№2, 1978/Обзоры и рецензии

Со временем не в ладу

А. П. Горбунов,»Серапионовы братья» и К. Федин. Библиографический очерк, Восточно-Сибирское книжное изд-во (Иркутский гос. университет им. А. А. Жданова), Иркутск, 1976, 279 стр.

20-е годы по-прежнему притягивают к себе внимание читателей и литературоведов. За последние два десятилетия изучение советской литературы 20-х годов прошло несколько этапов. От жадного изучения забытых было фактов, от освоения целого ряда текстов, прочитанных после большого перерыва, исследователи двигались к проблемному и целостному осмыслению этого сложного периода. В 70-е годы ученые смогли достичь искомого слияния широкой концептуальности со скрупулезным (жанрово-сюжетным, стилевым) анализом произведений.

70-е смотрят на 20-е с высоты прошедших пятидесяти лет – не дублируют критику уже давних времен, но учитывают ее опыт.

Любой исследователь начального этапа советской прозы обязательно обращается к произведениям, написанным «Серапионовыми братьями». Их сложное, подчас противоречивое художественное наследие требует анализа взыскательного, глубокого и объективного.

Методологической зрелостью современного советского литературоведения обеспечена эффективность такого анализа. Другое дело, находится ли тот или иной автор на высоте достижений науки. Этот вопрос, возникающий при оценке книг каждого литературоведа, выглядит особенно актуальным, когда речь идет об авторе книги, в которой художественная практика «серанионов» рассматривается не только на фоне 20-х годов, но и в контексте всего опыта советской литературы.

Монография А. Горбунова «Серапионовы братья» и К. Федин», привлекая своим заглавием, одновременно сразу же заставляет читателя недоумевать по поводу подзаголовка «библиографический очерк» (что это за жанр?) и откровенно неграмотной аннотации: «В предлагаемом очерке рассматривается становление литературной группы «Серапионовы братья», ее оценка критиков (?) двадцатых годов и современным литературоведением…

На значительном фактическом материале прослеживаются «манифесты» и художническая практика «серапионов». Анализируется стилевой инструментарий Л. Лунца, В. Каверина, Н. Никитина, М. Слонимского, Вс. Иванова. Особое внимание обращено на характер литературного типа у М. Зощенко» (стр. 2; подчеркнуто здесь и далее мной. – Е. К.).

Понять существо подзаголовка книги читателю, вернее всего, не суждено. Возникает лишь догадка: быть может, этот подзаголовок – попытка оправдать post factum безграничное цитирование, сверхобильный пересказ? А цитируются целые критические опусы из журналов 20-х годов, подробно излагается содержание рассказов – иногда даже тех, которые включались в собрание сочинений писателя.

Перегруженность эмпирикой (надо отдать должное автору: материал для анализа привлечен обильный) сочетается в книге А. Горбунова с очень решительным полемическим замахом. Ответы на вопросы: «Кто же такие «Серапионовы братья»? Что было у них общего, что их разделяло? В какой связи находится платформа «серапионов» с их практикой в разные периоды? Каково отношение «серапионов» к формальному направлению в литературе (видимо, в литературоведении? – Е. К.)?» (стр. 15) – автор книги ищет, споря с многочисленными оппонентами. Среди них специалисты по разным вопросам истории советской литературы: Б. Брайнина и Ю. Андреев, В. Иванов и К. Муратова… Но главный оппонент А. Горбунова – коллективное мнение современной науки, из которого вытекает следующее: оценивая ранний этап творчества Вс. Иванова, К. Федина, М. Зощенко, Н. Тихонова и других «серапионов», следует помнить, что они «со временем выросли в крупных советских писателей и поэтов». Этот «непреложный факт», полагает А. Горбунов, как раз и не должен влиять на интерпретацию искусства «серапионов»: следует строго спросить с писательской молодости, отмеченной формалистической порчей!

Разделы книги, посвященные творческой практике самых талантливых «серапионов», наиболее полно показывают, как реализуется эта установка автора.

Вс. Иванов в начале 20-х годов работал с исключительнейшей интенсивностью: менее чем за два года были написаны сборник рассказов «Седьмой берег», «Партизанские повести», роман «Голубые пески». С публикацией этих произведений современники справедливо связывали рождение молодой революционной прозы, сразу прогремевшей на весь мир. 21 апреля 1922 года А. К. Воронский писал В. И. Ленину (речь шла о повести «Бронепоезд 14 – 69»): «…Это уже целое литературное событие, ибо он крупный талант и наш… Имейте в виду, что Всев. Иванов – это первая бомба, разорвавшаяся уже среди Зайцевых и Замятиных. Уверен, что будут и другие» 1.

