Писать книги или заниматься политикой?

1

«Какая политика, какая культура?», «Долг это наш или не долг?», «Называет себя интеллектуалом, а кто он есть?», «Я такой же скучный, как мое ремесло», «Бунтовать – это хорошо. Но как и против кого?», «Аристократический художник, заболевший демократией», «Роман – это мечта? Да, мечта о жизни, «Писать по инерции», «Один бестселлер порождает другой», «Бестселлер, который убивает», «Серьезные люди живут без поэтов», «Кто боится поэзии?», «Пространство в поисках автора», «Мне не нравятся интеллектуалы, танцующие каждую кадриль», «Нужны ли интеллектуалы?», «Двусмысленность и парадоксы во взаимоотношениях культуры и общества», «Писатели в кризисе: как обращаться со словами?», «Может ли писатель изменить мир?».

Эти заголовки взяты из итальянской прессы разных направлений.

Есть слово travaglio: страдание, огорчение, тяжелая работа, болезнь, боль. Оно точно определяет настроения итальянской творческой интеллигенции в 1976 – 1977 годах. Попытаемся разобраться в хаосе переплетающихся дискуссий, в столкновении идей и главных тенденций. Будем говорить об итальянской национальной культуре, внутри которой, как в сообщающихся сосудах, происходит сложный диалектический процесс взаимодействия и противопоставления марксистской, католической и либерально-демократической мысли, причем внутри каждого из этих главных течений существуют свои «подгруппы» и оттенки. Придется говорить не только о писателях: историки, философы и социологи играют не меньшую роль в происходящей борьбе идей, и от этого абстрагироваться нельзя.

За последние два-три года политизация итальянской духовной жизни еще более возросла. Самые известные писатели: Кальвино, Вольпони, Моравиа, Шаша, Кассола, Джудичи, Паризе, Камон, Малерба, Роверси, Сангуинетти и другие – пишут статьи о терроре, об абортах, о проблемах развивающихся стран, О разоружении, о юриспруденции, о молодежном движении. Время от времени они, правда, выпускают и художественные произведения, но прежде всего откликаются на злобу дня в газетах. Это объясняется тем, что в стране создалась новая историческая ситуация; переходный период (когда изменяются соотношение классовых сил и сама структура власти) неизбежно связан с обострением противоречий и драматическими событиями. Творческая интеллигенция, за исключением филистеров, вовлечена в борьбу, и не так давно Кальвино очень кстати процитировал классика: «Да сказать по правде, даже и мы, сидя с пером в руках перед этой рукописью, – а ведь нам приходится иметь дело лишь с описанием событий и бояться только критики наших читателей, – чувствуем некоторое смущение, мешающее нам продолжать свой рассказ» ¹. То, что Мандзони называл смущением, сейчас стало travaglio.

Итальянцы часто и зря обвиняют свою литературу и культуру в провинциализме. На самом деле надо говорить о своеобразии исторических путей страны и ее интеллигенции. Наивно проводить прямые сравнения, скажем, с Францией и ставить по этому принципу отметки: различны традиции и опыт. В Италии культура, рожденная Сопротивлением, была не просто антифашистской, но тяготела к социалистическим идеалам, – Пазолини называл это «социализмом чувства». На протяжении послевоенного тридцатилетия Коммунистическая партия Италии неизменно находится в центре интересов, столкновений, споров по этическим проблемам, в том числе таким вечным, как добро и зло. На нее надеются, на нее нападают, к ней апеллируют. Так было в первые послевоенные годы, когда Витторини горько и страстно спорил с Тольятти о соотношении культуры и политики. Так происходило и в 1977, когда развернулась важная общенациональная дискуссия на тему: «Мужество, страх, оптимизм и пессимизм в сегодняшней Италии».

