«Почему» и «для чего»
Человек начинает задавать свои «сто тысяч почему» еще в детском возрасте и продолжает ставить вопросы окружающему миру в течение всей жизни. Жажда познания – чувство непреоборимое. Смешно вспоминать, как в юности я устроил химическую лабораторию в углу комнаты и часами производил реакции превращения, удивляясь бесконечному разнообразию материи и вызывая законное возмущение соседей по коммунальной квартире (в «лаборатории» ведь не было вытяжного шкафа!). Студентом, зачарованный тайной полета человека, я прослушал необязательный курс авиации. На публичных лекциях Луначарского о борьбе материализма с идеализмом вместе с другими слушателями я дивился пытливости человеческой мысли, ее настойчивости в поиске верного ключа к многообразным явлениям мира и поразительной способности материализма объяснять мир и указывать пути к его преобразованию. Разумеется, мы приходили в восхищение от исключительной эрудированности докладчика. Он представлялся нам живым энциклопедистом революционного времени.
Нас было четверо друзей на студенческой скамье, жаждавших познать все. Потом мы поняли, что познать все одному человеку не под силу, но на пути к недостижимым целям один из трех моих товарищей стал академиком, другой – членом-корреспондентом Академии наук, третий – писателем и литературоведом, знатоком Жюля Верна и Герберта Уэллса.
В ту пору мы увлекались теорией относительности Эйнштейна, разбирали схемы электронных ламп, о которых еще не упоминалось в учебниках, и считали возвышенной наукой астрономию. Нас очень манил космос, тогдашний, необжитый космос, который начинался чуть ли не от московских крыш. Простой, наивный космос, совсем не похожий на сегодняшние космические окрестности планеты с их очень сложной структурой. Чтобы быть поближе к звездам, мы залезали на крышу восьмиэтажного дома (выше домов не было) и, гордо вознесясь над булыжными мостовыми, направляли во Вселенную подзорную трубу примерно той же силы, что первый телескоп Галилея. И, как перед Галилеем, перед нами открывались волнующие картины мироздания. Спускаться на землю приходилось кружными путями, разыскивая пожарную лестницу, потому что на прямых путях к науке нас подстерегали жильцы дома, встревоженные топотом ног по железной крыше и готовящие засаду, чтобы накрыть шайку предполагаемых похитителей белья с чердака.
Первоначальные «почему» взрослели, становились все более серьезными, неутомимо размножались, подобно некоему вирусу беспокойства.
Работая в отделе науки «Правды», я стремился внимательно следить за событиями в научном мире, знал в лицо всех академиков того времени и чем каждый из них знаменит – истории во многих отношениях более увлекательные, чем даже биографии кинозвезд. Наука настойчиво стучалась в дверь, нет, не стучалась, а входила в рабочую комнату как хозяин, как друг, критик и помощник в послевоенные годы, когда мне довелось редактировать научно-популярные книги.
Мог ли я не попытаться возвратить ей каким-то образом свой долг? Рассказы и повести, вошедшие в книжки «Удивительное путешествие», «Новая планета», «Однорогая жирафа», были первыми такими платежами – попытками показать возможности науки и возможности людей.
Природа сама подсказывает иногда ключ к своим секретам. Известно, что медуза и морская блоха «узнают» о приближении шторма и заблаговременно покидают опасные для них места, – старая рыбацкая примета, подтверждающаяся с точностью, которой еще не достигли синоптики.
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.