Писатель, искусство, наука
«Горький и художники. Воспоминания. Переписка. Статьи». Составитель и автор вступительной статьи И. А. Бродский, «Искусство», М. 1964, 384 стр.
«Горький и наука. Статьи, речи, письма, воспоминания». Под редакцией Б. А. Бялика, Ф. Н. Петрова, В. Р. Щербины. Составление и комментарии Г. А. Менделевича, «Наука», М. 1964, 282 стр.
Писатель и искусство… Писатель и наука… Проблемы это древние и в то же время современные; злободневные. Они встают перед каждым новым поколением литераторов, и каждый раз их приходится решать заново.
Нужно ли писателю знать живопись или скульптуру? И что может дать ему такое знание? Каково должно быть отношение писателя к науке? Возможно ли уследить за научными достижениями? Да и нужно ли?
Эти и многие другие подобные вопросы оживленно дискутировались в минувшем году в нашей периодике (в частности, на страницах журнала «Вопросы литературы»). Выступали прозаики, поэты, драматурги, художники, теоретики искусства, физики… Сталкивались точки зрения, выявлялись мнения, вкусы; шел спор – заинтересованный, страстный. И, вероятно, далеко не все участники разговора знали, что в споре принял живейшее участие еще один весьма авторитетный писатель, а именно Максим Горький. Как раз в прошлом году в двух наших центральных издательствах вышли книги, имеющие непосредственное отношение к указанным проблемам. Одна из книг называется «Горький и художники», другая – «Горький и наука». В них собраны статьи, речи, письма, воспоминания, наглядно показывающие, как решал для себя эти проблемы писатель-самоучка, не имевший диплома о высшем образовании и тем не менее сумевший стать одним из самых культурных людей нашего века.
Сборники эти во многом поучительны. Причем поучительны без назидательности, без указующего перста. М. Горький «учит» собственным примером.
Может ли что-либо дать писателю знакомство с другими видами искусства? Этот вопрос перед Горьким не стоял. Для него было ясно, что «может», и очень многое. Писателя заботило другое: узнать как можно больше, постичь как можно глубже. Его интересовали все виды искусства. Он постоянно общался с художниками, скульпторами, артистами, музыкантами, а со многими из них и дружил; он систематически осматривал музеи многих стран; он очень любил книги по искусству, альбомы с репродукциями, гравюры; он посещал мастерские художников и мог часами молча наблюдать за их работой, изучая приемы, технологию…
Художники, встречавшиеся с Горьким и беседовавшие с ним об искусстве, поражались тому, насколько хорошо он знал живопись, скульптуру, архитектуру, как глубоко разбирался в этих видах искусства. Мемуары многих из них, собранные в книге «Горький и художники», дают яркое представление о широте интересов писателя, о его способности быстро и основательно знакомиться с той или иной, дотоле неизвестной ему, областью человеческой культуры.
«Встречаясь с Алексеем Максимовичем, – вспоминает скульптор И. Гинцбург, – я каждый раз замечал, какой успех он делал в короткое время, изучая то, в чем он раньше был мало сведущ. Эта постоянная самообразовательная работа над собой была едва ли не характернейшим свойством его натуры… А. М. Горький не ограничивался только своей специальностью – литературой. Все вопросы, которые он считал весьма важными для культуры человечества, он старался изучать. Так, помню, раз, приехав к нему на Капри, я был поражен тем, что, показывая мне Неаполитанский музей, он обнаружил большие знания скульптуры: очевидно, в несколько лет он проделал огромную работу в этой области» (стр. 24 – 25).
Об этой черте Горького пишут и многие другие мемуаристы. Скульпторы поражаются его знанию скульптуры, художники удивлены его широкой осведомленностью в живописи. И те и другие отмечают, что Горький очень любил музыку, в частности Бородина, Римского-Корсакова, Чайковского.
Знакомство Горького с изобразительным искусством, конечно, было не только «музейным». Он всю жизнь пристально следил за его развитием, отыскивая и поддерживая людей талантливых, ищущих. Даже живя в Италии, он активно интересовался работой русских художников. Многие из них гостили у него на Капри, а впоследствии в Сорренто. Дом Горького, по свидетельству мемуаристов, всегда был открыт для людей искусства, и кто-нибудь из художников постоянно жил там.
Писателя интересует творчество не только прославленных мастеров, таких, как Репин, Серов, Суриков, Врубель, Нестеров, Левитан; с не меньшим вниманием он следит и за работой молодых, неизвестных художников. В 1910 году Горький обращается к С. Прохорову, находившемуся тогда в Томске, с такой просьбой: «…недавно в городе этом была, – а может и теперь еще не закрыта? – выставка работ местных художников. Дорогой Маркыч! – хотите сделать мне великое удовольствие? Нет ли иллюстрированного каталога или снимков с картин; если есть – пошлите мне! Интересно же, как она живет, эта великая Сибирь» (стр. 190).