Отправным пунктом для этой статьи послужили парламентские выборы 20 июня 1976 года – то, что им предшествовало, и то, что за ними последовало. 20 июня – начало нового этапа. Теперь уже невозможно руководить страной без коммунистов, ИКП стала одновременно «партией оппозиции и управления». Это требует смелых и творческих решений, и в январе 1977 года Генеральный секретарь ЦК ИКП Энрико Берлингуэр, выступая на широком совещании, призвал интеллигенцию принять действенное участие в предстоящей большой работе. Именно на этой встрече с интеллигенцией Энрико Берлингуэр впервые сформулировал задачи, которые в данный исторический период поставили перед собой итальянские коммунисты. То было через полгода после триумфального исхода выборов, и тогда трудно было предположить, что очень скоро возникнут серьезные сложности, в частности, во взаимоотношениях с интеллигенцией.

Между тем симптомы некоторого travaglio были налицо еще перед выборами. Тогда произошла резкая поляризация сил, небольшие партии и ультралевые группы понесли серьезный урон, а неофашисты потерпели такое поражение, что их партия МСИ раскололась, а главный идеолог так называемой правой культуры, очень активной в начале 70-х годов, Армандо Плебе публично признал: «Несмотря на все акробатические трюки, с правой культурой ничего не вышло, так как интеллектуалы не присоединялись».

Плебе – личность презренная и ничтожная, и имя его можно считать нарицательным для выскочек и ренегатов. Но за три недели до выборов в миланской газете «Иль джорнале нуово» был напечатан «Манифест интеллектуалов в защиту свободы». Его первоначально подписали пятьдесят один человек, а потом началась длинная цепь подписей – всего подписали около двухсот деятелей культуры. Этот документ, длинный и удивляющий логическими провалами и тривиальностью суждений, прозвали «антикоммунистическим призывом пятидесяти». Стержневая идея отсутствует, если не считать положения, что необходимо объединиться, дабы противостоять приближающейся «гегемонии марксистской культуры». Кроме нападок на ИКП в документе содержались резчайшие обвинения по адресу тех интеллигентов, которые традиционно поддерживают коммунистов на выборах.

Конец «призыва» напыщенно – риторичен: «Мы защищаем партии и людей светской традиции, но также партии и людей христианской традиции, ибо все мы – дети той свободы, которую наша страна, несмотря на ошибки и падения, несмотря на периоды деспотии, с которой она боролась, сумела сохранить, памятуя об идеалах Рисорджименто». Среди подписавших – философы, историки, социологи, юристы, филологи, экономисты, некоторые – крупные ученые, пользующиеся европейской известностью. Кроме того, много публицистов, несколько писателей, не слишком популярных.

«Унита» однажды писала: «Мы не только не смешиваем умеренного с консерватором, консерватора с реакционером, реакционера с фашистом, но постоянно ищем различия между ними». Это верно, но верно и то, что сами коммунисты не раз с достойной уважения прямотой признаются: «Мы реагировали с запозданием». Мне кажется, что в тот момент на «Манифест» не обратили должного внимания. Между тем впервые за весь послевоенный период представители либерально-демократической культуры (среди которых нет фашистов) сделали попытку организоваться. После опубликования «призыва» произошло два события: вышла книга «Культура капитуляции» и была создана ассоциация «Арчес», в которую вошли интеллигенты-миряне, ставившие своей целью «помочь ХДП избавиться от католического обскурантизма и популизма».

«Культура капитуляции» – это первый сборник, выпущенный в свет миланским издательством «Скорпион», объявившим, что его задача – «помогать молодым людям, которые после долгой ночи прокоммунистического конформизма начинают самостоятельно мыслить».