В одной из рецензий 1923 года В. Переверзев писал о том, что «Сопки (Партизанские повести)»»ярче всего демонстрируют успехи на фронте «беспартийной» беллетристики». А. Горбунов обрушивается на это заявление, видя в нем «чрезмерное восхваление, отрицание или затушевывание в «серапионах» бесспорно вредного (игра формами слова в ущерб содержанию), утверждение того, чем не владели «Серапионовы братья» («исключительный интерес к революционной действительности)…» (стр. 62).

Поскольку «Бронепоезду 14 – 69» уж никак нельзя отказать в революционности, А. Горбунов вообще не говорит об этой повести. Дабы доказать недоказуемое (искания Вс. Иванова начала 20-х годов – сугубо формалистичны), А. Горбунов изымает из своего анализа не только «Бронепоезд», но и «Цветные ветра» и «Голубые пески» (о «Партизанах» говорится вскользь). Все внимание отдается «Седьмому берегу». В «маленьких рассказах», из которых составлен этот сборник, революционная современность заявляла о себе действительно не с такой непосредственностью, как в повестях. Но читатель сразу уловил революционный дух сибирских новелл молодого прозаика. А. Горбунов, однако, анализирует эти рассказы (априори обреченные на разгром), исходя из особой методики, распространяемой на всю книгу. Суть этой методики – в уравнении понятий «художественное мастерство» и «формалистические ухищрения».

К примеру, рассматривается рассказ «Камыши», которому отведено особое место в «Седьмом береге». Вместе с другим рассказом, «Отец и мать», – он образует своеобразный зачин всего цикла, в котором Вс. Иванов глубоко поэтически воплотил идею сдвига (движения), свершившегося под влиянием революции в недвижной сибирской окраине. В рассказе «Камыши» этот мотив выявляется через его антитезу: неподвижность. Герой, спрятавшись в камышах, ожидает своих спутников, с которыми он снова пустится в дорогу. Передышка позволяет герою с особой силой ощутить свое единство с миром родной сибирской природы (чувство, которое свойственно всем любимым героям Иванова начала 20-х годов), земля дарует ему силы перед новыми испытаниями.

Но А. Горбунов обнаруживает в рассказе только цепь произвольных ассоциаций и трактует это «как выпад против утилитарного искусства, как демонстрацию искусства-развлечения, искусства чистой игры».

«Содержательность произведения, – пишет А. Горбунов, – принесена в жертву модернистским устремлениям, не стесненным в рассказе какими-либо рамками. Такое искусство могло лишь развлечь дремлющего обывателя. Оно не в состоянии что-либо показать, чему-либо научить, во что-либо заставить поверить» (стр. 150).

Не только творчество Вс. Иванова, но и сам облик художника в характеристике А. Горбунова глубоко ущербен. Переносом взглядов, присущих персонажам, на их создателя рожден, к примеру, такой пассаж: «Социальная беспомощность героя – это в какой-то мере беспомощность и писателя, немало пережившего, но многого еще не успевшего осмыслить в перспективе времени. Вс. Иванов начала двадцатых годов нередко лишь регистратор отдельных фактов смутной поры, социальной околицы русской действительности. Он не в силах подняться над этими фактами» (стр. 141- 142).

Та же методика использована в разделе, посвященном М. Зощенко. Но тон суждений А. Горбунова здесь еще безапелляционней.

Пересказав фабулу популярных зощенковских рассказов начала 20-х годов (пересказ получился неумелым, с оттенком незапланированного пародирования: известно, что фабула у Зощенко настолько «опредмечена» в слове, что вычленить ее практически невозможно), А. Горбунов делает такой вывод: «В жизни писатель видел только уродливую натуру, патологический тип закоренелого обывателя, неисправимого мошенника, вора. И, конечно, права критика двадцатых годов, указывавшая на шаткость творческих установок М. Зощенко, на преходящий характер его темы, на однообразие социальной интонации» (что хотел сказать автор исследования последним определением – неясно!). «М. Зощенко – писатель факта, изолированного от других, отгороженного глухой стеной как от причин, его породивших, так и от следствий, из него вытекающих… Круг забот и интересов зощенковского персонажа, как принято говорить, не омывался потоками общественной информации и был скорее похож на тихую заводь невежества и полудиких инстинктов» (стр. 73).

Любые приметы новеллистического мастерства Зощенко А. Горбунов объявляет бессодержательным словесным изыском и, более того, практической реализацией стремления уйти от действительности или сознательно исказить ее. Зощенковский сказ… Без него нельзя представить во всей полноте своеобразный облик литературы начала 20-х годов. В книге А. Горбунова читаем: «Формой сказа М. Зощенко пытается обнажить самые темные стороны быта, возводя факт частной патологии в художественный тип» (стр. 80). Органичность лучших новелл Зощенко этой поры А. Горбуновым интерпретируется более чем странным образом: «…Ущербность идеологических установок, найдя удивительное согласие в языковом оформлении, все более и более выливалась в творчестве М. Зощенко в социальный художественно оформленный пасквиль» (стр. 80).

