«Плывя в таинственной гондоле…». «Сны» о Венеции в русской литературе золотого и серебряного веков

…пленительная смесь

Из грусти пушкинской и средиземной спеси…

О. Мандельштам. «Ариост»

 

Из незавершенных замыслов Пушкина ни один так не волнует воображение, как набросок стихотворения о старом доже и молодой догарессе. Фактически это четверостишие, известное в разных публикаторских вариантах:

 

Ночь светла; в небесном поле

Ходит Веспер золотой,

Старый Дож плывет в гондоле

С Догарессой молодой¹.

 

В голубом эфира поле

Блещет месяц золотой.

Старый дож плывет в гондоле

С догарессой молодой²

 

В голубом небесном поле

Светит Веспер золотой…³

 

Ночь тиха, в небесном поле

Светит Веспер золотой…⁴

 

Стихи о доже и догарессе остались на черновом листке, не получив не только авторского продолжения, но и утвердившихся под пером автора первых строк. Пушкин подбирал один за другим варианты начала, затем отвергал их, зачеркивал, вписывал новый и так и не довел работу до чистовика. Его варианты отразились в изданиях разных лет, в автографе же навсегда остался пробел как в первых словах, так и в продолжении стихотворения. Впоследствии его неоднократно пытались заполнить: издатели – чтобы придать стихам завершенный вид, другие поэты – чтобы дописать не оставляющее равнодушным начало. Искушение прикоснуться к магии этих строк до сих пор остается неодолимым⁵.

Первым из русских поэтов, обративших внимание на этот отрывок, был Аполлон Майков. В 1888 году он написал балладу «Старый дож», начинавшуюся обрамленным кавычками четверостишием:

«Ночь светла; в небесном поле

Ходит Веспер золотой;

Старый дож плывет в гондоле

С догарессой молодой…»

К первой строфе было сделано примечание: «Эти четыре строчки найдены в бумагах Пушкина, как начало чего-то. Да простит мне тень великого поэта попытку угадать: что же было дальше?» Майков развил сюжет следующим образом:

Занимает догарессу

Умной речью дож седой…

Слово каждое по весу –

Что червонец дорогой…

 

Тешит он ее картиной,

Как Венеция, тишком,

Весь, как тонкой паутиной,

Мир опутала кругом <…>

Но то, что занимает мысли честолюбивого дожа, – власть и богатства, завоеванные при его правлении Венецианской республикой, – не интересует молодую догарессу. Не дослушав его хвастливых речей, она тихо засыпает на его плече.

«Всё дитя еще!» – с укором,

Полным ласки, молвил он,

Только слышит – вскинул взором –

Чье-то пенье… цитры звон…

 

И всё ближе это пенье

К ним несется над водой,

Рассыпаясь в отдаленье

В голубой простор морской…

Гондолу с дожем и догарессой обгоняет другая гондола, где кто-то, таинственно скрытый маской, поет:

«С старым дожем плыть в гондоле…

Быть его – и не любить…

И к другому, в злой неволе,

Тайный помысел стремить…

 

Тот «другой» – о догаресса! –

Самый ад не сладит с ним!

Он безумец, он повеса,

Но он – любит и любим!..»

Дерзкая песня поднимает в душе старого дожа «целый ад», его терзают муки ревности. Баллада заканчивается рядом вопросов, за которыми стоит один невысказанный, но главный: виновна или нет догаресса в супружеской измене?

В 1924 году свою версию продолжения пушкинского наброска под названием «Романс» опубликовал Владислав Ходасевич. Он взял за основу другой вариант первой строки и использовал пятую пушкинскую строку, к этому времени расшифрованную, – «Догаресса молодая». Стихотворение вышло более приближенным к пушкинской лексике, чем у А. Майкова, но развиваемая сюжетная схема пересекалась с майковской балладой:

«В голубом эфира поле

Ходит Веспер золотой.

Старый дож плывет в гондоле

С догарессой молодой.

 

Догаресса молодая»

На супруга не глядит,

Белой грудью не вздыхая,

Ничего не говорит.

 

 

Тяжко долгое молчанье,

Но, осмелясь наконец,

Про высокое преданье

Запевает им гребец.

 

И под Тассову октаву

Старец сызнова живет,

И супругу он по праву

Томно за руку берет.

 

Но супруга молодая

В море дальнее глядит.

Не ропща и не вздыхая,

Ничего не говорит.

 

Охлаждаясь поневоле,

Дож поникнул головой.

Ночь тиха. В небесном поле

Ходит Веспер золотой.

 

С Лидо теплый ветер дует,

И замолкшему певцу

Повелитель указует

Возвращаться ко дворцу.

