Подвиг Карамзина

Что мы знаем о Карамзине? Увы, немного. Автор «Бедной Лизы», представитель русского сентиментализма. Вот, пожалуй, и все.

А между тем, по словам Пушкина, Карамзин – «великий писатель во всем смысле этого слова» ¹. Пушкин был согласен с Вяземским, увидевшим в Карамзине «образователя прозаического языка» ², Пушкин пояснил, в чем дело: «Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова» ³. Причем Пушкин имел в виду не «Бедную Лизу» (сведениями о которой ограничиваются наши учебники), не другие ренине повести, а тот труд, которому Карамзин посвятил многие годы своего зрелого творчества, – «Историю государства Российского».

«…Наша словесность с гордостию может выставить перед Европою Историю Карамзина» ⁴. Эту мысль Пушкин повторяет в двух других местах⁵. И еще одно место у Пушкина напомню читателю: «Появление Истории Государства Российского (как и надлежало быть) наделало много шуму и произвело сильное впечатление. 3000 экземпляров разошлись в один месяц, чего не ожидал в сам Карамзин, Светские люди бросились читать историю своего отечества. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом. Несколько времени нигде ни о чем ином не говорили… Примечания к Русской Истории свидетельствуют обширную ученость Карамзина, приобретенную им уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно заключен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению. Многие забывали, что Карамзин печатал свою Историю в России, в государстве самодержавном; что государь, освободив его от цензуры, сим знаком доверенности налагал на Карамзина обязанность всевозможной скромности и умеренности. Повторяю, что История Государства Российского есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека» ⁶ (подчеркнуто мной. – А. Г.).

Карамзин совершил «великий подвиг», – настаивает и Белинский. «История государства Российского – творение великое, которого достоинство и важность никогда не уничтожатся: вытесненная историческою и философскою критикою из рода творений, удовлетворяющих потребностям современного общества, «История» Карамзина навсегда останется великим памятником в истории русской литературы» ⁷. И в другом месте: «Карамзин имел огромное влияние на русскую литературу. Он преобразовал русский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины и приблизив к живой, естественной, разговорной русской речи» ⁸.

В духе оценок Пушкина и Белинского В. Виноградов отмечал: «Создание «нового слога» русской литературной речи, который должен был органически сочетать национально-русские и общеевропейские формы выражения и решительно порвать с архаической традицией церковно-славянской письменности, было связано с именем Н. М. Карамзина… Работа, произведенная Карамзиным в области литературной фразеологии и синтаксиса, поистине грандиозна… Отрыв от старой книжной традиции был осуществлен…»»Язык Карамзина, правда, сам переживший сложную эволюцию от «Писем русского путешественника» и «Бедной Лизы» до последних томов «Истории государства Российского», ложится в основу новой грамматической нормализации» ⁹.

И тут невольно вспоминаешь, как чтят немцы создателя своего литературного языка Лютера. Лютеровский перевод Библии положил начало современной прозе (в любой истории немецкой литературы отмечается это обстоятельство). Лютеровская Библия регулярно переиздается. А когда последний раз издавался труд Карамзина? В начале века. Что пишут о нем наши историки литературы?

«История освещалась Карамзиным с реакционных позиций. Его труд – это прежде всего история русского самодержавия. Вместе с тем, капитальная работа первого русского историографа, основанная на многообразных, в том числе и летописных источниках, блестяще написанная, содействовала распространению интереса к истории и давала материал для многочисленных произведений публицистической и художественной литературы на исторические темы, печатавшиеся в журналах «Вестник Европы», «Сын отечества», «Соревнователь просвещения», «Северный вестник», «Русский вестник» и др. Декабристы не могли принять историческую концепцию Карамзина» ¹⁰. Вот и все. Это академический трехтомник.

В вузовском учебнике А. Н. Соколова говорится: «Последние стихотворения Карамзина явились как бы его поэтическим завещанием перед тем, как уйти из мира поэзии в сферу науки» ¹¹, а об «Истории государства Российского» вообще ничего не сказано. Хотя тут-то и открылась самая важная для истории русской словесности страница деятельности Карамзина!

