Перечитывая «Очерки…»

1

Передо мной четыре недавно вышедшие книги: «Очерк истории мордовской советской литературы», «Очерки дагестанской советской литературы», «Очерки удмуртской советской литературы» и монография М. Сироткина «Очерк истории чувашской советской литературы». Кроме того, в январе нынешнего года автору этих строк пришлось участвовать в обсуждении рукописи второго издания «Очерка истории якутской советской литературы».

Пять работ отличаются друг от друга прежде всего своей структурой. Так, редактор дагестанских очерков считает необходимым оговориться в специальном предисловии, что предлагаемый труд – «не столько очередные главы связной истории дагестанской литературы», сколько ряд статей, «находящихся между собою более в хронологической, нежели прагматической связи», составители удмуртских очерков называют свою книгу зарисовками из истории литературы удмуртского народа, работа мордовских исследователей – обзор исторических путей литературы, в книге М. Сироткина главы о периодах литературного развития сочетаются с разделами о творчестве отдельных писателей.

Однако, несмотря на существенные различия, все очерки имеют сходство. Чтение их заставляет мысль работать в одном направлении, подводит к единым выводам. Это и не мудрено: у таких далеких литератур близкие судьбы. Авторам зачастую приходится решать аналогичные задачи, преодолевать одинаковые трудности, идти параллельными путями. Ведь замыслы их тождественны: показать историю зарождения и развития литератур малых народов РСФСР, нарисовать картину культурной, революции, перевернувшей жизнь народов России от Ледовитого океана до Кавказских гор.

Малые народы… Они подвергались особенно жестокой эксплуатации царских колонизаторов, которые отказывали им в праве на человеческое существование, даже имя их и язык хотели вычеркнуть из памяти потомков. Вымирание, дикая нищета, культурная отсталость были вечными спутниками этих народов в прошлом. «Чувашскую книгу корова съела», – горькой правдой звучала эта пословица, сложенная тружениками.

Справедливость ленинских слов о том, что Октябрьская революция открыла перед угнетенными возможность «проявить себя, развернуть свои способности, обнаружить таланты, которых в народе – непочатой родник и которые капитализм мял, давил, душил тысячами и миллионами» ¹, иллюстрируется судьбой малых народов.

с особой силой. С грани гибели и вымирания они шагнули за четыре десятилетия к зажиточной жизни, к вершинам культуры, из феодализма перешли в социализм. Вчера еще не имевшие своего искусства и литературы, сегодня они создали эстетические ценности, стоящие вровень с достижениями многонациональной советской культуры.

О коренной ломке жизненного уклада малых народов, гигантском расцвете их творческих сил при советской власти лучше всего можно рассказать языком цифр. Грамотность чувашей накануне Октября, например, едва достигала 18 процентов, а среди женщин грамотных было три процента. Почти за сто двадцать лет (с 1800 по 1917) на чувашском языке было издано 564 названия книг, в большинстве религиозно-миссионерского характера. Сейчас Чувашия – республика почти всеобщей грамотности. За годы советской власти здесь напечатано 6 тыс. названий книг, тираж которых превысил 40 млн. экземпляров (данные на 1955 год). Сорок две газеты и пять журналов выходят в Советской Чувашии. Для дореволюционной Удмуртии типичной была картина, когда на четырнадцать деревень волости грамотных можно было насчитать девять человек. А только за три пореволюционных года в республике было издано более миллиона экземпляров газет, книг, журналов и плакатов на удмуртском языке. Еще более разительны цифры, свидетельствующие о расцвете культуры в Мордовии. До революции население ее даже не имело своего письменного литературного языка. А теперь только за пять лет (1950 – 1955) на мордовском языке издано 954 книги общим тиражом в 3 236 500 экземпляров. Чего стоит хотя бы один тот факт, что в первой половине 30-х годов вышло сорок стихотворных сборников местных поэтов!

Цифровые выкладки можно продолжать еще и еще. Все они с неопровержимой убедительностью свидетельствуют о бурных темпах строительства национальных культур, о могучих жизненных силах советского общественного и государственного строя.

