Печальный негатив

В ваши дни критика начинает с чего угодно, но только не с деклараций. Прямые высказывания, утверждения в лучшем случае позволяются читателям – в ходе дискуссий. Дескать, есть еще и такое экстравагантное мнение, но ведь это читатель, а он, известное дело, не специалист. Мне, однако, больше всего не хотелось бы попасть под рубрику «сердитое мнение» или что-нибудь, в этом роде, так как хочется говорить вовсе не для «затравки».

Я утверждаю, что роман В. Астафьева «Печальный детектив» изобилует грубыми промахами – и в эстетическом плане, и в содержательном. Говорить об этом горько, потому что я с глубоким уважением отношусь к тому, что сделано в литературе этим ярким художником. Но и умолчать о том, что вызвало мое несогласие, я тоже не могу, ибо речь идет о вещах принципиальных. Понимая, сколь высока – я, добавлю, заслуженно высока – писательская репутация В. Астафьева, я готов скрупулезно обосновать свое утверждение.

Прежде всего поговорим о концепции жизни, ведь роман – это всегда концепция жизни. В. Астафьев размышляет об этом предмете – и пластически, с помощью изобразительных средств, и впрямую: «Да-а, жизнь разнообразна, и жить в ней можно разнообразно». Мысль, скажем прямо, не слишком новая, но, так сказать, базовая, поскольку автор много сил потратил на показ пестроты жизни, а также на отделение зерен от плевел. Ради чего? А чтобы прийти наконец к пониманию сути добра и зла в ваше время.

«Это вот что? Все тот же, в умиление всех ввергающий пространственный русский характер? Или недоразумение, излом природы, нездоровое, негативное явление? Отчего тогда молчали об этом? Почему не от своих учителей, а у Ницше, Достоевского и прочих давно опочивших, да я то почти тайком надо узнавать о природе зла?» Автор стремятся объяснить природу «зверя», скрытого во глубине человеческой души, «покорностью вашей, безответственностью, безалаберностью», желанием «жить лучше, сытей ближних своих… жить, будто вниз по речке плыть». Достаточно ли этих объяснений? Мне нет, было бы очень просто выкорчевать зло из нашей жизни, если бы все дело заключалось лишь в попустительстве и желании жить лучше других. И так весьма часто: то, что автор считает объяснением, оказывается общим местом. Обличения В. Астафьева какие-то вторичные, запоздалые, все это было и было – в газетах, по телевидению, во всех ваших разговорах. Иногда кажется, что писатель ломится в открытые двери.

И классики привлечены, и фольклор, а ничего не прибавлено к вашему знанию, к вашей готовности постоять за добро.

Так ли уж содержательны мысли, которые высказываются в этом романе его героями и от лица автора?

«Такая вот картина жизни», – заключил Леонид словами Алексея Демидовича Ахлюстина. «Се ля ви, трудно поддающаяся теоретическому анализу», – глаголет интеллектуалка Сыроквасова. «Эх, жизнь кубекова, обнял бы, да некого!» – вздыхает Лавря казак. «В ей, в жизни, завсегда, как на рыбалке: то клюет…» – эта философия дяди Паши, пожалуй что, самая близкая к действительности и, главное, доходчивая, понятая.

Можно было бы посодействовать автору тоже и своими речениями – насчет волосатости жизни, тоже привести не лишенные юмора сальности. Но ведь не все выдержано в этом тоне, – когда Астафьеву становится мало сермяжных истин, он впадает в патетику (кстати, начисто забывая о том суржике, псевдонародном говорке, на котором до сих пор говорил) и вот что получается:

«Реальность, бытие всего сущею на земле, правда – сама земля, небо, лес, вода, радость, горе, слезы, смех, ты сам с кривыми или прямыми ногами, твои дети. Правда – самое естественное состояние человека, ее не выкрикнуть, не выстонать, не выплакать, хотя в любом крике, в любом стоне, песне, плаче она стонет, плачет, вздыхает, смеется, умирает и рождается, и даже когда ты привычно лжешь себе или другим – это тоже правда, и самый страшный убийца, вор, мордоворот, неумный начальник, хитрый и коварный командир – все-все это правда, порой неудобная, отвратительная. И когда великий поэт со стоном воскликнул: «Нет правды на земле, но нет ее и выше!» – он не притворялся, он говорил о высшей справедливости, о той правде, которую в муках осмысливают люди и в попытке достичь высоты ее срываются, погибают, разбивают свои личные судьбы и судьбы целых народов, но, как альпинисты, лезут и лезут по гибельно отвесному камню».

Знаете, что самое грустное? Эта высокопарные трюизмы, общие места станут нам приводить в доказательство глубины, нравственной всеохватности В. Астафьева, на него опираться станут критики с именами, не нам чета. Еще рассуждать будут о «семейной мысли» автора. И мне кажется, что степень торжественности в даже помпезности слога опять находится в обратном соотношении с реальной глубиной этой мысли:

«Муж и жена. Мужчина и женщина. Сошлись. Живут. Хлеб жуют. Нужду в болезни превозмогают. Детей, а нынче вот дитя растят.