И это пишется уже после того, как в 1964 году П. Берков и Г. Макогоненко во вступительной статье к двухтомнику Карамзина с сожалением констатировали: «История государства Российского» выпала из истории литературы. Литературоведы изучают лишь творчество Карамзина 1790-х годов» ¹².

* * *

Задача данной статьи – рассмотреть «Историю государства Российского» как памятник русской словесности.

Сначала о специфике жанра. Он один из самых древних. И удивительно современный. Древен интерес к прошлому, и Карамзин не скрывает, что вдохновлялся Геродотом и Фукидидом. Современно стремление опереться на факты, на документы, исключить вымысел и ограничить фантазию.

На кого непосредственно он мог опереться в своем стремлении создать историю нации, сочетая достоверность с занимательностью, научную безупречность с художественной выразительностью? В XVII и XVIII веках на Западе возникают подобные попытки. Карамзин называет имена Д. Юма и И. Мюллера. Образцы исторической прозы дали Вольтер и Гиббон. В России складывалась традиция, представленная именами Татищева, Щербатова, Шлецера.

У Карамзина были предшественники. И все же именно ему довелось создать произведение, сыгравшее беспримерную роль в развитии национального самосознания, ставшее определенным пунктом отсчета в истории русской литературы.

Специфика жанра состоит в сочетании научности и художественности. Образно-эмоциональное начало присуще самой исторической действительности, из исследуемого материала оно переходит в историческое повествование порой даже помимо намерений автора. Разумеется, не любая проблема в истории дает простор для применения образно-эмоциональных средств. Подчас требуется односторонний подход к объекту (так дело, например, обстоит в экономической истории, где широко применяется математическая обработка данных, а образные возможности ограничены). Но когда исследователь имеет дело с многообразием исторической конкретности, – эпохой, рассматриваемой как целое, жизнью народа, человека, – то в арсенале его познавательных средств образное мышление занимает значительное место.

На художественных потенциях исторического описания остановил свое внимание Гегель. В «Лекциях по эстетике» он подчеркивает, что последнее близко искусству, не являясь, однако, таковым; это проза, а не поэзия. Интересна мысль о том, что история непосредственно воспроизводит либо всеобщее, либо единичное, лишенное общезначимости. В искусстве господствует особенное – категория, которая представляет собой единство всеобщности и единичности. Другое отличие художника от историка: первый гармонизирует мир, второй не может не замечать его дисгармонии. Не станем разбирать весомость выдвинутых Гегелем аргументов, отметим лишь его диалектический подход – тезис: историческое описание не искусство, антитезис: произведения истории «дают достаточно простора для художественной деятельности» ¹³.

А каковы научные потенции литературы? Вопрос может показаться странным, и тем не менее он закономерен. В настоящее время все громче раздаются голоса, настаивающие на рассмотрении литературы в качестве самостоятельной (не совпадающей с искусством) сферы духовной деятельности человека. По мысли Н. Конрада, литература – это «особая категория духовной творческой деятельности общества, отличная от философии, науки, искусства и вместе с тем сопряженная с ними, поскольку она пользуется всеми их средствами: понятиями, символами, образами, метром, ритмом, эвфонией» ¹⁴.

Итак, история – это наука, выходящая за собственные пределы; литература – искусство, преступающее свои границы. В этом своеобразии их близость, иногда доходящая до совпадения. Научная проза историка, обладающая художественными достоинствами, может стать фактом литературы.

Пример тому – труд Карамзина. «История, отверзая гробы, поднимая мертвых, влагая им жизнь в сердце и слово в уста, из тления вновь созидая царства, и представляя воображению ряд веков с их отличными страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы нашего собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим; еще не думая о пользе, уже наслаждаемся…» ¹⁵

Так пишет Карамзин в предисловии к «Истории государства Российского». Здесь он формулирует методологические принципы своей работы. «Как естественная, так и гражданская история не терпит вымыслов, изображая, что есть или было, а не что быть могло». Историку нельзя говорить за своих героев. «Что ж остается ему, прикованному, так сказать, к сухим хартиям древности? Порядок, ясность, сила, живопись. Он творит из данного вещества? не произведет золота из меди, но должен очистить и медь; должен знать всего цену и свойство; открывать великое, где оно таится и малому не давать прав великого» (I, XII; подчеркнуто мной. – А. Г.).