Кто глава издательства, кто дал деньги на выпуск книги – неизвестно. Но книга знаменательна. Странный формат: длинная, узкая; всего две тысячи нумерованных экземпляров; на мягкой желтоватой обложке слегка стилизованный скорпион. В сборник включено двадцать три интервью, которые журналист Федерико Орландо взял у различных деятелей культуры. Политический «спектр» участников сборника – от «умеренно левых» до откровенно правых. Есть много громких имен. Среди авторов – люди, отличные друг от друга и по возрасту, и по политическому прошлому, общественному положению, масштабу дарования. Некоторые подписали «призыв», другие нет. Но и «призыв», и сборник, где четко сказано, что выход его- продолжение акции, начавшейся с «призыва», представляются серьезным актом идейной борьбы. «Манифест» был плоским от начала до конца, а сборник неоднозначен. За немногими исключениями, тексты несравнимы с убогой книжной и журнальной продукцией Плебе, выступившие здесь профессора – не парвеню. И очень интересно разобраться в том, что объединило этих людей и кто – за ними.

Орландо – штатный сотрудник газеты «Джорнале нуово» (заведует там отделом культуры) – поступил несколько безвкусно, посвятив сборник своему шефу, директору газеты. Однако все так: «Индро Монтанелли, вдохновителю борьбы за свободу». Но имя это – эмблема. Многие в Италии считают Монтанелли литератором номер один. Он знаменитый журналист, автор множества книг, среди которых – романы, пьеса, биография Герцена, книги, посвященные античности и почти всем периодам истории Италии. Романы не принесли автору особой славы, но работы историко-психологического характера пользуются огромным успехом. Последняя из опубликованных – «Италия в черной рубашке» – написана неплохо: общеизвестные факты сгруппированы умело, есть новые подробности, сообщенные автору участниками событий. Примечательна оценка Муссолини: он «никогда не был настоящим социалистом. Даже когда он выделялся в партии как одна из крупнейших фигур, он не любил партию и презирал других ее руководителей. Он пользовался удобной этикеткой, чтобы завоевывать массы, к судьбам которых был совершенно равнодушен… Они интересовали его лишь как «революционный материал» для завоевания власти, его власти» ².

Очень молодым Монтанелли начал работать в газете «Коррьере делла сера». В сентябре 1943 года, когда неминуемый крах фашизма был ясен всем, кроме простачков или фанатиков, он оказался в числе тридцати пяти работников газеты, отказавшихся сотрудничать с немецкими оккупантами. Арест придал его биографии привлекательный отблеск антифашизма. В первые послевоенные годы, вернувшись в «Коррьере», он стал вести рубрику «Встречи», а в воскресном приложении – «Уголок Монтанелли»; сделал головокружительную литературную карьеру. В Италии публицист, обладающий талантом, профессиональной хваткой и нужной дозой прагматического цинизма, маскирующегося «этичностью», может рассчитывать на популярность, какой редко добиваются поэты. Монтанелли пишет общедоступно, темпераментно, умело сочетая сарказм, сентиментальность, патетику, юмор, морализирование, парадоксы. Его более шести тысяч раз привлекали к суду за диффамацию, что в данном случае не непременно означает «за клевету». И он очень часто выигрывал дела, либо истцы забирали жалобы обратно. Но даже если проигрывал – неважно. Важна его активность, импонирующая так называемым средним читателям: они чем-то раздражены или недовольны, им не нравится, как вообще обстоят дела в государстве, или их возмутил какой-то конкретный случай, но сами они не умеют выразить свои пожелания, претензии или обиды, и за них это делает блестящий журналист, обладающий громкой известностью.

В 1972 году, когда «Коррьере делла сера» перешла к новым владельцам, Монтанелли, взбешенный тем, что директором назначили не его, возглавил живописную склоку против Пьеро Отгоне. Это тянулось до 18 октября 1973 года, когда еженедельник «Мондо» поместил сенсационное интервью: «Говорит Индро Монтанелли. Анти-Коррьере«. Там были и нападки на стиль газеты, и грубейшие личные выпады. На следующий день Отгоне спросил, в какой форме Монтанелли предпочитает расстаться с «Коррьере». Кончилось тем, что «короля» журналистов уволили, чего он явно желал. Описать масштабы скандала невозможно. «Стампа» немедленно пригласила «короля» вести рубрику «Монтанелли против течения», но в редакции знали, что это ненадолго. Надо было найти 12 миллиардов лир, и они нашлись. 24 апреля 1974 года «Стампа» поместила прощальное обращение Монтанелли к читателям. Бог с большой буквы, благодарность, немножко юмора и лирики. И главное: «У меня будет своя газета в Милане, и я надеюсь сделать ее прекрасной, прекраснейшей». Первый номер вышел 26 июня, издателем числился «коллектив редакторов» во главе с известным (ныне покойным) прозаиком Гвидо Пьовене. Газета называлась «Иль джорнале», но уже существовала какая-то газетка под таким названием, и пришлось добавить слово nuovo (новый), которое набирают петитом.