«Башкирия и Узбекистан, глухая тайга Сибири и Карелия, Молдавия и Чувашия – все в один голос радостно и гордо заявляют: воскресли к новой жизни, встали на ноги, работаем, понимаем глубокий смысл нашей работы, да здравствует партия, наш вождь», – сказал М. Горький, подчеркивая роль Коммунистической партии Советского Союза, марксистско-ленинской национальной политики в раскрепощении ранее угнетенных и подавленных народов.

Близки не только пути истории и возрождения чувашей и мордвин, якутов и удмуртов, лезгинцев и аварцев при советской власти. Близки во многом и пути развития их литератур. До Октября многие малые народы выработали замечательные художественные ценности в области фольклора, но не обладали и не имели возможности обладать развитой письменной литературой. Поэтому решающим для их движения по пути социалистического реализма было освоение традиций родного фольклора и опыта русской литературы. Устное народное творчество как почва формирования литератур, определяющее значение русского классического искусства слова в становлении национального реализма – эта близость исходных рубежей наложила отпечаток на младописьменные литературы, определила особенности их исторического движения, что в свою очередь дает право объединить их в общую группу, наметить некий принципиально единый тип складывания искусства социалистического реализма.

Вначале у якутов и чувашей, мордвин и удмуртов, как и у народов Дагестана, господствует поэзия, преобладает подражание фольклорным образцам, которые нередко перелицовываются, механически приспосабливаются к новым условиям. Одновременно наиболее крупные художники, чутко улавливающие запросы современности, начинают поиски стиля, созвучного эпохе. Опираясь на богатства народного творчества, они ведут борьбу за расширение тематики литературы, за перестройку и обновление поэтики. Сулейман Стальский, Петр Ойунский, Михаил Сеспель были в первых рядах этих борцов. Закладываются основы политической лирики, получают развитие силлабо-тонические и тонические размеры стиха.

В 30-е годы политическая лирика занимает в поэзии ведущее положение. Наступление социализма, советский патриотизм, «чувство семьи единой» – новые идеи, образы, темы вторгаются в поэзию, становятся в ней центральными. Трансформируются и некоторые традиционные стихотворные жанры. Они утрачивают риторичность и назидательность, демократизируются.

Тридцатые годы отмечены и подлинным утверждением национальной драматургии, которая в своем развитии опирается на пьесы русского дореволюционного и советского театра, на издавна бытовавшие элементы народного драматического искусства.

Годы Великой Отечественной войны и послевоенные годы смело можно назвать периодом творческой зрелости младописьменных литератур. Сохраняя связь с фольклором, они интенсивно развиваются по пути социалистического реализма, принимают все более значительное участие в приумножении духовных богатств советского народа. Произведения известных писателей дагестанцев Эфенди Капиева и Расула Гамзатова, якутов Элляя и Мординова, чувашей Хузангая и Ухсая, как и ранее работавших Сулеймана Стальского, Гамзата Цадасы, Тагира Хурюгского, Михаила Сеспеля и других, входят в общую сокровищницу всесоюзной литературы, становятся культурным достоянием зарубежных читателей.

Говорят, что степень зрелости словесного искусства измеряется уровнем развития прозы. Проза и, в частности, роман появились у малых народов много позже поэзии и драматургии. Вначале она носила примитивно-фактографический или этнографический характер, преобладал очерк. Теперь писатели автономных республик успешно работают во всех жанрах от новеллы до романа, а проза становится полноправным родом литературы. Романы дагестанца М. Хуршилова «Сулак-свидетель» и якута Н. Мординова «Весенняя пора», мордовских писателей Т. Кирдяшкииа «Широкая Мокша» и А. Куторкина «Яблоня в цвету», книга Э. Капиева «Поэт» переведены на многие языки, получили широкую известность.

Растет и развивается также критика, набирает силы литературоведение, о которых принято вспоминать, только когда речь заходит об их отставании. Тот факт, что литературоведы автономных республик взялись за осмысление истории своих литератур, – живое свидетельство зрелости научной мысли. Пусть очерки страдают еще многими недостатками, но появление их знаменательно. Это большое и радостное событие. Ведь какие-нибудь четыре десятка лет назад не было здесь не только историй литератур, но и самих литератур. А сейчас в каждой республике трудится коллектив исследователей, систематически публикуются статьи и монографии о писателях и отдельных произведениях. Наконец, выпуская очерки, литературоведы Чувашии, Якутии, Мордовии, Удмуртии, Дагестана выходят на всесоюзную арену.