Подлинность материала, упорядоченность и ясность изложения, живописная сила языка – таковы выразительные средства, находящиеся в распоряжении историка. С Карамзиным здесь нельзя не согласиться.

Действительно, история привлекает прежде всего своей правдивостью. Ложь о том, что было, даже занимательно придуманная, отталкивает.

1. Пушкин, Полн. собр. соч., т. 12, Изд. АН СССР, М. -Л. 1949, стр. 215.[↩]
2. Там же.[↩]
3. Там же, т. 11, стр. 249.[↩]
4. Там же, стр. 143.[↩]
5. См. там же, стр. 109, 167.[↩]
6. Пушкин, Полн. собр. соч., т. 11, стр. 57.[↩]
7. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, Изд. АН СССР, М. 1955, стр. 135.[↩]
8. Там же, стр. 122.[↩]
9. В. В. Виноградов, Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв., Учпедгиз, М. 1938, стр. 178 – 180, 181. И. Ковтунова настаивает на том, что именно Карамзин создал «нормированный русский язык», и объясняет, «почему в первой трети XIX в. так высоко расценивали роль Карамзина и почему впоследствии, после Пушкина, эта его роль в создании норм русского литературного языка перестала быть столь очевидной. Нормированный общелитературный язык уже существовал как некая неоспоримая данность, он предстал в более совершенных с эстетической стороны и неизмеримо более значительных образцах – в произведениях Пушкина. Оценить по достоинству значение Карамзина можно лишь на фоне предшествующей ему литературы, отрешившись от последующих ее достижений» (И. И. Ковтунова, О роли художественной литературы в процессе формирования норм русского литературного языка конца XVII-XVIII века, в кн. «Русская литература на рубеже двух эпох (XVII – начало XVIII в.)», «Наука», М. 1971, стр. 318).[↩]
10. «История русской литературы», в 3-х томах, т. II, Изд. АН СССР, М. 1963, стр. 123. В академическом десятитомнике, начавшем выходить еще до войны, Г. Гуковский давал (хотя и сопровождая оговорками) куда более благожелательную оценку труду Карамзина: «Он открыл русскую историю для русской культуры, и в этом великая заслуга его труда. Трудно оценить в полной мере значение этой заслуги, значение, без сомнения, весьма положительное. Монархическая схема Карамзина легко могла быть отброшена читателем: оставались талантливо изложенные факты. Когда молодое декабристское движение обратилось к истории, чтобы построить свое политическое мировоззрение, когда энтузиасты-свободолюбцы Пушкинского круга и поколения поставили вопрос о национальных корнях будущей свободной русской культуры, они черпали материалы и для своей политической мысли, и для своей культурной программы, и для своего литературного творчества у Карамзина» («История русской литературы», т. V, ч. I, Изд. АН СССР, М. -Л. 1941, стр. 98).[↩]
11. А. Н. Соколов, История русской литературы XIX века, «Высшая школа», М. 1970, стр. 31. А в новейшем учебнике (А. И. Ревякин, История русской литературы XIX века. Первая половина, «Просвещение», М. 1977) Карамзину уже не посвящено даже специального раздела: Карамзин – писатель XVIII века![↩]
12. Н. М. Карамзин, Избранные сочинения, т. 1, «Художественная литература», М. – Л. 1964, стр. 70.[↩]
13. Гегель, Сочинения, т. XIV, Соцэкгиз, М. 1958, стр. 181.[↩]
14. Н. И. Конрад, Запад и Восток, «Наука», М. 1966, стр. 458.[↩]
15. «История Государства Российского. Сочинение Н. М. Карамзина», т. I, издание И. Эйнерлинга, СПб. 1842, стр. IX (подчеркнуто мной. – А. Г.). В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте.[↩]