Сборник «Культура капитуляции» не случайно посвящен Монтанелли. Ни он сам, ни его заместитель по газете Энцо Беттица не подписали «призыв» и не дали интервью, но это тактика. Не подписал его также человек, близкий к Монтанелли политически и психологически, – издатель Эдилио Рускони, тот самый, в связи с чьей многообразной деятельностью итальянцы когда-то придумали формулу: «Писать налево, печататься направо». В одном из еженедельников Рускони ведет свой «Уголок» Монтанелли. Другой еженедельник, усиленно занимающийся культурой, особенно усердно популяризировал «призыв». Сообщали, у кого возникла идея его выпустить, кто с кем и когда консультировался и пр. Читателям известного типа такие вещи нравятся: у них возникает чувство причастности.

Рускони любит размах, Монтанелли не меньше. Начиная с 1975 года его группа связана с Телемонтекарло. Считается, что это иностранная телепередача, на деле же – чистый камуфляж. Не будем говорить о финансовой стороне дела, хотя тут замешаны миллиарды. Важно другое – каждый вечер по каналу, передающему на Италию, выступает Монтанелли или кто-то из его помощников. Телемонтекарло, пишет «Ла репубблика», «имеет вполне определенную политическую позицию: антикоммунисты, изображающие себя этакими жертвами. Это миланские правые: политические лидеры Де Каролис и Маццотта, поэты – Монтанелли и Беттица, сторонники – читатели газеты «Джорнале нуово» ³. Здесь все точно, кроме того, что Массимо Де Каролис – enfant terrible ХДП – не политический лидер, а креатура Монтанелли, который гораздо умнее, опытнее и гибче. Именно выступая по Телемонтекарло перед выборами 20 июня, Монтанелли нашел ошеломляющий лозунг: «Зажмите нос, но голосуйте за ХДП!» Он агитировал успешно, Де Каролис получил очень много голосов. Вообще-то не каждый может позволить себе смелость сказать: «Зажмите нос, но голосуйте…» За этим стоит четкая политическая формула: «Да, ХДП виновна в том состоянии, до которого доведены государственные дела в Италии, но…» За этим стоит абсолютный, воинствующий антикоммунизм Монтанелли и его группы.

Отсюда и «призыв», и сборник «Культура капитуляции», и создание «Арчес». Думаю, тот факт, что «призыв» подписали около 200 человек, объясняется тем, что в стране непрестанно усиливаются настроения разочарования, скептицизма и тревоги. Именно поэтому среди подписавших есть люди, которым не стоило бы попадать в двусмысленные ситуации и двусмысленные компании. Это тоже travaglio интеллигенции, и только этим можно объяснить, что в подобной акции принял участие Никола Аббаньяно, философ, самый крупный представитель итальянского экзистенциализма, который, пройдя через этот опыт, оказался способным воспринять и другие течения мысли. Или видный историк Розарио Ромео, автор трудов, считающихся классическими, в частности о Кавуре. Не далее как в сентябре 1977 года историк-марксист, член ЦК ИКП Паоло Сприано писал в связи с выходом в свет второго тома работы Ромео: «Теперь, благодаря этой работе, мы имеем первую образцовую биографию Кавура, созданную итальянской историографией» ⁴. Так почему же крупный ученый, по политическим убеждениям – республиканец, подписал «призыв»? Чувство интеллектуального достоинства, казалось бы, должно было помешать и Аббаньяно, и Ромео, и многим другим поставить свои подписи под бессодержательным и вульгарным документом. Однако этого не случилось.

