Поэты Антильских островов

Сейчас уже никто не спросит: где Антильские острова или почему пишут об Антильских островах. Свободолюбивая, восставшая, победившая Куба придвинула к нам Вест-Индию так, что кажется – волны Карибского моря плещутся у самого сердца Москвы.

Поэзия Кубы покорила нас всех строками блистательного ее поэта Н. Гильена, а вышедшая не так давно антология кубинской поэзии познакомила с ее историей и с другими ее поэтами. Культура Кубы, культура испанского языка, теснейшим образом связана со всей культурой Латинской Америки.

До последнего времени Гаити, Мартиника, Гваделупа – острова французского языка, и англоязычная Вест-Индия – Ямайка, Тринидад, Барбадос и другие острова – оставались для нас как бы белым пятном на литературной карте мира. Так же оставались неизвестными и писатели Британской Гвианы – единственной британской колонии в Южной Америке. Причина этого отчасти та, что советские специалисты по культуре Латинской Америки, как правило, – испанисты, и литература франко- и англоязычных стран выпадала из сферы их внимания. А между тем эти страны обладают своеобразной культурой, яркой и самобытной поэзией ¹.

Географически принадлежащие к Центральной Америке, Антильские острова прошли через века своеобразной и трагической истории. Трагедия их началась еще с тех давних пор, когда Колумб в поисках новых путей в Ост-Индию натолкнулся на эти острова. Вест-Индия не имеет коренного населения: индейские племена карибов и араваков, населявшие ее до прихода европейцев, за короткое время почти целиком вымерли в нечеловеческих условиях европейской колонизации. Сотни тысяч черных рабов в XVI – XVIII веках были ввезены из Африки на сахарные плантации Вест-Индии и образовали ее население. После отмены рабства оно пополнилось десятками тысяч людей, ввезенных из стран Азии, главным образом индийцами. Негры, мулаты, индийцы, европейцы – весь этот пестрый мир Вест-Индии живет на островах, поражающих контрастом сияющей красоты тропиков и предельной, страшной нищеты народа.

Острова, разбросанные в гневных морях,

Ослепительный отблеск африканского солнца,

Острова, которым некуда деться,

Когда их сжимает экватор в тяжелых объятьях, –

писал один из поэтов Гаити.

Исторические судьбы отдельных островов, их политическое положение были различны. Гаити завоевал независимость уже в первые годы XIX века. Мартиника и. Гваделупа, с давних пор французские колонии, стали с 1946 года «заморскими департаментами» Франции. Острова английской Вест-Индии, издавна бывшие колониями Британии, лишь с 1958 года получили самоуправление в форме Вест-Индской Федерации, но и сейчас еще лишены полной независимости.

И все же есть общее у всех этих территорий, роднящее, их со всем еще не освободившимся миром колоний и полуколоний. Д. Герен, автор книги об Антильских островах², писал, что это место фиктивных перемен, где отмененное рабство было заменено рабством колониальным, а через полтора века после завоевания независимости народ (в Гаити) еще вынужден вести борьбу за реальную независимость. Богатства этих сказочно прекрасных островов не принадлежат их народам. Английские и французские плантаторы, английские и американские компании владеют землей, плантациями сахара, нефтью, бокситами. Вот в чем основная причина трагического положения этих островов теперь, когда рабство и бесправие прежних времен уступило место новому рабству в царстве нищеты и безработицы.

Вот почему эта поэзия так часто трагична, напряженна, так часто сталкивает в разительном контрасте ослепительную солнечную красоту островов, затерянных в синих морях, – с жестокой правдой народной жизни. И все же это поэзия надежды.

1

Поэзию Гаити отличает резкая и пылкая гражданственность, публицистическая острота, страстный патриотизм, глубокая и неизменная национальная гордость народа, который первым из всех негритянских народов ценой огромных усилий и жертв завоевал независимость.