2

Рецензия на книгу по истории литовской советской литературы, помещенная в журнале «Дружба народов» три года назад, открывалась словами: «Автор этих строк видел, как засиял преподаватель с периферии, когда ему удалось купить «Очерк» ², а в статье об очерке русской советской литературы говорилось: «Кто из нас, литераторов или читателей, не порадовался, увидев в съездовские дни декабря 1954 года на прилавке книжного киоска в вестибюле Дома Союзов первые экземпляры «Очерка истории русской советской литературы» ³.

Действительно, долгие годы отсутствовали какие-либо обобщающие труды по истории советской литературы. Единственным пособием служил учебник для средней школы. Естественна радость, с которой были встречены первые очерки. Им на первых порах прощалось многое уже за одно то, что они появились. Сейчас, когда при участии научных сотрудников Института мировой литературы имени А. М. Горького» в ряде республик изданы книги по истории родной литературы, такой критерий становится явно недостаточным. С выходом каждого нового очерка повышается требовательность ко всей серии. И это естественно, так как последующая работа должна быть обязательно лучше предыдущей. Задача ее не может сводиться лишь к устранению еще одного белого пятна на литературной карте, к повторению общих истин на своем национальном материале. Ей надлежит продвигать общее дело вперед, обогащать его методологически.

Если сопоставить очерки, вышедшие в последние годы, с книгами, которыми открывалась эта большая и такая нужная серия, то убеждаешься, что рост идет не только количественный. Дискуссии, развернувшиеся вокруг русского, украинского, белорусского, литовского, молдавского и карело-финского очерков, опыт «пионеров», их достижения и неудачи помогли тем, кто шел за ними. Первым приходилось идти наощупь. Сейчас прояснен ряд положений, накоплена известная традиция.

Плодотворные сдвиги видны в том, что выразительнее, точнее стал анализ художественных произведений, куда больше места и внимания отводится определению творческой индивидуальности писателя. Более зрелы и весомы многие теоретические суждения.

В очерках младописьменных литератур собран богатый фактический материал. Впервые сведены воедино все имеющиеся данные по истории каждой национальной культуры. Авторы не ограничиваются уже известными сведениями. Они заново перечитывают сотни книг и журналов, подымают подшивки старых газет, настойчиво изучают архивные документы. Изыскательская работа приносит свои плоды. В результате обогащается представление о литературе гражданской войны и первых лет советской власти, читатели видят, как из недр народа вырастала новая культура» как во фронтовых газетах, многотиражках, на клубной работе формировались будущие советские писатели.

Заботливое, хозяйское собирание фактов служит основой для создания историй национальных советских литератур. Полнее и многостороннее отражая жизнь, утверждаясь на позициях социалистического реализма, словесное искусство малых народов осваивает новые эстетические рубежи, расширяет тематику, мужает.

Авторы с гордостью рассказывают о победах родных литератур, что не мешает им быть непримиримыми к недостаткам. Требовательность отличает почти все издания, о которых идет речь в статье. Выступая против скучных произведений, примитивов, они нацеливают художников на создание книг большого общественного накала, впечатляющих художественно.

Все эти бесспорные достоинства очерков дают право занести их в актив литературоведения. Полезные как справочные издания, интересные познавательно, обогащающие наше представление о современном процессе художественного творчества, они, несомненно, являются значительным достижением науки автономных республик, важным этапом на пути к созданию фундаментальной истории многонациональной советской литературы.

И все же пока это именно очерки, рассказ о движении тематики искусства, об истории общественной мысли, воплощенной в литературной форме, первое приближение к подлинно научной истории литературы, основой которой должно явиться не узко тематическое, а эстетическое отношение искусства к действительности, сюжетом – формирование и развитие социалистического реализма на национальной почве. Такая история – еще дело будущего. Она невозможна без предварительного сбора, систематизации, осмысления материала, то есть без того подготовительного и чрезвычайно важного этапа работы, который проделан в очерках.