В этой связи необходимо сказать несколько слов о республиканцах. Как раз в те дни, когда был опубликован «манифест», в книжных магазинах появился том «Культура и демократия» (материалы конгресса, проведенного в 1975 году под эгидой республиканской партии). Первый доклад «Идеалы Сопротивления спустя тридцать лет» сделал Лео Вальяни, видный историк, игравший значительную роль в Сопротивлении. У Вальяни безупречная личная репутация. Он много говорил об ИКП, воздавая ей должное: «Культурный успех марксизма достигнут заслуженно. Коммунистическая партия – естественный наследник того, что сохранилось от марксизма в социалистической партии…» ⁵

Второй доклад, «Культура и общество в Италии», сделал Розарио Ромео.

Материалы конгресса заслуживают внимания и сами по себе, и как доказательство глубины travaglio. Лидер республиканской партии Уго Ла Мальфа, антифашист, человек умный и – что в данном случае существенно – умеющий подниматься над узкопартийными интересами, признает, что марксистская культура в Италии серьезно воздействует на общественную жизнь и что ИКП очень сильна, тогда как республиканцы фактически лишены влияния. Он настаивает (справедливо!), что республиканцы имеют право участвовать в духовной жизни страны, так как они считают себя наследниками идеалов Рисорджименто.

И однако рецензий на книгу «Культура и демократия» не было, и причина тому – чисто политическая: некоторые участники конгресса подписали «бессмысленный антикоммунистический манифест», как объяснили Ла Мальфе. Известно, что сам Ла Мальфа реагировал на эти подписи болезненно, но личного отношения мало: приходится платить и по политическим счетам.

Все это было летом 1976 года. Некоторая эйфория, вызванная победой на выборах, заслонила историю с «манифестом». Потом начались и продолжались во все убыстрявшемся темпе другие события, и основной вывод отчетливо прозвучал позднее: «В отличие от начала 70-х годов, когда пытались создать некую культурную концентрацию вокруг неофашизма, сейчас стараются объединить консервативные силы, во главе их стоят инициаторы «антикоммунистического призыва пятидесяти», выпущенного во время выборов 1976 года. В корне зла находится «Джорнале» Монтанелли» ⁶.

Чтобы понять, какого типа люди объединились в намерении противопоставить свои ценности марксистским, назовем Ренцо Де Феличе. Он принадлежит к либерально-демократической школе и давно считается одним из серьезных специалистов по истории итальянского фашизма. Первый том его исследования о Муссолини вышел в 1965 году, четвертый (но не последний) – в 1975. Де Феличе разыскал в архивах чрезвычайно важные материалы. Но по мере того, как тома выходили в свет, у многих и в Италии, и за рубежом возникли и крепли сомнения насчет корректности авторской позиции. Стремление к научной беспристрастности очень похвально, но в концепции фашистского феномена, предложенной Де Феличе, почти исчез этико-политический момент. Уже при чтении первого тома «Муссолини-революционер» (где речь идет о событиях до 1920 года) возникает ощущение некоторой идеализации персонажа. Очень доверчиво отнесся автор к периоду, когда будущий дуче был социалистом, а потом заимствовал довольно левую программу «политической партии футуристов», лидером которой был Маринетти.

В ответ на критику Де Феличе дал «Интервью о фашизме» своему единомышленнику, молодому американскому историку Ледену. Подчеркнуто вызывающе он заострил собственные взгляды и провел резкую грань между понятиями «фашизм-движение» и «фашизм-режим». Он рассматривал «фашизм-движение» как революционное стремление к обновлению общества и к созданию «человека нового типа». Что касается «фашизма-режима», писал он, то это годы личной диктатуры Муссолини, но даже при такой постановке вопроса он как-то пытался выгородить Муссолини и спасти от прямой ответственности. Наконец, Де Феличе настаивал на тезисе, согласно которому фашизм в период консолидации пользовался поддержкой широких народных масс.

