 171). Он делится своими наблюдениями над некоторыми особенностями романтической поэтики, отмечает отдельные родовые черты романтического стиля и мироощущения. А. Овчаренко прав, когда он, как и другие советские ученые – А. Соколов, Л. Тимофеев, Г. Поспелов, Л. Новиченко, У. Фохт, – критикует неверное толкование соотношения романтики и романтизма, согласно которому романтизм считается простым художественным эквивалентом романтики. Романтика – состояние душевного подъема, эмоционального воодушевления, социальный взрыв человеческой энергии, романтизм же – категория эстетическая, стилевая.
Возникает вопрос, встающий перед многими: является ли романтизм в современных условиях только стилевой категорией искусства социалистического реализма или же он может рассматриваться как особый метод, существующий наряду с методом социалистического реализма или по крайней мере обладающий в ряде случаев известной автономией внутри социалистического искусства? А. Овчаренко приходит к выводу, что романтическое видение мира как нечто глубоко связанное с особенностями (в том числе – психологическими) восприятия мира писателя, с чертами тех сторон действительности, которые так, а не иначе раскрываются перед художником, и только перед этим художником, дает основание признать романтизм самостоятельным художественным методом. Многие суждения А. Овчаренко о романтизме любопытны, смелы. Они заслуживают внимания. Но основной вывод автора о параллельном существовании наряду с методом социалистического реализма метода романтизма представляется мне неверным. Дело не только в том, что, отторгнув романтизм от социалистического реализма, мы невольно обедняем и сушим его. Испытываешь недоумение: а как быть с сатирой, басней, фантастикой, сказкой, которым не свойственно изображение явлений действительности в формах самой жизни? Неужто и они подлежат изъятию из социалистического реализма? А. Овчаренко определяет метод «как совокупность идейно-художественных принципов восприятия и воссоздания мира» (стр. 182), Стало быть, понятие метода образуется из двух факторов: идейного и художественного. Я согласен с А. Овчаренко: да, романтик видит мир иначе, нежели реалист. Его внимание привлекает все необычное, исключительное. И воспроизводится оно в преувеличенных линиях, в сгущенных красках. Однако относится ли все это к сфере идейности, мировоззрения? Не думаю. Если же относится, то в таком случае романтик – иной тип художника, воспринимающий мир не только избирательно, но и видящий в нем другие закономерности, другое содержание по сравнению с реалистом. Ведь метод – не чисто эстетический феномен, а, говоря словами А. Овчаренко, «совокупность идейно-художественных принципов восприятия и воссоздания мира». Следовательно, произведения, созданные на основе различных методов – реалистического и романтического, должны отличаться друг от друга не только художественными особенностями, не только принципами классификации жизненного материала, но и самим подходом к этому материалу, различной идейной целеустремленностью, различным качеством восприятия и осмысления. Точка зрения А. Овчаренко вызывает желание поспорить с ним. И мне кажется, споры будут продолжаться и впредь.
Социалистический реализм – понятие широкое, емкое, вмещающее в себя необычайное богатство, многообразие эстетических форм и возможностей. Не стоит поэтому отлучать романтизм от социалистического реализма.
Небольшая глава «Национальное и интернациональное» трактует вопросы важные, актуальные. Нельзя не разделять те мысли и соображения, которые высказывает А. Овчаренко о неразрывной связи, единстве национального и интернационального в их обновленной коммунистическим идеалом социальной сущности.
Книга А. Овчаренко «Социалистический реализм и современный литературный процесс» – содержательное исследование некоторых насущных проблем современного литературного движения. Она полемична, местами дискуссионна. Она не декларирует «бесспорные» истины, а достигает их в принципиальном споре.