Лишние слова о «лишних людях»

1

Говорят, в спорах рождается истина. Следовало бы при этом добавлять: не всякий раз спор ведет к истине, в иных случаях он даже затемняет ее. Тогда это – лишний спор.

Недавно в журнале «Вопросы литературы» (1959, N 11) появилась статья Г. Макогоненко под названием «Пушкин-художник и его время». Автор этой статьи призывает к решительному пересмотру сложившихся взглядов на пушкинский роман «Евгений Онегин».

Г. Макогоненко и ранее высказывался на эту тему. Необходимо, однако, отметить, что его суждения об «Евгении Онегине» находятся в явной зависимости от книги Г. Гуковского «Пушкин и проблемы реалистического стиля», законченной еще в 1948 году и появившейся в печати девять лет спустя. Возможно, некоторое влияние на него оказала также статья С. Бонди, опубликованная в качестве предисловия к изданию «Евгения Онегина», вышедшему в Детгизе в 1957 году.

Основной пафос статьи Г. Макогоненко состоит в утверждении, что Онегина никак нельзя относить к «лишним людям», а Татьяна вовсе не является возвышенной натурой. Но, может быть, сам того не подозревая, Г. Макогоненко нацеливает острие своей мысли против самого существа историко-литературной концепции, разработанной классиками передовой русской критики и в своих основных частях вошедшей в наши представления о русском литературном процессе XIX века. Достаточно сказать, что, относя Онегина к категории «лишних людей», Белинский и Герцен видели в нем родоначальника центрального героя русского реалистического романа.

Предоставим, однако, слово автору статьи. О Белинском, например, он говорит, что в его статьях впервые выражена «большая правда» о пушкинском романе, но многое было ему «неизвестно, кое-что не было им понято». В чем состояла «большая правда», которую сказал великий критик, чего он не понял, что осталось ему неизвестным – об этом мы так ничего и не узнаем из статьи.

«Сокрушающий удар по роману нанес Писарев», – пишет Макогоненко, но при этом нет никаких оговорок насчет того, что Писарев отнюдь не «сокрушил» романа, что «Евгений Онегин» по-прежнему остается величайшим образцом русского национального искусства.

Автор статьи решительно отвергает все утверждения Герцена об «Евгении Онегине», хотя его имя в статье даже не упомянуто.

Бегло сказав что-то о Белинском и что-то о Писареве, автор затем повел настоящую психическую атаку на читателя: с изучением «Евгения Онегина» у нас будто бы полная катастрофа. Следуют устрашающие формулировки:

«Формула Белинского, искусственно вырванная из контекста, – «энциклопедия русской жизни» – абсолютизируется, объявляется в сущности исчерпывающей характеристикой романа».

Мы еще не избавились «от гипноза писаревских приговоров».

«Актуальной задачей пушкиноведения является освобождение «Евгения Онегина», из которого вышел и мощно развился русский роман, от предвзятых оценок».

«До сих пор Онегин не вышел из затемнения».

Действительно все это очень темно. Но тут автор статьи решил рассеять сгустившийся мрак. Наступила очередь для утешительных фраз, вроде, например, следующих:

«Ученые-пушкинисты поняли и почувствовали эту выдвинутую временем задачу. На наших глазах происходит пересмотр оценок «Евгения Онегина»…»

«Пересмотр осуществляется на прочном основании, поскольку уяснились особенности реалистического метода построения характера, раскрылась обусловленность человека, его нравственного облика, его общественных взглядов обстоятельствами его общественного бытия».

Слова, слова, слова… И слова эти – лишние.

Почему наше время требует отказа от взгляда на пушкинский роман, сложившегося более чем за столетие? В чем несостоятельность понимания Онегина как «лишнего человека»? В чем преимущество того взгляда, сторонником которого является автор статьи?

Судя но всему, над этими вопросами Г. Макогоненко вовсе не задумывался. Мы, заявляет он, знаем секрет реалистического построения характера. Нам куда легче. Мы стоим «на прочном основании». Впечатление получается скорее обратное: не гранит, а песок под ногами у автора статьи.