Вспыхнула полемика. Английский историк Мэк Смит заявил, что Де Феличе «воздвиг памятник Муссолини». В Италии авторитетный историк-коммунист Паоло Алатри, который не только исследовал феномен фашизма, но и участвовал в борьбе с нацистами в оккупированном ими Риме, с корректностью ученого, но беспощадностью гражданина опроверг Де Феличе: «Все, кто жил в эпоху фашизма, знают, каким пассивным и регулируемым было участие масс в политической жизни» ⁷. Когда Де Феличе начал жаловаться, что его подвергают моральному линчеванию, Лео Вальяни возразил: «Мое поколение присутствовало при настоящем линчевании оппозиционеров, которых забивали дубинками до смерти, при том, как жгли (не метафорически) газеты и книги». И дальше: «Никто не угрожает свободе самовыражения Де Феличе, но рецензенты его книг имеют право на такую же свободу» ⁸.

Мы слишком хорошо знаем, чем был фашизм, чтобы не думать о политической позиции тех, кто сейчас пишет о нем. Конечно, Де Феличе антимарксист, но все же жаль, что этот серьезный ученый подписал такой плоский «призыв» и оказался в компании с Орландо, который вульгарен и некомпетентен.

Однако в упоминавшемся сборнике «Культура капитуляции» есть и интересные вещи. Философ и эстетик Розарио Ассунто выступил на тему, дебатировавшуюся и на конгрессе интеллектуалов-республиканцев. Пока крочеанцы и антикрочеанцы, идеалисты и экзистенциалисты спорили между собой, марксисты завоевывали умы. «Мне хочется, – говорил Розарио Ассунто, – высказать и более общие соображения о той притягательной силе, которую марксизм имеет для всей западной культуры. Думаю, настало время спросить себя: какую альтернативу предложил Запад? Какой философии Запад доверил свою судьбу? Неужели мы можем всерьез верить, будто философия, исповедуемая мистером Бэббитом (героем романа Синклера Льюиса. – Ц. К.), обладает достаточной спекулятивной силой, чтобы нокаутировать куда более закаленное марксистское мировоззрение, могущее похвалиться благородными предками, являясь, как говорил Энгельс, наследником немецкой классической философии?» И дальше: «Какое влияние может оказывать на человека, у которого на столе – портрет Грамши, плоский и вульгарный материалистический утилитаризм, придумывающий лозунги вроде: одним автомобилем больше – одним коммунистом меньше?» ⁹. Ассунто размышлял и об идеализме молодежи и художественной интеллигенции, которым не может не импонировать сама идея о скачке из царства необходимости в царство свободы.

Политолог Никола Маттеуччи – человек, пользующийся широким признанием (о его работах и взглядах часто шла речь на республиканском конгрессе), либерал, твердо верящий в превосходство своих ценностей. Во время одной из недавних теоретических дискуссий он писал: «Либерализм, рожденный Токвилем, и сегодня остается большой и все более актуальной альтернативой теории, созданной Марксом…» ¹⁰ Маттеуччи признает, что сегодня в Италии марксистская мысль «органичнее, свободнее и, может быть, богаче», чем либерально-демократическая, у которой, однако, с его точки зрения, потенциально большие возможности: она объединяет широкий круг людей – от социалистов до либералов. Главная мишень Маттеуччи – популизм, будь то католический или «абстрактно-революционный» (ультралевых радикалов Маттеуччи называет «чичисбеями и менестрелями так называемой революции»). Он призывает всю итальянскую «критическую культуру», и марксистскую и либерально-демократическую, бороться против популизма «с его мистикой равенства, с его двусмысленной претензией одновременно на анархичность и на авторитаризм, с его презрением и даже ненавистью к деятелям культуры, опирающимся на разум». Можно много писать о пестром сборнике, выпущенном Орландо; среди двадцати трех авторов есть люди образованные и серьезные, которые являются нашими идейными противниками, но им нельзя отказать в интеллектуальном багаже. Но есть и люди агрессивные, озлобленные, готовые через многое переступить в своей борьбе против «марксистской гегемонии в Италии». Некоторые повороты мысли весьма любопытны. Например, когда авторы сборника, перечисляя грехи левых интеллектуалов, делают упор на том, что те плохо знают произведения Маркса: «в области изучения марксизма у итальянцев не возникло ни одной новой идеи»; «в кино и в прозе, у режиссеров и писателей нет новых, вдохновленных марксизмом идей».

