«Писатель и книга»
Б. В. Томашевский, Писатель и книга. Очерк текстологии, изд. 2-е, вступительная статья Б. М. Эйхенбаума, подготовка издания и примечания И. Н. Медведевой, «Искусство», М. 1959, 277 стр.
Первое издание «Очерка текстологии» Б. Томашевского вышло в 1928 году, свыше тридцати лет тому назад. Из предисловия к новому изданию мы узнаем, что сам автор считал «невозможным» переиздание своей книги без значительной новой работы над ней. Тем не менее не возникает никаких сомнений в правомерности посмертного переиздания этого труда. Работа покойного исследователя, одного из крупнейших советских филологов, давно стала библиографической редкостью. Между тем, хотя наша текстология после 1928 года ушла далеко вперед, достигла значительнейших успехов, еще не появилось других книг, аналогичных по содержанию и назначению, рассматривающих совокупность текстологических вопросов, обобщающих опытов советских текстологов.
Вышедшая почти одновременно с очерком Б. Томашевского, умная в тонкая книга Г. Винокура «Критика поэтического текста» (1927) посвящена философско-филологическому обоснованию текстологической работы; она очень далека от задач «популярного курса», как называет свою книгу Б. Томашевский (стр. 223). Столь же далек от такого назначения сборник «Вопросы текстологии» (1957), составленный преимущественно из статей, оценивающих отдельные собрания сочинений классиков или издания отдельных произведений. Работа над установлением подлинного текста художественных произведений спорадически велась и в дореволюционное время, особенно в области издания Пушкина, но только после Октябрьской революции эта работа стала планомерной и была осознана как специфическая деятельность, требующая особого названия, установления своих целей и задач, определения понятий и терминов, описания и оценки употребляемых приемов. Попыткой такого закрепления опыта текстологической работы первых советских лет и явилась книга Б. Томашевского, которому принадлежит и самый термин «текстология».
Новое издание книги Б. Томашевского не является механической перепечаткой прежнего. Внесены некоторые поправки и уточнения, сделанные автором на экземпляре первого «здания. В качестве приложений добавлены: статья «Текст стихотворения Пушкина «Клеопатра» – замечательный образец текстологической работы Томашевского; отрывок из статьи 1934 года, посвященный обзору советской литературы по теории текстологии; две докладные записки об издании русских классиков, составленные в 1950 и 1951 годах для Гослитиздата и для Издательства Академии наук СССР. Редактором составлены примечания, в которых цитируются неопубликованные работы и записи лекций Б. Томашевского, дополнена библиография литературы по текстологии. В удачной вступительной статье Б. Эйхенбаума рассказано о теоретической и практической работе Б. Томашевского в области текстологии, главным образом в 20-е годы – на фоне достижений, проблем, споров тех лет.
Книга Б. Томашевского дает текстологу обильные и ценные советы, теоретически продуманные и обоснованные, образцы остроумных конъектур, точные определения терминов, ряд необходимых классификаций (например, классификация видов рукописей, источников текста, искажений текста, вариантов, поправок и т. п.). Сохраняет значение и постановка ряда принципиальных вопросов текстологии: о выборе редакции произведения, о соотношении при этом выборе критериев последней авторской воли, единой художественной системы и исторического значения той или иной редакции, о принципах композиции собрания сочинений, о возможностях и пределах исправления авторских ошибок и т. д.
Пожалуй, особенно полезны те части книги, в которых Б. Томашевский говорит о работе текстолога над рукописями. Основным текстом произведения является обычно текст, напечатанный при жизни автора (если произведение печаталось несколько раз, то последний прижизненный текст); рукописи служат, как правило, лишь для проверки текста, для установления его истории, для составления свода вариантов. Но произведения, не печатавшиеся при жизни автора, публикуемые по автографам, часто недоработанным, черновым, ставят текстолога перед особыми трудностями, требуют творческих решений, основанных на глубоком филологическом анализе рукописного текста. В подобных случаях особенно ценны советы опытного и вдумчивого специалиста.
Б. Томашевский рассматривает вопросы хранения, описания, датировки, воспроизведения, транскрипции рукописей, дает советы, облегчающие прочтение рукописи, выделение первоначального текста, расслоение редакций и установление основной редакции и т. п.
Удачно конструирует автор типическую историю текста; давая обобщенную схему создания художественного произведения, отраженную в подготовительных материалах, рукописях и публикациях, он ярко рисует и индивидуальные манеры творческой работы на примерах Пушкина, Тургенева и Достоевского.