Читая страницу за страницей первую часть книги А. Горбунова, невольно приходишь к мысли, что искусство слова (которому от природы присуща многозначность, условность, которое требует от читателя умения войти в мир художника) просто-напросто раздражает литературоведа своей обязательной «усложненностью».

Эта мысль не отрицается, а даже подтверждается второй частью («К. А. Федин – публицист и художник»). Она достаточно суверенна: с первой связаны лишь два ее раздела, посвященные анализу известного фельетона «Мелок на шубе» и К. А. Федину в кругу «серапионов».

Обзор публицистической деятельности Федина в 1919 – 1922 годах (очень подробный, занимающий более четверти книги) мало связан с общей темой работы. Видимо, автор пожелал включить в нее весь материал о 20-х годах, «наработанный» им, а издательство (да и кафедра Иркутского университета, рекомендовавшая рукопись к изданию) предоставило ему полную свободу, которой он и воспользовался достаточно широко.

Публицистика К. Федина принимается А. Горбуновым вся и без оговорок, – более строг он к фединской прозе начала 20-х годов (сб. «Пустырь», 1923). Как известно, это книга цельная, с четко реализованным единым замыслом. Он ярче всего раскрывается в центральном произведении цикла повести «Анна Тимофевна» (Горбунов упорно называет ее «Анна Тимофеевна»). В этой повести К. Федин, опираясь на чеховско-горьковский опыт обличения провинциальной окуровщины, находит свой особый подход к традиционной теме. Произведения, составившие «Пустырь», построены на контрасте между индивидуальным чувством, заявляющим о себе в обезличенном быте, и его реальным («пустырным») проявлением. Ведущая мысль сборника гуманна. Она привязана к конкретному (предреволюционному) периоду и одновременно обладает объемностью, общечеловечностью – это мысль об алогичности, нелепости пустырного существования, когда любая «живинка» в человеке обязательно или соседствует с ущербностью, уродливостью, или оборачивается бессмысленным поступком, а то и преступлением. Мыслью этой освещен и рассказ «Конец мира», в котором А. Горбунов увидел лишь «щедрый формальный убор, решительно не вяжущийся с никчемностью содержания» (стр. 276). О другой новелле, «Рассказ об одном утре» (главный герой ее – палач, который разводит певчих птиц и имеет слабость к цветным подтяжкам), в книге читаем: «Уже сам выбор «объекта» говорит о крайней неразборчивости художника, скорее, может быть, о тенденциозном отходе его от действительности, от типического и характерного, обступавшего писателя со всех сторон» (стр. 267).

Прочитав подобные рассуждения в книге, датированной 1976 годом, естественно, задумываешься о ее генетике…

В книге, скажем, не раз всплывает имя критика Я. Брауна, автора статьи о «Серапионовых братьях»»Десять странников в «осязаемое ничто» («Сибирские огни», 1924, N 1). Эту статью А. Горбунов справедливо называет «полурецензией, полупамфлетом», образцом «полного «разноса» и «критической» нетерпимости», но одновременно не раз солидаризуется с ее автором. К примеру: «Я. Браун во многом прав, утверждая, что «выразительной, но пустопорожней позой адогматического искусства «Серапионовы братья» усиливали «мещанское ничевочество» (стр. 68).

А рисуя портреты «серапионовых братьев», автор 70-х годов прямо наследует «проработочным» определениям Я. Брауна, статья которого, кстати, строилась из отдельных портретов «десяти странников» (ср. у Горбунова: первый раздел – «Союз десяти»). «…На том своеобразном (хоть и однообразном) пути, который избрал Михаил Зощенко, его подстерегает опасность – свалиться в безнадежную, «хихикающую» по обязанности, сатириконовщину», – писал Браун. «…С критиком трудно не согласиться», – замечает А. Горбунов и затем не раз, говоря о Зощенко, использует выражение Брауна «хихикать».

Обнаруживается довольно-таки неожиданный парадокс: объявляя давнюю статью образцом полного разноса и критической нетерпимости, литературовед наших дней наследует не только ее огульно негативный пафос, но и неуважительный тон, оскорбительную фразеологию.

Богатый опыт советской литературы – опора нынешнего ее развития. К. Федин, М. Зощенко, Вс. Иванов – гордость советской литературы. Заслуженно популярны произведения В. Каверина, М. Слонимского, Н. Никитина. Творчество бывших «серапионов» (в противоречивости и незрелости их полемических заявлений мы сейчас полностью отдаем себе отчет) достойно требовательного анализа, а отнюдь не такого «библиографического очерка», где упрощенный пересказ соседствует с «проработочным» тоном.

  1. »Новый мир». 1984, N 12. стр. 216. []

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №2, 1978

Цитировать

Краснощекова, Е. Со временем не в ладу / Е. Краснощекова // Вопросы литературы. - 1978 - №2. - C. 251-257
Копировать