2

У соперника Монтанелли Пьеро Отгоне есть своя формула: «Хорошая газета должна быть органом информации, иметь свое лицо и определенную линию (все равно, правую или левую, реформистскую или консервативную, лишь бы сохранялась объективность анализа)». При Отгоне «Коррьере делла сера» несколько полевела. Его заместитель-социолог Гаспаре Барбьеллини Амидеи, который вместе с соавтором получил в 1977 премию Кампионе «за лучшую книгу, написанную в этом году профессиональным журналистом». Книга называется «Король – это фетиш (роман вещей)». Роман о цивилизации потребления. После второй его книги «Лабиринты социологии» завязалась дискуссия. Некоторые упрекали Барбьеллини за то, что он «пишет слишком блестяще», другие же возражали, что не обязательно о серьезных вещах писать скучно. Барбьеллини, как кто-то заметил в Италии, постоянно «ведет диалог-спор с марксизмом» и словно балансирует между агностицизмом и католицизмом. После выборов 1976 года он написал статью, вызвавшую бурные споры. Заглавие: «Кто боится марксистского бума? ДВАДЦАТОГО ИЮНЯ ПОТЕРПЕЛИ ПОРАЖЕНИЕ ТЕ, КТО НАХОДИТСЯ ВНЕ КУЛЬТУРЫ». Барбьеллини писал, что «откровенный страх перед гегемонией марксистской культуры в Италии очевиден и довольно вульгарен». Оппоненты коммунистов словно говорят: «Как же так, здесь мошенничают. Вы должны заниматься классовой борьбой, а мы культурой. Вы всегда заявляли, что экономическая реальность преобладает над духовной, которой вообще вроде бы не существует, а теперь вы передергиваете карты и находите себе столько прозелитов в нашей зоне влияния. Если марксисты начнут улавливать души, что останется нам?» И дальше, – долгое время в Италии рассуждали просто: «1. Марксизм материалистичен, следовательно, коммунисты сначала попытаются захватить экономическую и политическую власть, а потом займутся культурой. 2. Марксизм атеистичен, следовательно, коммунисты не могут делать ничего, совместимого с христианством. 3. Марксизм отрицает буржуазные ценности, следовательно, коммунисты не могут предложить средним классам приемлемые моральные нормативы. А потом случилось так, что коммунисты занялись преимущественно культурой в организационном плане (газеты, театры, кино, издательства, школа, исследования, технология) и в творческом: они дали литературе и науке стимулы». Так родилась целая культура, и «тут люди, цепляющиеся за обветшалые представления о мире, стали кричать, что их предали: правила игры не предусматривали, что коммунисты смогут захватить власть или хотя бы часть власти, начав с надстроек, то есть с высоких, «спиритуальных» сфер общественной жизни, а не с заводского конвейера».

Статья эта полемически заострена против католиков, «организующих бессмысленные крестовые походы», в то время как нужны «мысли, книги, кинематографические и театральные произведения, предложения по вопросам образования, борьба против эгоизма и коррупции». Барбьеллини нарисовал коллективный образ «интеллектуальных и политических правящих кругов, утративших лицо, действующих как во сне, отрицающих наличие культуры у других для того, чтобы забыть, что культуры нет у них самих».

