«Злоба дня» в художественном произведении

1

Проблемы современности литературы, ее актуальности, изображения в художественном произведении злобы дня – в той или иной форме постоянно возникают в нашей критической литературе. И это естественно. Из столетия в Столетие может быть прослежена одна из самых пробных традиций высокой русской прозы: «Путешествие из Петербурга в Москву», «Мертвые души», «Отцы и дети», «Бесы», «Воскресение», «Жизнь Клима Самгина»… Традиция эта советской литературой воспринята с самого возникновения. И когда сегодня говорят, что современность стала «душой нашей литературы», то это не риторическая фигура: ежемесячно в толстых и тонких журналах (а их десятки) публикуются романы, повести, рассказы, пьесы, стихи и поэмы – главным образом о современности. Книги о современности выходят в многочисленных издательствах. Одним словом, количество книг на темы современности тревоги не вызывает.

Но, может быть, злоба дня все-таки противопоказана подлинному искусству, вступает в противоречие с художественным образом, разрушает ткань произведения? Быть может, она – достояние публицистики? Есть и такая точка зрения, порой она становится предметом обсуждения, а если и не высказывается прямо, то с несомненностью подразумевается.

И тем не менее, коль речь идет о подлинном искусстве, такая постановка вопроса несостоятельна. Художник живет жизнью своего времени, его бедами и радостями. Он не может забыть о времени в своей книге – о чем бы он ни писал. К тому же произведение реалистического искусства – это прежде всего реальная картина времени… В этом смысле изучение опыта классической русской литературы очень поучительно.

Но как это происходит, как злоба дня, актуальность вырастают из самой ткани художественного произведения, рождаются в образе (а быть может, порождают и сам образ)? Анализ самого процесса проникновения публицистичности – злобы дня – в художественную плоть произведения представляет несомненный исследовательский интерес. Опыту классической русской литературы и посвящена эта статья.

2

В «Дневнике писателя за 1877 год» Достоевский «нарушил… соображение», по которому старался «как можно меньше говорить о текущих явлениях русской словесности». Нарушил потому, что «попал на одну до того серьезную и характерную в текущей литературе вещь, это прочел ее даже с удивлением, потому что давно уже ни на что подобное в таких размерах не рассчитывал в беллетристике». Достоевский говорит в «Дневнике»»лишь полслова» о самом произведении, особо отметив только некоторые «подробности», отдельные точные сцены, выполненные «необыкновенной высоты художником». Его поразило прежде всего то, что в произведении, написанном «писателем – художником в высшей степени», даже «беллетристом по преимуществу», он встретил сцену, «отвечающую настоящей «злобе дня» и, главное, явившуюся не намеренно, не тенденциозно, а именно из самой художественной сущности романа».

Речь шла об «Анне Карениной», печатавшейся в течение трех лет в катковском «Русском вестнике» (с 1875 по 1877 год), о романе, встреченном очень противоречиво (и восторженно, и резко отрицательно). И вот статья Достоевского о том, что он увидел в этом романе «все, что есть важнейшего в наших русских текущих политических и социальных вопросах, и как бы собранное в одну точку. И главное, – со всем характернейшим оттенком настоящей нашей минуты, именно так, как ставится у нас этот вопрос в данный момент, ставится и оставляется неразрешенным…»

Но прежде несколько слов о вещах хорошо известных, важных в нашем разговоре. Зарождение замысла «Анны Карениной» относят к 1870 году (об этом в дневнике С. А. Толстой 24 февраля имеется запись: «ему представился тип женщины замужней, из высшего общества, но потерявшей себя» и т. д.). Но работа над романом началась спустя три года, и об этом существуют указания разные, в том числе и вполне легендарные, подтвердившиеся, впрочем, неотправленным письмом Толстого к Страхову. (Толстой как-то раскрыл «Повести Белкина» (седьмой раз), прочел вслух фразу: «Гости съезжались на дачу…» И сказал: «Вот как всегда следует начинать писать… Это сразу вводит читателя в интерес». А потом «невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман» и т, п.