Поэт и время (Поэма А. Твардовского «За далью – даль»)
Много радостных литературных событий принес минувший год. Среди них одно из самых замечательных – окончание Александром Твардовским книги «За далью – даль», выход ее отдельным изданием.
Десять лет – с 1950 до 1960 года – работал поэт над своим новым произведением. Семь лет – с 1953 года – читатель внимательно следил за главами этой книги, от времени до времени появлявшимися в печати, ждал ее завершения. И вот она перед нами.
«За далью – даль» – книга, рожденная жизнью. Недаром еще в начале работы над нею Александр Твардовский в автобиографии 1951 года писал: «Ездил… по родной стране в командировки на Урал, в Забайкалье и на Дальний Восток. Впечатления этих поездок должны составить материал моих новых работ в стихах и прозе». «За’ далью – даль» – книга поэтическая, и «Родина и чужбина» – сборник очерковый – говорят о том, что слова эти не остались только обещанием.
Трудно определить во всей полноте содержание «За далью – даль». Эта книга широка, разнообразна, сложна, как сама жизнь, как мысль, как чувство. Заведомо понимая несовершенство такого «определения», я все же хотел бы назвать ее поэмой пути.
Да, поэмой пути! Мне она представляется именно такой – поэмой движения советского народа к коммунизму, философски осмысляющей путь гигантского подъема народных масс. Ведь в «За далью – даль» запечатлелся великий путь страны в эпоху, обозначенную историческими решениями XX и XXI съездов КПСС, – в эпоху, ведущую нас к новым далям, которые откроет стране и миру предстоящий XXII съезд партии. «За далью – даль» – поэма пути и перспективы.
Новая книга Александра Твардовского рождена нашей жизнью, ее движением, ее историческим размахом и пафосом. Вместе с тем она подготовлена всем предшествующим творчеством Александра Твардовского, в котором чувство истории неразрывно связано с образом дороги, с темой пути.
Вспомним «Страну Муравию» – поэму, созданную А. Твардовским в середине 30-х годов. Ведь и она была в своем роде поэмой поисков верной дороги, – дороги жизни и счастья, открываемой для крестьянства колхозным строем. Никита Моргунок, который «единолично» ищет страну мужицкой утопии, горестно плутая по заброшенным тропам, выбирается, наконец, на настоящую широкую дорогу:
И едет, едет, едет он,
Дорога далека.
Свет белый с четырех сторон
И сверху – облака.
Поют над полем провода,
И впереди – вдали –
Встают большие города,
Как в море корабли.
Поют над полем провода,
Понуро конь идет.
Растут хлеба. Бредут стада.
В степи дымит завод.
Так тема Моргунка решается как тема слияния с колхозным крестьянством. Не случайно, рисуя образ председателя колхоза Фролова, поэт обращается к теме революционного пути. Его Фролов мечтает о том, чтоб «целый свет пройти пешком», неся людям правду социализма, увлекая их на дорогу правды:
И шел бы я, и делал я
Великие дела.
И эта проповедь моя
Людей бы в бой вела.
А если б было суждено
На баррикадах пасть,
В какой земле – мне все равно, –
За нашу б только власть.
И где б я, мертвый, ни лежал,
Товарищ Моргунок,
Родному сыну завещал:
Иди вперёд, сынок.
Так было в 30-х годах.
А в 40-х: в славной «Книге про бойца» разве не ощутили мы динамики истории, великого и нарастающего движения народных масс, шагающих дорогой войны и победы? На дороге боев вместе со своим героем был и автор, поэт Александр Твардовский. Недаром он вспомнил про эту пору в поэме «За далью – даль»:
Иль не меня четыре года,
Покамест шла войны страда,
Трепала всякая погода,
Мотала всякая езда.
И был мне тот режим не вреден,
Я жил со всеми наравне.
Думается, опыт военных лет углубил и обострил в поэзии А. Твардовского «чувство пути», сознание того, что
…нам дорога – лучший быт:
Она трясет и бьет, а лечит,
И старит нас, а молодит.
Тема дороги углубляется психологически. Она становится и темой роста личности, внутренних борений героя, раздумий и решений.
И вот – 50-е годы. И – снова путь. За далью – даль. И возникает – глава за главой – книга, в которой за мотивами дорожного дневника открывается перед нами дорога истории, встает в широком лирико-философском обобщении образ времени, образ страны, образ народа, строящего коммунизм. В своем пути, в своих делах и думах поэт вновь «со всеми наравне», всецело с народом, голос его звучит как голос народного мнения. И чувство исторического движения, чувство главной трассы истории у него настолько ясны, что, читая его книгу, невольно вспоминаешь образные слова Н. С. Хрущева, сказанные на XX съезде партии: «Советская страна находится сейчас на крутом подъеме. Если образно говорить, мы поднялись на такую гору, на такую высоту, откуда уже зримо видны широкие горизонты на пути к конечной цели – коммунистическому обществу… Тяжел и невероятно труден был путь, который впервые прокладывала наша страна, восходя на такую вершину. Но советский народ не устрашили никакие трудности…»
«За далью – даль» – произведение, в котором отразился огромный исторический опыт народной жизни, «помноженный» на большой жизненный и идейный опыт поэта. Было бы наивно «проверять» ценность поэмы только достоверностью материалов, привезенных Александром Твардовским из его поездок по стране.
Конечно, глава 12-я («На Ангаре») не могла бы быть написана с такой силой и яркостью, если б А. Твардовский не видел первое перекрытие Ангары у Иркутска в 1956 году. Некоторые детали этой грандиозной картины запечатлелись и в очерке «Заметки с Ангары» (1959), посвященном новому перекрытию реки, В нем поэт возвращается и к событиям 1956 года.