Горький не раз отмечал, что знакомство с другими видами искусства имело большое значение для его собственного творчества. В мемуарах приводятся следующие, весьма знаменательные слова писателя: «Собственно говоря, я свои позиции в литературе занял оттого, что с художниками да с артистами близко знался…» (стр. 104).
Изучение изобразительного искусства многое давало Горькому и в чисто «технологическом» отношении. Он стал больше заботиться о «зримости», «картинности» написанного, о точности изобразительных деталей, о впечатляемости портретов, пейзажей.
И все же порой писатель чувствовал, что даже внимательное наблюдение за работой художников не дает всего того, что способно дать непосредственное занятие живописью. В одном из разговоров Горький заметил: «Между прочим, жалко, что я рисовать не умею! Кабы я знал перспективу, мне бы описывать пейзажи или интерьеры куда легче было. А потом имейте в виду, ежели вы литературой займетесь, не рассказывайте, а изображайте: пишите картинами. Понятно? Сцепляйте эти картины, как звенья в цепь. Картинами, батенька мой, картинами пишите» (стр. 103).
Отличное знание различных видов искусства позволяло Горькому сопоставлять процессы, происходившие в каждом из них, и тем самым глубже, яснее осознавать как общие тенденции художественного развития, так и «схожие» недостатки, заблуждения.
Ф. Богородский в своих воспоминаниях приводит любопытный спор, который разгорелся в 30-е годы между ним и Горьким: «Алексей Максимович упрекнул нашу живопись в отсутствии в ней фантазии: – Дас-с, сударь, быт, жанр и прочее – все это хорошо. А где же мечта? Мечта где, фантазия где – я спрашиваю? Почему у нас Чурлионисов нет? Ведь это же музыкальная живопись».
Автор мемуаров стал возражать Горькому, заявив, что Чурлионис никакого отношения к профессиональной живописи, а тем более к реализму не имеет и что он в изобразительном искусстве дилетант…
Горького такого рода заявление рассердило, и он продолжал: «А что же, романтике и места нет в реализме? Значит, пластика, ритм, музыкальность и тому подобное совсем не нужны реалистической живописи? Мне Чурлионис нравится тем, что он меня заставляет задумываться как литератора! Нд-с! А если говорить откровенно, то в нашей современной советской живописи чрезмерно много фотографизма. Вот именно, фотографизма!» (стр. 104).
Эту же мысль Горький, по-видимому, развивал на одном из собраний художников. Об этом свидетельствует, в частности, следующая записка (опубликованная впервые): «Алексей Максимович, Вы в своем вступительном слове отметили, что работы советских художников на сегодняшний день еще грешат фотографичностью. Это верно, но еще хуже то, что создалось движение среди советских художников, которое так истолковывает реалистические формы, что их «реализм» становится тождественным фото. Я от лица целой группы художников прошу Вас уделить для нас час времени, чтобы провести беседу на эту тему» (стр. 218).
Совершенно ясно, что выступления Горького против «фотографизма» в живописи были органично связаны с его борьбой против натурализма и «фактографичности» в литературе. Знание литературы помогало скорее понять аналогичные тенденции в изобразительном искусстве, а знакомство с живописью в свою очередь способствовало более глубокому уяснению таких литературных проблем, как’ типизация, факт и вымысел, стиль и т. п.
В рамках рецензии нет возможности остановиться на всем том интересном, что содержится в книге. А жаль… Ведь в нее, наряду с уже известными читателю воспоминаниями М. Нестерова, И. Бродского, П. Корина, Кукрыниксов и др., вошли и впервые публикуемые мемуары В. Ходасевич, В. Шухаева, П. Нерадовского, Н. Бенуа, Д. Бурлюка, Е. Кибрика, С. Урановой, И. Фрих-Хара, П. Васильева, В. Перельмана, И. Лейзерова, П. Радимова.
Кроме воспоминаний художников и переписки Горького с ними, в сборник включены статьи исследователей – «Горький и Серов» Г. Арбузова, «Встречи Горького с художниками на Капри» С. Головиной, «Горький и финские художники» А. Амбус, «Горький и Кустодиев» Т. Ржепецкой, «Горький и художники Палеха» П. Куприяновского, а также материалы по художественной иконографии писателя: список прижизненных портретов Горького и список «А. М. Горький в шаржах и карикатурах» (оба составлены Н. Власовым). Если же учесть, что сборник к тому же обильно иллюстрирован, то общий вывод напрашивается сам собой: интересную, поучительную книгу выпустило издательство «Искусство».