Б. Томашевский был одним из наиболее выдающихся наших стиховедов, исследователей Пушкина и поэтов пушкинской поры, он работал в области стилистики и лексикологии, но больше всего труда и времени он отдал текстологической работе, которой не оставлял до последних месяцев жизни. Особенно велики его заслуги в установлении основных редакций текстов Пушкина, прочтении его рукописей, точном восстановлении творческого процесса создания ряда пушкинских произведений, в комментировании, в конструировании различных типов собраний сочинений Пушкина, – вообще во всех звеньях работы по изучению и публикации наследия Пушкина. Кроме того, Б. Томашевский единолично редактировал или принимал участие в издании сочинений Радищева, Батюшкова, Дельвига, Гоголя, Белинского, Лермонтова, Кольцова, Тургенева, Гончарова, Достоевского, Островского, Гаршина. Лишь небольшая часть этого опыта отразилась в «Очерке текстологии»; тем не менее он долго еще будет настольной книгой текстолога, редакционного работника, имеющего дело с изданием художественной литературы. Книга показывает текстолога за работой и заражает интересом к этой работе. Само собой разумеется, что в книге, обобщающей опыт текстологической работы лишь первых советских лет, многие проблемы освещены недостаточно. Нет четкой классификации типов собраний сочинений, описания состава и структурных особенностей каждого типа. Мало сказано о комментарии, о методике атрибуции и датировки. Ничего не сказано о справочном аппарате изданий (указатели заглавий, имен, вспомогательные словари и т. д.). Вопрос об искажении произведений цензурой, вообще о постороннем вмешательстве в авторский текст трактуется лишь в плане творческой истории произведения, но совсем обойдена проблема и сложная методика восстановления авторского текста, снятия цензурных, редакторских и иных поправок. Этот пробел связан, видимо, и с особенностями композиции книги. Б. Томашевского.
Книга состоит из трех разделов, примерно равных по объему. Первый, вводный раздел называется «Источники» и содержит две главы: «Книга как источник текста» и «Рукопись как источник текста». Первая глава посвящена преимущественно вопросу о типографских погрешностях, вторая – вопросам классификации, описания, воспроизведения рукописей. Следующий раздел назван «История текста» и делится на главы: «Замысел», «Подготовка материала», «Планировка» и т. д. – в. порядке творческой истории художественного произведения. Непосредственно текстологическим вопросам посвящен третий раздел книги: «Проблема издания».
Во «Введении» Б. Томашевский указывает, что «попытается излагать раздельно»»вопрос об истории текста и вопрос об издании автора». Однако в текстологической работе эти вопросы сплетаются так неразрывно, что избранный автором способ изложения приводит к непреодолимым трудностям. Изложение грешит параллелизмом, повторениями. Например, вопрос о печатаний-транскрипций рукописей обсуждается на страницах 78 – 86, 111 – 118 и 157 – 159. На этот недостаток книги указывает и обилие отсылок типа «мы еще вернемся», «будет сказано в дальнейшем», «вопрос ставился выше», «как уже указывалось» и т. д.
Чтобы уменьшить параллелизм, автору приходится все же, жертвуя композиционным принципом, рассматривать некоторые вопросы в обоих аспектах вместе, в разделе «История текста». Но поскольку о стадиях истории текста он говорит в порядке, определяемом творческим процессом, он в этих случаях вынужден и текстологические вопросы рассматривать в том же порядке. Так, в книге раньше говорится о публикации вариантов, чем о публикации основного текста произведения. Задачи текстологии требовали бы обратного порядка, – да и вообще о частных вопросах текстологии уместно говорить после тех общих вопросов, представление о которых читатель получит лишь из третьего раздела книги.
Нечеткость конструкции книги связана с неразработанностью вопросов об объеме и границах текстологии, ее составе и месте в кругу филологических дисциплин. Определив текстологию как систему филологических приемов критики текста, Б. Томашевский вслед за тем пишет: «Текстология не есть специальная наука; скорее, это некоторый метод, некоторое научное орудие, при помощи которого наука добывает необходимые ей данные. Но, как всякий научный метод, непосредственно связанный с материалом, текстология преследует не только теоретические, но и практические цели. Это – практическая дисциплина, во многом являющаяся особого рода прикладной филологией» (стр. 30). В дальнейшем, в разделе «История текста», Б. Томашевский говорит, что история текста (или творческая история) не является «самостоятельной научной дисциплиной», но «вспомогательным методом обработки материала», «вспомогательной научной отраслью», результатами которой «могут пользоваться для самых различных целей» (стр. 152).
Здесь многое неясно. В чем различие между наукой, научной дисциплиной и научной отраслью? Каково соотношение между текстологией или историей текста как научными дисциплинами (отраслями) и как методами, которыми могут пользоваться и другие дисциплины? Каково, наконец, соотношение текстологии и истории текста (творческой истории)? Если это разные «отрасли» науки, – чем оправдано объединение их на равных правах в одном курсе? На эти вопросы книга не дает ответа. В ней ощущается контраст между четкостью и точностью формулировок, относящихся к конкретным вопросам текстологии, и расплывчатостью постановки общих методологических вопросов.