Что началось после этого! Монтанелли написал статью «Культура мумий». Он явно не мог заставить себя произнести «Коррьере делла сера» и «Барбьеллини Амидеи». Вместо этого было сказано: «Экс-великая газета» и «Невероятная статья» (невероятная прежде всего потому, что ее написал молодой человек, который… и дальше шло бог весть что об этом человеке). Вообще же, считает Монтанелли, в Италии существуют три культуры. Одну из них – марксистскую – он ненавидит всей душой, хотя и не поминает о гегемонии и даже отдает должное Грамши («но он умер 40 лет тому назад»). Что касается католической культуры, то она должна сделать выбор. Монтанелли поражен, что такой тонкий интеллектуал, как Ла Мальфа, поддержал «невероятную статью».

Ла Мальфа действительно поддержал Барбьеллини. И это не удивительно, так как независимо от политических разногласий он и люди его типа к положению в культуре относятся серьезно и признают примат марксистской мысли в Италии.

Католики реагировали на статью по-разному, некоторые – сочувственно, другие – в высшей степени болезненно. Тема католической культуры в Италии требует тщательного и отдельного анализа, что невозможно сделать в рамках данной статьи, а потому ограничимся только краткой постановкой вопроса. В католическом мире постоянно наблюдается такая динамика, такое брожение и размежевание сил, что уложить все эти процессы в жесткие «формулы» трудно. Есть множество переплетающихся и противостоящих течений, очень велик разрыв между элитарной и массовой культурой. Католическая интеллигенция переживает тяжелый кризис, и причин для него много. Эпоха Иоанна XXIII, казалось, открывала новую эру, но после его смерти наступил регресс. Однако переосмысливаются понятия, казавшиеся аксиомами, идет борьба между сторонниками обновления и традиционалистами, все сильнее становится влияние марксистской мысли. К сожалению, нередко в Италии католическую культуру рассматривают изолированно, как «некую вещь в себе», и довольно примитивно. Повторяются серьезные ошибки, которые итальянская светская культура (даже Кроче) совершала в начале века. Обо всем этом с горечью писал в «Тюремных тетрадях» Грамши.

Разумеется, есть вульгарные клерикалы. И таких сколько угодно. Но среди исследователей-католиков есть компетентные люди. Некоторые научные конгрессы, где участвуют марксисты, представители либерально-демократической мысли и католики, становятся событиями; поднимающиеся там вопросы затрагивают целые пласты национальной истории. Не следует, кстати, отождествлять культурную политику ХДП и церкви, они не однозначны. В книге одного проницательного англичанина, Николса, вышедшей в Италии, рассказывается о речи, которую в 1975 году произнес на совещании католической интеллигенции один из крупнейших итальянских технократов – Джузеппе Петрилли, автор биографии Томаса Мора. Наше время, сказал он, полно таких сложностей и противоречий, таких драматических коллизий, что многие истины, считавшиеся раз и навсегда признанными, приходится подвергать сомнению. «Предвидеть будущее становится все труднее.

1. Алессандро Мандзони, Обрученные, Гослитиздат, М. 1955, стр. 357.[↩]
2. Indro Montanelli, L’ltalia in camicia nera, Milano, 1976, p. 74.[↩]
3. «La Repubblica», Roma, 7 settembre 1977.[↩]
4. «Rinascita», 16 settembre 1977.[↩]
5. »Cultura е Democrazia. Atti del Convegno. La cultura democratica di fronte alia crisi dello Stato», Roma, 1976, p. 26. [↩]
6. »Rinascita», 6 maggio 1977. [↩]
7. «II Messaggero», Roma, 8 luglio 1975.[↩]
8. »Corriere della sera», Milano, 23 luglio 1975. [↩]
9. »La cultura della resa» a cura di Federico Orlando, Milano, 1976, p. 46. [↩]
10. »Mondoperaio», Roma, marzo 1977. [↩]