Немногие строки, посвященные в главе 13-й («К концу дороги») второму перекрытию Ангары, полностью «подтверждаются» описанием этого события в уже упомянутом очерке, завершающем новое издание книги А. Твардовского «Родина и чужбина». Строки из главы 14-й («Так это было»), характеризующие трудную жизнь разоренной войной смоленской деревни, представляют как бы поэтическую «формулу» того подробного рассказа о впечатлениях от Смоленщины, который содержится в очерке А. Твардовского «В родных местах», написанном в 1946 году. Строки про наш смоленский «послевоенный вдовий край» перекликаются и со словами столяра Ивана Евдокимовича (из очерка «Заметки с Ангары»), говорящего о трудностях послевоенной крестьянской жизни на Смоленщине.
Некоторые лирические мотивы в «За далью – даль» близки к автобиографическим признаниям, высказанным А. Твардовским в его очерковых произведениях. Так, например, прекрасные стихи о родном Смоленске как бы «подготовлены» лирическими воспоминаниями детства, вторгшимися в очерк «В родных местах». Строки из 5-й главы («Две дали»):
Он славой с древности гремел,
Но для меня в ребячью пору
Названья даже не имел –
Он был один,
Был просто город… и т. д. –
близки отрывку из этого очерка, начинающемуся словами: «Я знаю этот город с детства, с той поры, когда он еще не имел для меня иного названия, чем Город».
Сопоставление деталей, отмеченных А. Твардовским в очерках и – отразившихся в поэме, говорит о верности поэма жизненным «реалиям». Но разве только этими «реалиями» исчерпывается содержание поэмы? Разумеется, нет. Ее особая сила состоит в богатстве исторических параллелей, в глубине наблюдений над советским народным характером, в яркости его воплощения.
Верность действительности – в глубоком и точном постижении жизненных закономерностей, в историческом подходе к явлениям, позволяющем оценить нашу современность во всем ее величии, позволяющем бросить взгляд на прошлое и заглянуть в новые, грядущие дали.
Могучий образ могучего времени предстает перед нами в «За далью – даль». Это – не просто картина жизни, схваченная из окна «малого дома»- вагона, не просто панорама действительности, запечатленная в главах путевого дневника. Нет, это жизнь страны, глубоко осмысленная поэтом, осмысленная философски и эмоционально, лирически. В «За далью – даль» мы не только видим нынешний крутой подъем на большом пути страны и народа, но ощущаем его историческое значение, воспринимаем новый этап истории в его связях с прошлым, ощущаем величественную перспективу, которую он открывает, чувствуем это, как сказал бы Герцен, «кипение вперед», характерное для советского народа на нынешнем перевале истории.
«За далью – даль» – произведение истинно и глубоко современное. Оно и образом времени, запечатлевшемся в нем, и образом героя, стоящего в центре книги, отвечает требованиям, которые партия выдвигает перед художниками, – показать в художественных образах «замечательные процессы социалистической действительности, то новое, что вошло в нашу жизнь за последние годы и стало определяющим для современного этапа развития по пути к коммунизму…» (из приветствия ЦК КПСС Конференции работников советской кинематографии, 1958 год). Книга А. Твардовского проникнута пафосом всенародного движения к коммунизму, она раскрывает душу человека – строителя коммунизма, его большой социально-нравственный подъем, вызванный решениями XX и XXI съездов партии и историческими делами, вдохновленными ими. В этом смысле «За далью – даль», как это уже отмечалось в критике, перекликается с такими яркими произведениями современной лирической прозы, как «Капля росы» Владимира Солоухина и «Дневные звезды» Ольги Берггольц. Я сказал бы, что образ времени и духовный облик героя у А. Твардовского родственны и характеру эпохи и поэта, которые запечатлелись в книге лирики Александра Прокофьева «Приглашение к путешествию». При всем различии творческих индивидуальностей, тем и жанров оба поэта отразили черты нового в нашей жизни, в сознании народа и человека эпохи развернутого коммунистического строительства.
В откликах на публикации глав «За далью – даль» не раз проявлялось стремление противопоставить новое произведение Александра Твардовского его «книге про бойца» – «Василию Теркину». Некоторые критики увидели в «Василии Теркине» произведение только эпическое, а в «За далью – даль» – поэму только лирическую, для которой характерны не столько изображение жизни и ее героев, сколько авторские чувства и раздумья, обращенные к жизни и людям. Думается, что эта тенденция неверна. Ведь и в «Василии Теркине» элемент лирический был очень силен. Сам автор писал в этой поэме, что он нередко как бы «сливается» с героем, что народная философия жизни, выражаемая Теркиным, есть и его, автора, жизненная философия;
И скажу тебе, не скрою, –
В этой книге там ли, сям
То, что молвить бы герою,
Говорю я лично сам.
Я за все кругом в ответе,
И заметь, коль не заметил,
Что и Теркин, мой герой,
За меня гласит порой.
Конечно, в «За далью – даль» нет такого эпического героя, как Василий Теркин. Да и элемент непосредственно изобразительный, «описательный» здесь неизмеримо уже, чем в «Книге про бойца». Но, во-первых, он присутствует – и присутствует в удивительных по силе и яркости воплощениях – от картин труда («На Ангаре») до выразительнейших пейзажей (Сибирь в главах «Две дали», «Огни Сибири» и др.). А во-вторых, лирические раздумья поэта насыщены огромной жизненностью, необычайным богатством социально-исторических ассоциаций. Этот плотный, густой, «спрессованный» историзм образной ткани поэмы придает ей широкое эпическое звучание.
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.