Очерки открываются обширными главами о культурном наследии малых народов. Якутские олонхо, горское народно-поэтическое творчество, названное Львом Толстым «сокровищем поэтическим необычайным», удмуртские и мордовские лирические песни и предания, чувашские пословицы и поговорки, песни и сказки, прибаутки и анекдоты – богатства неисчерпаемые.

Бережное отношение к фольклору радует. Но вот нужно ли в книгах по советской литературе давать описание исторических путей устного народного творчества, характеристику его жанров, в том числе и давно переставших бытовать, перечислять основные этапы развития фольклористики, называть крупнейших ученых и их труды? Вообще нужны ли вводные главы, такие, например, как в мордовском очерке, из которой можно почерпнуть немало ценных сведений о свадебных обрядах и сказках, о работах фольклориста М. Евсевьева и русско-мордовских общественных связях на протяжении веков? Здесь не может быть, естественно, никаких универсальных рецептов и готовых решений, но логика все же подсказывает, что во вступительных главах целесообразнее было бы теоретически осмыслять традиции, чем эмпирически описывать факты. Главное внимание в них должно быть сосредоточено на роли традиций в складывании советских литератур.

Главное обычно бывает самым трудным. Пока авторы остаются на почве, добытой наукой о фольклоре, разговор они ведут свободно, чувствуют себя уверенно. Содержательны их размышления о жанрах народного творчества, о специфике песни, сказки, частушки и т. д., но как только речь заходит о значении устно-поэтической традиции для возникновения искусства социалистического реализма, на первый план выступает «спасительная» общая фраза.

«По мере идейно-творческого роста, – читаем мы в мордовском очерке, – строители самобытной национальной литературы, бережно и любовно воспринимая богатство народно-поэтической культуры, критически оценивали и все более плодотворно использовали ее». У М. Сироткина: народное творчество питало «и не перестает до сих пор питать своими живительными соками уже достаточно развитую в наши дни чувашскую советскую литературу. Чувашские писатели помнят и претворяют в творческой практике мудрый завет М. Горького – непрерывно учиться на совершенных образцах народного творчества». Эти и подобные декларации имеют значение для борьбы с теми, кто пытается смазать национальное своеобразие литературного процесса, кто силится доказать, что у советской дагестанской, скажем, литературы точно такой же путь развития, как и у русской. Однако они приобретают убедительность и весомость, когда подкреплены анализом. Правда, отдельные попытки конкретизации общих положений делаются. Достаточно хотя бы обратиться к главе о творчестве чувашского писателя М. Сеспеля, чтобы стало ясно значение фольклорных традиций для формирования эстетических принципов художника. Но удачные примеры еще крайне редки. Как правило, авторы ограничиваются декларациями вроде приведенных выше.

Не лучше дело обстоит и с разделами о связях с русской литературой, которые также изобилуют общими фразами.

Русская литература, в частности творчество М. Горького и В. Маяковского, действительно оказала мощное воздействие на становление и формирование искусства социалистического реализма в национальных республиках. Особенно сильным и решающим оно было для литератур, не обладающих своей развитой письменной традицией. Русская литература помогла проложить им пути к реализму, полнее выявить национальное своеобразие, активно включиться в борьбу за утверждение социалистического идеала. При этом надо учитывать, что в разные периоды и на разных художников русская литература воздействовала по-разному, разными своими сторонами. Так, например, Самеду Вургуну ближе всего романтический пафос горьковского творчества, Педеру Хузангаю – эпический склад поэзии В. Маяковского, Эфенди Капиеву – гуманистическое начало произведений М. Горького и т. д. Между тем злоупотребление общими фразами приводит к нивелировке, к представлению о том, что воздействие русской литературы дает всегда и всюду совершенно одинаковые результаты.

Кроме того, что разговор о связях русской литературы с литературами народов СССР ведется слишком отвлеченно, наблюдается тенденция их расширительного толкования.

1. В. И. Ленин, Сочинения, т. 26, стр. 367.[↩]
2. «Дружба народов», 1955, N 12, стр. 159.[↩]
3. Там же, N 8, стр. 176.[↩]