Гаитянскую поэзию невозможно понять вне истории этой маленькой свободолюбивой страны. В последнее десятилетие XVIII века события французской революции нашли бурный отклик в тогдашней колонии Франции – Сан-Доминго. Черные рабы плантаций, подняв восстание, в результате очень сложно протекавшей многолетней борьбы добились отмены рабства и в 1804 году завоевали независимость. В этой борьбе выдвинулись такие замечательные вожди гаитянского народа, как Туссен Лувертюр, Жан-Жак Дессалин (прозванный Черным Императором) и многие другие.

Первый памятник устной гаитянской литературы восходит еще к древним временам вольного государства Баоруко, основанного в горах Гаити индейцами и неграми, бежавшими с первых плантаций. Романист Фр. Марселей опубликовал запись эпической песни «Айя Бомбе», поражающей своим трагическим и боевым духом, который придает этой древней песне какую-то неожиданно современную интонацию. Индейские певцы (самба) с ужасом и ненавистью пели о врагах-чудовищах, уничтожавших их отцов и братьев. Они проклинали «желтый песок», привлекший чужеземцев. Они призывали свой народ бежать в горы Баоруко и молили землю укрыть их в своих объятиях, в «волосах своих лиан» и сбрасывать скалы на палачей. Песнь кончалась так:

Они все, все забрали у нас,

Ящерки гибнут в норках своих,

У нас же нет и норы, чтоб умереть,

Ни саванн, ни лесов, чтобы плясать

Под медленную песнь ручья,

Под песни наших божественных самба.

Наш народ стал воспоминаньем, дымом и прахом.

Раскрой же недра свои, Баоруко,

Для нас, проклятых и обреченных.

У тебя нет воды, а мы изнываем от жажды…

Но не бойся, о Баоруко,

Их кровь нам будет лучшим напитком.

Айя Бомбе! Айя!

 

Начало письменной литературы в Гаити датируют обычно с завоевания независимости. Может показаться странным, что начавшая развиваться после 1804 года гаитянская литература сделала своим языком французский. Но Гаити отстаивал свою независимость и в боях против английских и испанских армий. Образованные гаитяне воспитывались во Франции; французская культура, вероятно, сохраняла для многих из них отблеск французской революции. Во всяком случае, близость с французской культурой проходит сквозь весь XIX век. Гаитянская поэзия прошлого века воспевала патриотические чувства в формах, заимствованных у Франции, еще подражательных, в середине века часто следуя образдам французской романтической школы. В конце XIX и начале XX века у ряда поэтов, которых обычно связывают с журналом «Ла ронд», эта подражательность еще усилилась. Многие поэты, подражавшие парнасцам и неоромантикам Франции, тяготели к отвлеченным, «общечеловеческим», «интимным» темам, внося, однако, в их воплощение мало нового, своего. Конечно, и тогда звучали темы героической истории Гаити, возникали образы народного страданья, появлялись стихотворения, написанные на народном креольском языке, но лишь у отдельных поэтов.

Резкий перелом в развитии литературы, истоки современной гаитянской поэзии связаны с 1915 годом – с началом американской оккупации Гаити, длившейся до 1934 года. Взрывы народного негодования против интервентов выливались в партизанскую войну, в восстания крестьян, из которых самым значительным было восстание партизан-какосов 1918 – 1920 годов, руководимое Шарлеманем Перальтом, который был распят американскими моряками, – имя его можно часто встретить в современной поэзии Гаити. «Шок» (так назывался роман Л. Лало) американской оккупации, когда сапоги «маринов» топтали землю Дессалина, вызвал ответную мощную волну патриотических чувств в литературе. В нее пришло поколение, выросшее под оккупацией, «ребята 1915 года», – поколение, презиравшее тех, кто бежал или пресмыкался перед врагом, ждавшее последнего сражения, каким стали стачки и бои 1930 года. В конце 20-х годов появился ряд журналов «молодых»; самым значительным и передовым из них был созданный в 1926 году «Ревю Индижен», редактором которого стал поэт Эмиль Румер, автор «Стихов Гаити и Франции» (1925). В этом журнале объединились тогда юные, а позднее ставшие крупными поэтами Гаити – Жак Румэн, Жан Бриер и другие. Эта молодая интеллигенция, участвовавшая в антиимпериалистической борьбе, требовала резкой публицистической, героической поэзии, поэзии, звавшей к подъему национального самосознания. Это была поэзия гнева и ненависти, о которой может дать представление сильное стихотворение Э. Румера «Отчаянье». Образы родины, залитой кровью, «альбиносов», бросившихся на звон монет, как псы на добычу, католиков, молчавших, пока убивали гаитянских детей, оцепенения страны при виде распятого тела Перальта – завершаются образом удушья:

Нам горло сдавили руки солдат,

Оно ведь не белого цвета,

И мы хрипим, как евреи хрипят,

Когда их душат в гетто,

 

С новой силой в поэзии зазвучали образы героического прошлого, образы победоносно восставших рабов Сан-Доминго, Туссена Лувертюра, Дессалина, Петиона, Анри Кристофа, эпизоды боев на рубеже XVIII и XIX веков и побед негров Гаити над английскими, испанскими, французскими войсками. Эта поэзия неоднократно использовала героические интонации александрийского стиха. Так написана патетическая «Песнь Ламби» Румера:

Из зарослей густых вдруг появлялись негры,

Вдали пылал пожар, восстанья вестник первый.

И цепи разорвав, сражаться шли рабы,

Влекомы вихрями восстанья и борьбы.

Мятеж пылал у стен Гро-Морна и Лондона,

Лавина черная сметала все кордоны,

И. слышался вдали, военной славой горд,

Клич древности седой, клич африканских орд…

 (Перевод М. Кудинова)

Может быть, сильнее других выразил это постоянное острое ощущение гаитянской истории Жан Бриер. В своих драматических поэмах начала 30-х годов «В сердце цитадели» (1930), «Знамя грядущего» (1931) он поднимал национальную традицию, напоминая народу о его прошлых победах, призывая к борьбе. Эта героика национального прошлого, пронизывающая всю поэзию Гаити, продолжалась и позднее. Стихи пестрят названиями мест, связанных с боями за независимость (Вертьер, Крэт-а-Пьерро и др.). Повторяются наиболее патетические эпизоды, например, связанные с 18 мая 1803 года, когда было создано гаитянское национальное знамя, когда Дессалин, вскричав: «Что делает среди нас этот белый?» – вырвал из французского знамени белое полотнище и создал двухцветный флаг Гаити, «сочетающий синеву морей и неба с цветом крови, пролитой героями» (стихи Л. Гримэра, позднее М. Дофина и др.).

Но одновременно и сплетаясь с этой национальной темой, в поэзии конца 20-х и 30-х годов громко зазвучала тема негра, «негритянства» (франц. negritude) и тема Африки. Огромный успех и влияние имела вышедшая в 1928 году книга гаитянского ученого Жана Прис-Марса ³ посвященная языку, обычаям, верованиям, фольклору негров Гаити и воспринятая как утверждение гаитянской негритянской культуры и ее африканского наследия. Почему же гаитяне стали вдруг вспоминать о том, что они «черные»?

