Победил ли мысленный волк?

«Он создавался на полях, когда между фактами и моими представлениями об этих фактах случались конфликты. В биографиях я всегда уступал фактам <…> однако было многое, что из этих фактов выламывалось и относилось в сторону романа. Он был как туман над твердой землей. Он вбирал в себя слухи, сплетни, недостоверные случаи, недостающие штрихи, кем-то не законченные вещи, вообще всю зыбкость и неясность прошлой жизни», — так говорил А. Варламов о рождении «Мысленного волка», получившего в 2015 году «Студенческого Букера» [Варламов: 303].

Новый роман Варламова об эпохе Серебряного века, вобрав в себя множество биографических фактов из жизни Михаила Пришвина, которые легли в основу первоначального замысла, многомысленный и синтетичный по своей документально-художественной природе, — получился скорее романом неисторическим. «Мысленного волка» можно поставить в один ряд с «Письмовником» М. Шишкина, «Лавром» Е. Водолазкина, «Харбинскими мотыльками» А. Иванова, «Возвращением в Панджруд» А. Волоса — романами, составившими пласт современной неисторической прозы.

Писавшийся душным летом 2010 года о событиях не менее душного лета перед Первой мировой войной, охватывающий 1914-1918-й годы, роман полон рассуждений, в которых можно увидеть аналогии и параллели с современностью, хотя, как признается сам автор, изображать в романе сегодняшний день не входило в его намерения.

«Мне представляется, что самые ощутимые корни нашего сегодняшнего бытия относятся к эпохе 100-летней давности, когда в головах людей зарождалась новая смута, революция. Собственно, о рождении революционной смуты в сознании наших предков и написан этот роман», — так определил авторские задачи Варламов [ «Мысленный волк»… 86-87].

То, как накапливалось в мире зло, как зарождалась приведшая к войне смута в умах и душах людей, живших почти ровно столетие тому назад, показано на примере отдельных личностей. Механик Василий Комиссаров, писатель Павел Легкобытов, Вера Константиновна, Уля — Ульяна Комиссарова, Алексей…

«Чувство хрупкого льда под ногами» — чувство, которое объединяет и передает внутреннее состояние всех этих людей, живших в начале XX века. Вырваться из его круговерти — об этом мечтают герои.

«Мои родители поторопились. Как бы хорошо было родиться лет через сто. Или сейчас заснуть, например, чтоб ничего этого не видеть, убежать в сон, а потом проснуться. Ах, какая тогда настанет жизнь! Какая жизнь!» — говорит Уля, размышляя о том, как будут жить, одеваться и выглядеть люди в XXI веке.

«Гадость будет еще большая, чем сейчас. Если о чем жалеть, так это о том, что мы не родились на сто лет раньше. Да и тогда тоже было скверно», — обращает в прах ее мечту Алеша.

Само зарождение этой новой смуты в романе описано так:

Шло время, и что-то стало меняться, мутиться в бесконечных пределах России, какая-то поначалу едва заметная трещина образовалась в этом целомудренном существе. Она случалась и прежде, но время тогда двигалось медленно, и трещинка успевала зарасти до того, как мысленный волк мог, сжавшись до размеров ящерки, через нее проникнуть. Однако по мере того, как ускорялось течение лет, становились короче минуты и часы, быстрее катилось по небу солнце и торопливей сменяли друг друга зимы и весны, трещина увеличивалась, не успевала затягиваться, волк грыз ее, расширял, заполнял собой, и среди людей, Россию населявших, все чаще появлялись умы нетерпеливые, не знающие жалости.

Что же за зверь такой этот загадочный мысленный волк, помутивший сознание стольких людей и пожирающий время? Герой ли он — или морок, самообман, коллективный гипноз?

«Мысленный волк — образ, возникший из молитвы перед причастием святого Иоанна Златоуста («да не на мнозе удаляяйся общения Твоего, от мысленного волка звероуловлен буду»). В концепции писателя это зверь-искуситель, отравляющий сомнением, излишним умствованием, поиском смысла, подобным поиску жемчужины в куче отбросов — без возможности видеть, что драгоценность уже унес кто-то другой…» — читаем в рецензии, опубликованной в православном журнале «Фома» [Бахтман]. Однако «мысленный волк пришел ко мне сам», — замечает Варламов [Варламов: 303]. И пришел не сразу. По изначальному замыслу никакого волка не было. Была просто история Легкобытова (Пришвина) и Ули (Сони Ефимовой). Со временем эта история стала обрастать новыми сюжетными ходами, появились новые герои: Савелий Круд (Грин), Григорий Распутин… И мысленный волк пришел как образ эпохи, как дух, заполнив собой пространство.

Он присутствует в романе с первых и до последних его страниц, каждый раз представая перед читателем в разных обличиях. Это не только страшный зверь, которого видит за окном маленькая девочка Уля, сидя на подоконнике. Это и «Нитщ» (так писатель транскрибирует имя Ницше, злого гения прошлого века), провозгласивший смерть Бога, пленительные сверхчеловеческие идеи которого покоряют отца Ули, механика Василия Христофоровича Комиссарова, грезившего о звездах и покорении Вселенной. Звериное начало проявляется и в охотнике-публицисте Павле Легкобытове, увезшем Улю на лодке от влюбленного в нее Алексея, а потом, на охоте, серьезно ранившем героиню. Проступает оно и в Савелии Круде, дарящем Уле сапфир в обмен на пулю.

Зверем обласкан иеромонах Исидор Щетинкин.