Второй из названных сборников, «Горький и наука», освещающий отношение писателя к естественным наукам, – также весьма поучителен. Построен он, правда, несколько иначе: первый раздел его составляют статьи и речи самого Горького, посвященные науке (наряду с хорошо известными выступлениями, читатель найдет здесь материалы, не входившие в собрания сочинений); второй включает переписку Горького с учеными и литераторами по, вопросам науки и научной популяризации (корреспондентами писателя, в частности, были К. Тимирязев, И. Мечников, К. Циолковский, Н. Вавилов, А. Бах, А. Карпинский, А. Ферсман); в третий раздел вошли статьи и воспоминания о Горьком (выступления А. Абрикосова, В. Бонч-Бруевича, Н. Бурденко, С. Ольденбурга, Н. Семашко и др.).
Подобное построение сборника, конечно, вполне правомерно и возражений не вызывает. Что же касается расположения материалов внутри каждого раздела, то здесь далеко не все представляется удачным. Статьи и речи Горького, составляющие первый раздел, даны в хронологическом порядке. Это правильно, и при знакомстве с ними читатель получает наглядное представление о развитии взглядов писателя на науку, о том, какие именно проблемы волновали Горького в тот или иной период его жизни. Материалы же второго и третьего разделов сборника почему-то расположены иначе: а именно в алфавитном порядке корреспондентов Горького или мемуаристов. В результате мы сначала знакомимся с некоторыми письмами 30-х годов, потом 20-х, затем оказываемся в 900-х годах и даже в 90-х прошлого века, потом снова – в 30-х, 10-х и т. п.
Несмотря на этот и некоторые другие недостатки (в книге очень мало материалов «свежих», публикуемых впервые), сборник в целом позволяет составить довольно четкое представление об отношении Горького к науке и к ученым. А отношение это было удивительным и безусловно достойным подражания!
Еще в юности Горький испытал, по его словам, чувство «глубокого изумления и почтения пред творчеством работников науки». И это чувство писатель пронес сквозь всю свою жизнь. «Сорок лет прошло с той поры, – писал он в 1927 году, – и насколько мне позволял это мой недисциплинированный школою разум и моя не очень спокойная жизнь – я усердно, по мере сил, следил за фантастически быстрым ростом научных гипотез и теорий, за сменой их, за их отражениями в практике жизни – в технике» (стр. 138).
Будучи в Париже, Горький посещает лабораторию супругов Кюри, а в Монреале – лабораторию Резерфорда. Вернувшись на родину, внимательно следит за работой выдающихся ученых в самых различных областях науки. Он знаком с открытиями Сеченова, Тимирязева, Мичурина, Павлова, Циолковского, Иоффе и др. Со многими из ученых писателя связывают теплые, дружеские отношения.
Перечитывая собранные в книге материалы, воочию убеждаешься, сколь многогранна тема – Горький и наука.
Здесь и величайшее преклонение писателя перед безграничными возможностями науки – не только познающей, но и изменяющей мир. Здесь и громаднейшее уважение к ученым – лучшим представителям народа, олицетворяющим его интеллектуальную мощь. Здесь и практически-организаторская работа по созданию ученым мало-мальски сносных условий жизни в трудные голодные годы: инициатива создания Комиссии по улучшению быта ученых и повседневное конкретное руководство ее работой (заместитель Горького в ПетроКУБУ А. Пинкевич вспоминает: «…Алексей Максимович не только организовал эту комиссию, но и регулярно ежедневно тратил много часов на нее, он принимал десятки ученых, он заседал в различных комиссиях, ездил в самые разнообразные учреждения Москвы и Ленинграда по делам ученых, докладывал о ходе работы очень часто Владимиру Ильичу Ленину и т. д.»; стр. 250). Здесь и инициатива создания новых научно-исследовательских институтов (например, ВИЭМ – Всесоюзного Института экспериментальной медицины). Здесь и забота об улучшении преподавания в высших учебных заведениях («Записка о, вузах»), и «стремление способствовать широкой пропаганде научных знаний («О необходимости создания научно-популярной литературы для массового читателя»), и конкретные обращения к литераторам, ученым с предложением написать популярные книги на ту или иную научную тему…
Что же давало писателю общение с учеными, знакомство с науками?
М. Горький писал, что книги по истории умственного развития, по истории отдельных наук уже в юности помогли ему понять «вред канонического, или – что то же самое – нормативного мышления, основанного на фактах и догмах якобы неоспоримых, «данных навсегда» (стр. 50).
В своих статьях и письмах он неоднократно подчеркивал великую революционизирующую роль науки в борьбе с косностью, догматизмом, мещанством, с застоем мысли: «История роста науки – это история непрерывной и мучительной борьбы исследующего разума против консерватизма разума бытового, – разума подавленного, искаженного множеством суеверий, предрассудков, предубеждений» (стр. 62).