Трудно понять, как можно в наши дни приходить в восторг от таких «открытий», как признание обусловленности человеческого характера общественной средой. Ведь это было азбучной истиной еще для Белинского, Герцена, Чернышевского и других передовых деятелей русской литературы.

Но это пока «пролог». Действие начинается с возвеличения Онегина. Автор статьи исключает его из категории «лишних людей». По его мнению, получилось простое недоразумение: к тому времени, когда критика выступила с развернутыми суждениями об «Евгении Онегине», появился «Герой нашего времени», и пушкинского Онегина отождествили с лермонтовским Печориным. Автор статьи так и пишет: «Тень судьбы нового героя – «лишнего человека» – пала на Онегина. Началась, а позднее закрепилась традиция рассмотрения Онегина в ряду героев другой эпохи, эпохи «лишних людей».

Вот как, по Г. Макогоненко, делалась история передовой русской критики: не разобрались люди, не увидели разницы между Онегиным и Печориным, а теперь, сто с лишним лет спустя, разбирайся за них. Впрочем, анализируя художественное произведение, наш автор также занят более всего выяснением не его идейной сущности, а разного рода недоразумений, возникавших в отношениях между героями.

Прежде, чем перейти к тому, как в статье пересматривается традиционная концепция образа Онегина, замечу, что, вопреки мнению Г. Макогоненко, никакой особой эпохи «лишних людей» в истории не было и не могло быть. «Лишний человек» – трагическая фигура, и трагизм его, с одной стороны, в разрыве с пошлой средой, а с другой – в неспособности вступить в активную борьбу с ней. И чем более нарастал этот трагизм, тем явственнее становилась потребность в активном общественном деятеле, который формировался в тех же самых исторических условиях. Между прочим, герои романа Чернышевского «Что делать?» всего лишь несколькими годами отделены от тургеневского Рудина.

Делая вид, что он критикует ошибочные положения писаревской концепции «Евгения Онегина», Г. Макогоненко в действительности пытается опровергнуть мнения Герцена, Белинского и Чернышевского о пушкинском романе. Вовсе не призывая к слепому преклонению перед авторитетами, думаю, однако, что, коль скоро берется под сомнение то или иное суждение большого мыслителя, необходимо быть максимально точным в своей аргументации. У великих людей и ошибки бывают очень показательны, как правило, они уходят своими корнями в глубокие пласты истории.

Напомню слова Герцена об Онегине, сказанные им в работе «О развитии революционных идей в России»: «Онегин – это ни Гамлет, ни Фауст, ни Манфред, ни Оберман, ни Тренмор, ни Карл Моор; Онегин – русский, он возможен лишь в России; там он необходим, и там его встречаешь на каждом шагу. Онегин – человек праздный потому, что он никогда и ничем не был занят; это лишний человек в той среде, где он находится, не обладая нужной силой характера, чтобы вырваться из нее» ¹.

Белинский хотя и не назвал Онегина «лишним человеком», но его характеристика пушкинского героя в общем совпадает с герценовской. Можно допустить, что Герцен, характеризуя Онегина как «лишнего человека», опирался на ранее появившиеся статьи Белинского, который писал: «Онегин – добрый малой, но при этом недюжинный человек. Он не годится в гении, не лезет в великие люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат его; он даже не знает, чего ему надо, чего ему хочется; но он знает и очень хорошо знает, что ему не надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива самолюбивая посредственность» ². Развивая дальше свою характеристику Онегина, Белинский называет его страдающим эгоистом или же эгоистом поневоле.

Суждение Чернышевского почти текстуально совпадает с суждением Белинского: «…Чего ему (т. е. Онегину. – Б. Б.) хочется, о чем он тоскует – он сам не знает» ³.

Белинский видел в Печорине прямое продолжение Онегина: «Другой поэт представил нам другого Онегина под именем Печорина…» ⁴.

Чернышевский присоединился и к этой мысли своего предшественника. Замечательный тезис Чернышевского о движении центрального героя русского романа прочно вошел в наши историко-литературные представления:

1. А. И. Герцен, Собр. соч. в 30-ти томах, т. VII, М. стр. 204.[↩]
2. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, М. стр. 457.[↩]
3. Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. IV, М. стр. 698.[↩]
4. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, стр. 469.[↩]