Известны также опыты в этом роде Г. Шенгели, С. Головачевского, М. Фромана и уже в конце XX века – художника Льва Токмакова, сочинившего в 1994 году продолжение пушкинского наброска для своего литературного рассказа «Миссия». О стихотворении Токмакова рассказал в подборке пушкинских материалов «Литературной газеты» в 1996 году Андрей Чернов. По его же свидетельству, эта версия была признана достойной Пушкина такими авторитетами, как академик Д. С. Лихачев и поэт Александр Кушнер:

Догаресса молодая

На подушки прилегла,

Безучастно наблюдая

Танец легкого весла.

 

Что красавице светила?

Что ей ход небесных сфер?

Молчалив супруг постылый.

Безутешен гондольер.

 

Не о том ли в знак разлуки

Над Венецией ночной

Льются горестные звуки

Баркаролы заказной?

А. Чернов назвал токмаковский текст «шедевром», в сравнении с которым, по его словам, «майковский текст кажется неумной пародией». Тем не менее и стихи Токмакова сохра-

няют ту же логику и последовательность движения сюжета, что и предыдущие поэтические опыты.

Отчасти эта логика задана самим пушкинским наброском, точнее, его оппозицией: «старый дож» – «молодая догаресса». Сюжетное сходство баллады Майкова и «Романса» Ходасевича уже отмечалось: сравнивавший эти стихи Бенедикт Сарнов утверждал, что сходство сюжета здесь обусловлено «пресловутым конфликтом», который «содержится уже в самих пушкинских строчках»⁶. Но тексты-продолжения совпадают и в сюжетных деталях. Детали же эти таковы, что определенно ведут еще к одному источнику, служившему, видимо, первоисточником и для Пушкина. Причем этот допушкинский источник был указан при первой же публикации загадочного пушкинского отрывка.

Впервые набросок о доже и догарессе был опубликован в 1856 году в июльском номере журнала «Современник». Там же публикатор Лонгинов сделал пояснения: «…отрывок найден был братом поэта, Л. С. Пушкиным, от которого я узнал его. Кажется, это начало стихотворения под заглавием «Марино Фальеро»»⁷.

Из пояснений Лонгинова неясно, кому принадлежит этот первый историко-литературный комментарий насчет «Марино Фальеро» – ему или Л. С. Пушкину. Но факт остается: с первой же публикации незавершенный замысел Пушкина связывался в сознании читателей с историей знаменитого венецианского дожа Марино Фальери. В России эта история получила особую известность после публикации в 1823 году новеллы Э. Т. А. Гофмана «Дож и догаресса». Новелла является составной частью романа Гофмана «Серапионовы братья», но в русском переводе была опубликована как самостоятельное произведение. Ее сюжету и следовали позднейшие поэты, что неизбежно рождало сходство сюжетных деталей в их поэтических опытах.

В новелле Гофмана представлены два варианта сюжета о доже и догарессе. Первый – сюжет картины члена Берлинской академии художеств Кольбе, привлекающей внимание посетителей на академической выставке: «Дож в великолепной, богатой одежде ведет под руку вдоль балкона не менее роскошно одетую догарессу. Он – старец, с седой бородой и темно-красным, с резкими чертами, лицом, выражающим одновременно и силу, и слабость, и гордость, и утомление. Она – молодая, цветущая женщина, с выражением затаенной печали и мечтательных стремлений <…> В глубине – море, на нем украшенная венецианским флагом гондола с двумя гребцами, а на заднем фоне – сотни парусов и выделяющиеся на синем небе башни и дворцы прекрасной, встающей из волн Венеции». Сжатый, как пружина, сюжет картины далее развертывается в литературное повествование. Его события относятся к 1354 году, когда блестящий полководец, честолюбивый политик Марино Фальери был избран правителем Венецианской республики. Одновременно с избранием 80-летний дож (в реальности – 76-летний) женился на 19-летней Аннунциате. Разница в возрасте, а также необыкновенная красота догарессы вызвали немало злых шуток со стороны склонных к насмешкам венецианцев.

1. Пушкин А. С. Соч. в 6 тт. Т. 1. СПб., 1859. С. 583.[↩]
2. Пушкин А. С. Соч. в 10 тт. Т. 3. СПб., 1887. С. 236.[↩]
3. Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 тт. Т. 2. М., 1959. С. 617.[↩]
4. Пушкин А. С. Соч. в 3 тт. Т. 1. М., 1985. С. 594.[↩]
5. См.: Лацис А. Загадка чернового листка // Известия. 1987. 8 января; Чернов Андрей. Стихи из ноосферы, или Как Пушкин смеется над нами // Литературная газета. 1996. 14 февраля.[↩]
6. Сарнов Б. Ганч или кич? // Вопросы литературы. 1987. N 5. С. 218.[↩]
7. Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 19 тт. Т. 3. Кн. 2. М., 1997. С. 1293.[↩]