Но ни эти недостатки, ни некоторые субъективные или излишне заостренные полемические высказывания Б. Томашевского не дают оснований обвинять его в том, что он всегда, с 20-х до 50-х годов, «отрицал возможность установления канонического текста» и если и предпочитал одни тексты другим, то при этом оговаривался, что «критерий для этого не уточнен наукой и является достоянием глубокого субъективизма» 1.
Если бы Б. Томашевский не имел никаких разумных оснований предпочитать одни тексты другим, он вообще не мог бы работать в области текстологии. Однако последняя цитат та действительно принадлежит ему.
Она взята из напечатанной в 1923 году резко полемической статьи по поводу текстологических тезисов М. Л. Гофмана, который, требуя безусловного признания «каноническим» последнего прижизненного печатного текста, отказывал текстологу даже в праве исправлять описки автора и типографские искажения. Борясь с канцелярским объективизмом М. Гофмана, Б. Томашевский действительно написал криминальную фразу. Позднее Б. Томашевский сам признал правильность критики Г. Винокура в адрес субъективистских формулировок своей полемической статьи (см. стр. 222). Некоторый скепсис в отношении точности и объективности текстологии и гуманитарных наук вообще сказывается и в рецензируемой книге, но уже в значительно ослабленном виде. По существу же филологическая критика текста всегда – сперва с меньшей, потом с большей методологической осознанностью – лежала в основе теории и практики Б. Томашевского-текстолога. «Задача критики текста, – писал он, – состоит не в том, чтобы выбрать текст, а в том, чтобы его доказать» (стр. 190).
Правда, Б. Томашевский отвергал термин «канонический текст» и ту идею, которую он связывал с этим термином. Казалось бы, термин «подлинный текст», принятый Б. Томашевский, как будто является синонимом «канонического текста», так же как и «дефинитивный», «окончательный», «правильный», «точный» текст. Ведь все эти термины обозначают тот текст произведения, который по научным основаниям предпочитается другим и после необходимой проверки воспроизводится в правильно подготовленном издании. Однако в этих синонимах есть свои оттенки. В слове «канонический» Б. Томашевский остро ощущал «жесткость» (см. стр. 273) раз навсегда устанавливаемого «канона», стремление стандартизовать работу текстолога, заменить филологическую критику текста автоматическим применением инструкций, подменить принцип подлинного текста принципом санкционированного текста.
Б. Томашевский еще в 1922 году писал, что установление подлинного текста произведения «не есть какая-то сдельная работа, границы которой легко определяются». Он считал, что текстологические решения ни на каком этапе нельзя объявлять окончательными и впредь не подлежащими апелляции – не только потому, что могут найтись новые документальные источники, но прежде всего потому, что новое проникновение в смысл текста, новое, более широкое комментирование его часто вскрывает опечатку, ошибку, обмолвку, неправильное чтение или неверную компоновку текста там, где их не замечали раньше.
Б. Томашевский не отрицал значения текстологических инструкций. Он сам составил ряд инструкций. В записке «Об издании классиков» он резко критиковал издательства за отсутствие заботы о составлении как «особых инструкций для каждого писателя в отдельности», так и «общей инструкции, определяющей тип издания и общие требования, предъявляемые к каждое редактору» (стр. 238). Записка показывает, как энергично боролся он с разнобоем в текстологической практике. «Общие нормы и требования возможны в разрешении текстологических вопросов», – писал здесь Б. Томашевский (стр. 228). Чуждо ему было не стремление инструктировать текстолога, а отношение к инструкции как к панацее.
В этом духе Б. Томашевский и излагает правила текстологии. Так, основополагающий принцип выбора редакции – «принцип последнего авторского текста» – он характеризует как «вообще дающий правильный результат», подчеркивая, что «удаляться от правила последней редакции следует с большой осмотрительностью», но тут же указывает, что переработка, особенно произведенная через много лет, может привести к «вопиющему разностилью», к «фабулярным противоречиям» а что в подобных случаях, которые могут быть установлены лишь критикой текста, основное правило не должно применяться. А это опять-таки означает, что в текстологии никакие формальные правила не могут заменить филологического анализа.
Пафос аргументированной филологической критики и устанавливаемого ею «подлинного текста» и являлся пафосом книги Б. Томашевского и всей его текстологической деятельности.
- В. Нечаева, Проблема установления текстов в изданиях литературных Произведений XIX и XX веков, – в сб.: «Вопросы текстологии», М. 1987, стр. 38.[↩]