Недавно в статье Моники Лафон «Новые национальные литературы» ⁴ автор справедливо полемизировал против идеи «негритянства», указывая, что это понятие стирает национальное своеобразие культуры различных стран (стран Африки, Гаити и т. д.). Но с аргументацией М. Лафон не во всем можно согласиться. Она находит, что ощущение расы рождается лишь там, где негры вкраплены в белое окружение, как, например, в США. Там же, где речь идет только об Африке или Антильских островах, – расовый вопрос даже не встает, Это, конечно, не так, ибо дело не в количестве белых, а в роли тех из них, кто является угнетателями, плантаторами, интервентами и т. д. Сама колониальная ситуация, рождая сначала комплекс неполноценности, в дальнейшем порождает желание изжить его, утвердить то, что унижается врагом-колонизатором. Соглашаясь с конечным выводом М. Лафон, что сейчас «негритянство» исчезает как проблема, уступая место общим проблемам колониального гнета и освобождения, мы думаем, что концепцию «негритянства» надо рассматривать исторически, Ее смысл и роль не одинаковы в различных исторических условиях и у различных идеологов.

Надо исторически подойти и к вопросу: почему в 20-х и 30-х годах в гаитянской поэзии так настойчиво стали возникать образы негра и Африки. Гаити, первая негритянская республика, имевшая за собой более ста лет независимости, испытала в период оккупации все унижения и зверства расизма. В стране, где негры составляли все крестьянство, часть средних классов и интеллигенции, – в напряженной атмосфере оккупации социальные, классовые, национальные противоречия не могли не осознаваться простыми людьми как противоречия расовые. Защищая свое достоинство от белых оккупантов, гаитянин ощущал себя негром. Гаитянские поэты вспоминали о страданиях и унижениях негров и об их великом прошлом. Они осознавали себя как потомков воинов Туссена Лувертюра, но и как потомков африканцев, создателей великих древних африканских цивилизаций. Расовое самосознание в тех условиях могло стать и становилось для передовой поэзии моментом и средством утверждения национального и социального самосознания.

Тем не менее вопрос о роли и характере негритянства и «африканизма» в антильской поэзии вообще и в Гаити в частности не прост. Иногда в нем видели лишь отзвук европейских неопримитивистских течений в искусстве, столь модных в то время. С этим нельзя согласиться. Но если у одних поэтов эти образы были связаны с глубокой, общественно острой проблематикой, то у других они легко переходили в «экзотику», которая действительно сближалась с европейским неопримитивизмом.

В качестве яркого примера этой последней тенденции часто приводят стихи пуэрто-риканского поэта Палеса Матоса, построенные на колоритных звукоподражаниях и имитирующие синкопические ритмы негритянской музыки:

Прошлой ночью меня обступили

Виденья негритянского мира…

– Муссумба, Тимбукту, Фарафангана

 

Или:

На кипящей антильской улице

Идет Тембоктумба из Кимбамбы,

Румба, макумба, кандомбе, бамбула…

 

Различия в трактовке образа Африки проявлялись очень резко. Одни поэты, отказываясь от чуждых им европейских форм цивилизации, подчеркивали в негре «дикарское» начало, первобытную силу, темное, чувственное. Они охотно обыгрывали все оттенки анимистических языческих верований, вывезенных рабами из Африки, религиозные обряды, колдовство, исступленные ритмы ритуальных плясок и т. д. Подобный «африканизм» трудно назвать прогрессивным. Но даже в подчеркнуто фольклорном характере стиха в известной обстановке мог проявиться протест против давящей, подчиняющей, чуждой культуры, стремление к самобытности, хотя и принимающее наиболее узкую и внешнюю форму⁵.

Совершенно иным, как известно, был «негризм» в творчестве замечательного поэта Кубы Николаса Гильена, поэзия которого, вбирая богатство негритянских ритмов и созвучий, шла к глубоким социальным обобщениям его зрелых сборников и близка по духу гаитянам Румэну и Бриеру.

В больших поэмах Жака Румэна «Черное дерево» и «Грязные негры», написанных уже в конце 30-х годов, поэт начинает с судьбы и чувств простого гаитянина-негра. Поэт напоминает ему о пережитых униженьях, о муках времен работорговли, не забытых, хотя бы после этого прошли века, о страданьях рабов на плантациях:

Африка! Я стал твоей памятью, Африка.