Наука привлекала Горького и своей строгой объективностью, основательностью, своей приверженностью к реальности. Он считал, что литератор, как и ученый, должен серьезно изучать жизнь, то есть наблюдать, сравнивать, сопоставлять факты, самостоятельно постигая истину и ничего не принимая «на веру».
Одной из важнейших задач, стоящих перед писателями, Горький считал создание книг об ученых, о научных исканиях. Он восхищался учеными, восхищался их целеустремленностью, бескорыстной преданностью науке, мужеством, героизмом. «…Случилось так, – писал он в 1927 году А. Карпинскому, бывшему в то время президентом Академии наук, – что мне в течение трех лет пришлось непосредственно наблюдать ученых Петербурга. В эти годы я непосредственно убедился в обаянии и величии типа русского ученого. Никогда не забуду О. Д. Хвольсона, который работал – писал книгу «Физика – ее значение» – в маленькой тесной комнатке при двух градусах ниже нуля, одетый в зимнее пальто, в сапоги с калошами и нитяных перчатках. Работал – не жалуясь на эти ужасающие условия. Фактов, подобных этому, я знаю много. Когда-нибудь кто-то напишет потрясающую книгу: «Русские ученые в первые годы Великой революции». Это будет удивительная книга о героизме, о мужестве, о непоколебимой преданности русских ученых своему делу – делу обновления, облагораживания мира и России» (стр. 139).
Следует заметить, что Горький отнюдь не принадлежал к тем, кто полагает, будто писатель, не овладевший всеми достижениями естественных наук, не в состоянии создать глубокого, значительного произведения. В одном из писем, отвечая на вопрос, «нужно ли писателю изучать естественные науки», он предостерегал от «крайностей»:
«…Ваш знакомый напрасно пугает Вас анатомией, психологией и прочими жупелами: Л. Толстой с науками не только не был знаком, но с чисто русской храбростью отрицал пользу оных. Однако – нельзя сказать про него, что писатель «не глубокий».
Отсюда, конечно, не следует, что прав Ев. Чириков и что писателю не надо углубляться в науки. Конечно – надо, но не в той свирепой мере, как советует Вам Ваш максималист» (стр. 139).
Это письмо относится к 1912 году. Впоследствии, уже после революции, Горький неоднократно призывал писателей к изучению естественных наук.
Выступив 7 сентября 1933 года на расширенном заседании Президиума Оргкомитета ССП, он говорил о необходимости более тесной связи между литературой и наукой, между писателями и учеными. Он подчеркивал, что писателям надо поднимать не только литературную свою квалификацию, но и общекультурную, и важную роль при этом отводил знакомству с достижениями естественных наук.
О том, насколько волновал писателя этот вопрос, свидетельствует и такой факт.
В начале 1934 года редакция журнала «Фронт науки и техники» обратилась к М. Горькому с предложением написать статью. Одновременно Горького просили «дать совет, как и что сделать» редакции журнала в разделе «К Всесоюзному съезду писателей».
Статью из-за крайней загруженности Горький написать не смог. Что же касается второй просьбы, то ответ на нее был весьма любопытным.
«Давать Вам советы, – говорилось в письме Горького к академику Баху, – я, конечно, не решусь, а вот буду усердно просить Вас о следующем: не может ли кто-либо из членов редакции или сотрудников «Фронта науки и техники» дать статейку на тему «Общее в науке и искусстве» или «Роль интуиции и разума» в этих выявлениях познавательной энергии.
Статья эта может сыграть роль возбудителя в критиках и писателях сознания необходимости более или менее основательного ознакомления с современным состоянием естествознания, с огромной и разнообразной работой советской науки и вообще показать беззаботным литераторам нашим путь к повышению их интеллектуальной квалификации, в чем они крайне нуждаются, но что все еще плохо понимают» (стр. 127).
В этом же письме писатель просил ученых поставить перед литераторами и некоторые другие вопросы, заметив при этом, что если эти вопросы поставит он сам – успеха не будет, ибо его «уже не стыдятся». И добавил: «А нужно, чтоб хоть немножко устыдились».
В конце письма Горький высказывал опасение, которое – увы! – имело под собой реальное основание: «нам грозит весьма оригинальная, но невеселая возможность – увидеть читателей более грамотными, чем писатели» (стр. 128).
С тех пор как было написано это письмо, прошло тридцать лет. Но задача, сформулированная Горьким, и сейчас стоит перед писателями. Пожалуй, она стала даже еще острее, ибо достижения естественных наук в наше время порой превосходят мечты, и не быть с ними знакомым – значит отстать от века.
«Две силы наиболее успешно содействуют воспитанию культурного человека: искусство и наука». Право же, эти слова Горького, сказанные в 1929 году, не устарели по сей день. Да, вероятно, никогда и не устареют. Помнить их следовало бы всем: инженерам, физикам, учителям… И прежде всего – писателям.