Поэтика «Доктора Живаго» в нарратологическом прочтении

Поэтика «Доктора Живаго» в нарратологическом прочтении. Коллективная монография / Под ред. В. И. Тюпы М.: Intrada, 2014. 512 с.

Эта коллективная монография сложилась на основе «специального студенческо-аспирантско-преподавательского семинара». Все статьи, ранее опубликованные отдельно¹, были «отредактированы и превращены в разделы единой книги» (с. 5). Посмотрим, в какой мере справедливы претензии авторов на новизну прочтения романа.

Книга начинается с теоретических выкладок, хотя и не все из них затем пригодились. Так, идея разделения архитектоники и композиции (по М. Бахтину, с. 7) нигде в книге, к сожалению, применения не находит. В других случаях анализ напоминает игру в нанизывание примеров на заранее заданные термины. По мнению авторов, их анализ доказывает, что роман Пастернака принадлежит «к художественной культуре неотрадиционализма, формировавшейся в «семантической поэтике русских акмеистов»» (с. 47). К сожалению, даже самый красивый термин не становится универсальным ключом, открывающим смыслы романного целого. Часто и другие термины, типа «бифуркация» (такое «нестабильное состояние жизни, при котором ее дальнейшее событийное преображение неизбежно, однако не предрешено», с. 80), лиминальный (пороговый), «фокализация» («фокусировка повествования на деталях и частностях», с. 95), — остаются лишь звонкими словами, украшающими рассказ о принципах композиции, описанных, например, уже в работе Б. Гаспарова².

В параграфе «Система персонажей: лица» представлены три варианта портретов персонажей романа. Это могут быть «маски», «выразительные и живые, но смертные лица» и «духовно бессмертные лики» (с. 62). Поскольку появляется классификация, быть может, следовало распространить ее на всю портретную галерею романа?

Многие из главок книги напоминают добросовестно выполненное студенческое задание по отыскиванию примеров к готовым тезисам. Вот некоторые выводы главы второй («Наррация»): «Детали, связанные с темой волков <…> являются маркерами лиминальной интриги, ситуации катастрофы»; «за внешней событийностью жизни» скрыта «вневременная «лирическая» сущность героя»; детали выявляют «соотносительность героя и нарратора (в стихотворениях Живаго и медитациях нарратора детали употребляются сходным образом)» (с. 138 — 139). С этими выводами трудно спорить. Они давно известны.

Авторы «хотели бы по возможности охватить художественное целое романа в его эстетической полноте и неизбыточности» (с. 4). Однако при разговоре о мотивике романа (в четвертой главе «Мотивика») уделяется внимание «тайникам, завесам, покровам»; «природе»; «городу»; «крысам и волкам» — безусловно, наиважнейшим мотивам в книге, неоднократно описанным как по отдельности, так и во взаимосвязи. Однако почему-то игнорируется мотив дороги/пути. Неужели этот мотив сочли неважным или избыточным?! Ведь даже с точки зрения нарратологии он едва ли не главный.

Пятая глава «Нарративный палимпсест» сосредоточена во многом на главном герое. Реконструировано мифологическое родословие Юрия Живаго: Егорий Храбрый — Георгий Змееборец, — но нет ни слова о семантическом ореоле фамилии Живаго, возникающем из известного библейского «Сын Бога Живаго» и — через отчество героя (Андреевич) — связанном с мотивом юродства. Хотя он может быть, например, мотивировкой одного из загадочных сюжетных ходов в романе — «опрощения» героя в финале.

«Палимпсестные имена» других героев романа соотнесены с именами христианских святых, в основном по «Именам» П. Флоренского, в то время как об ономастике в романе есть достаточно специальных трудов³. Возможно, эта информация не удостоилась внимания авторов, так как всем давно известна… Но ведь и все, что удалось нам «узнать» из монографии, тоже не секрет.

Бесспорным — хотя и чисто техническим — недочетом мы считаем отсутствие целостной системы ссылок с единым списком цитируемой литературы в конце книги. Видимо, именно подобными техническими погрешностями можно объяснить такие казусы, как, например, то, что книга С. Бройтмана⁴ 2008 года считается первоисточником информации о связи варианта заглавия книги Пастернака («Мальчики и девочки») со стихотворением Блока «Вербочки».

Нам представляется, что упражнения в применении какой-либо методологии к анализу конкретного текста достойны уважения и необходимы для становления молодых исследователей. Но в еще большей степени они были бы достойны похвалы, если бы такого рода операция действительно открывала новые смыслы в процессе прочтения классического произведения.

Анна АНИСОВА

1. См, например: Новый филологический вестник РГГУ. 2012. № 4.[↩]
2. Гаспаров Б. М. Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака «Доктор Живаго» // Дружба народов. 1990. № 3.[↩]
3. Упомянем хотя бы самый широко известный. См.: Борисов В. М. Имя в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго» // «Быть знаменитым некрасиво…» Пастернаковские чтения. Вып. 1. М.: Наследие, 1992.[↩]
4. Бройтман С. Н. Поэтика русской классической и неклассической лирики. М.: РГГУ, 2008. [↩]