Ты во мне,

как заноза, засевшая в ране,

как священный фетиш посредине селенья.

Преврати меня в камень твоей пращи,

мои губы – в края твоих ран,

мои ноги – в повергнутые колонны твоего униженья…

 (Перевод Д. Самойлова)

Строя свои поэмы как страстную речь агитатора и народного трибуна, Румэн будит достоинство, ненависть к угнетателям, заставляет звучать грозную тему возмездия. Но он идет дальше:

И все-таки –

Я желаю быть только вашей расы,

Рабочие и пахари всего мира…

Начиная с той расовой формы, в которой негр-гаитянин прежде всего ощущал гнет иноземного капитала, Румэн постепенно открывал перед ним пути, роднящие тружеников всех рас и наций, вел его к революционному интернационализму.

Так построены большие поэмы Румэна. Близка им и более поздняя поэма Бриера «Черная душа» (1947), в которой негритянские народы предстают не только жертвами и мучениками истории, но и творцами цивилизаций, бунтарями, вождями восстаний. Эти образы найдут свое дальнейшее развитие в 50-х годах в поэме Питера Блэкмана (Барбадос).

Румэн и Бриер пролагали революционный путь для антильской, а в какой-то мере впоследствии и для африканской поэзии, которая после второй мировой войны, развиваясь в тесном соприкосновении с поэзией Гаити, Мартиники, Гваделупы, несомненно, испытала влияние антильцев.

В 30 – 40-х и даже в 50-х годах образы Африки, совместных страданий в века рабства вновь и вновь встречаются в гаитянской поэзии. Постоянно возникал в ней трагический образ невольничьего корабля, смрадных трюмов, в которых везли закованных рабов с африканских побережий на Антильские острова («Литания островов», «Реки», «Негры-кочегары» Р. Камилла, «Скрежетали цепи» Дамбревиля, «Я с тобой, Гарлем» Бриера и др.). Настойчиво возникали и образы древнего величия Африки («Ритмы» Мориссо-Леруа, «Гордость»Фр. Фуше, ряд стихотворений Реньора Бернара и др.).

Поворот к жгучим темам современности, к самобытному, национальному искусству вызвал в 30-х годах резкий перелом в развитий поэтических форм. Большинство гаитянских поэтов порывали с традиционными формами французского стиха, которые довлели прежде над гаитянской поэзией. Даже самые умеренные поэты предлагали сочетать «латинский гений» с африканским наследием (например, К. Мэйяр в известном сонете «То, что надо спасти») или же, каясь, воспринимали собственную офранцуженность как «измену». Леон Лало писал:

О, сердце неотвязное мое,

Они в тебя вонзаются, как крючья,

Мои привычки и житье-бытье,

Моей французской речи благозвучье.

Дары Европы, пусть я сросся с вами,

Но самых горьких мук не избежал.

Как укротить французскими словами

То сердце, чья отчизна – Сенегал?

 (Перевод В. Берестова)

Гораздо радикальнее высказался Филипп Тоби-Марселен в своем «Выздоровлении»:

1. Данная статья посвящена поэзии Гаити и английской Вест-Индии. Гваделупа и особенно Мартиника также дали ряд талантливых писателей. Их творчество может составить тему особой работы.[↩]
2. Daniel Guerin, Les Antilles decolonisees, Paris, 1956.[↩]
3. Jean Price-Mars, Ainsi parla l’Oncle, Port-au-Prince, 1928.[↩]
4. »Nouvellecritique», I960, N 118 [↩]
5. Даже оценка образов, связанных о религией воду, порой не так проста, так как в Гаити храмы воду нередко становились центрами народного сопротивления интервентам и эти обряды иногда могли восприниматься в плане национальном, а не только религиозном. См. об этом в ряде исторических трудов о Гаити, в работе на эту тему Жака Румэна, в романе Ж. Алексиса «Деревья-музыканты».[↩]