Павел Никитич Сакулин

Советское литературоведение имеет за своими плечами более чем полувековую историю. Оно создано трудами нескольких поколений ученых. Среди них немало замечательных деятелей, чьи исследования составляют гордость марксистско-ленинской науки о литературе. Советское литературоведение прошло сложный путь методологических исканий. Оно создавалось в борьбе с откровенно идеалистическими концепциями, вульгарным социологизмом, формализмом, теорией «единого потока» и т. д. Опираясь па марксистско-ленинское учение, наше литературоведение достигло значительных успехов в изучении классического наследия, а также истории советской литературы. Методологическая целеустремленность, богатство исследуемого материала, ориентация на современные проблемы литературной теории и практики отличают труды крупнейших литературоведов. Разные по своим научным интересам, по исследовательским приемам, но единые в своем стремлении к глубокому и объективному истолкованию русской и мировой художественной культуры, эти ученые оставили серьезное теоретическое наследие, осмысление которого сегодня представляется весьма поучительным. Изучение этого наследия во всем его богатстве, анализ его сильных и слабых сторон – актуальная задача сегодняшнего дня.

Редакция намеревается опубликовать цикл статей, посвященных выдающимся советским литературоведам. Начинаем этот цикл статьей об академике П. Н. Сакулине.

В ноябре прошлого года исполнилось 100 лет со дня рождения академика П. Н. Сакулина, одного из зачинателей советского литературоведения. Изучение его трудов полезно не только в историческом смысле (хотя и это важно: необходимо знать, каков был путь нашей науки), – в исследовательском опыте Сакулина немало того, что может быть использовано сейчас.

Хотя Октябрьскую революцию Сакулин встретил уже пятидесятилетним ученым, подлинный расцвет его деятельности падает именно на советский период (историки литературной науки в своих характеристиках дооктябрьского этапа редко используют труды Сакулина). Расцвет этот был закономерен, он подготавливался давно, его источник – в самой природе научных исканий Сакулина, отвечавших революционной атмосфере.

К восприятию революционных идей Сакулин был подготовлен всей своей жизнью, активным участием в демократическом движении русской интеллигенции. Он вышел из крестьянского сословия, благодаря огромным усилиям и дарованию достиг больших литературных успехов и научного положения, не поступившись ни разу своими высокими идейными и нравственными принципами. Эта сторона его облика хорошо известна. В 1907 году московский генерал-губернатор оштрафовал Сакулина за лекции на летних учительских курсах, лишил права читать публичные лекции, при этом была конфискована его брошюра «Как шла наша жизнь за последние сто лет». В 1911 году, подобно другим преподавателям, Сакулин вышел из состава приват-доцентов Московского университета в знак протеста против преследования студентов.

Сакулин как ученый прежде всего искал новые прогрессивные идеи. В этом смысле он был характернейшей фигурой того времени, когда, по его словам, «общее возбуждение революционной эпохи передалось и науке» ¹.

Деятельность Сакулина после революции была чрезвычайно интенсивной и разнообразной. Он стоял во главе многих научных и культурно-просветительных начинаний. В истории Института русской литературы (Пушкинский дом) время, когда директором его был Сакулин, памятно как исключительно плодотворное. Очень много сделало для науки возглавлявшееся в 20-е годы Сакулиным «Общество любителей российской словесности» при Московском университете. Здесь читали свои лучшие историко-литературные работы Н. Пиксанов, Н. Бродский, Л. Гроссман, выступал А. Луначарский (по докладу Сакулина о проблематике современного литературоведения), обсуждались проблемы методологии и поэтики (доклады В. Жирмунского, А. Орлова), начала работать – под председательством Сакулина – Комиссия по изучению современной литературы.

Человек энциклопедически образованный, историк и теоретик в равной степени, Сакулин был тем организатором и руководителем, которого требовало время и который понимал потребности науки в революционную эпоху.

«Возбуждение революционной эпохи», передавшееся науке, сказалось, по мнению Сакулина, прежде всего в методологии. Такой взгляд был вполне обоснован: для Сакулина «каждая область знания только тогда заслуживает названия науки, когда она владеет определенным методом» ².

Вся литературоведческая работа тех лет проходит под знаком научного теоретизирования. Оно было замечательным во многих отношениях. Подводя итог десятилетнего развития советского литературоведения, Сакулин имел все основания сказать: главное здесь то, что «в горниле революции и в процессе методологической борьбы наша наука закаляется и приобретает новый облик. Десять последних лет и для нее были периодом революции» ³.

Мы это не всегда осознаем. Ведь часто, говоря о том периоде, мы останавливаем преимущественное внимание не на позитивном содержании методологических поисков, заключавшем действительно немало революционных элементов, а на том, что Плеханов называл «злоупотреблениями» научным методом. И подчас мы выплескиваем вместе с водой ребенка.

Вот почему до сих пор объективно не оценены многие конкретные идеи первых советских литературоведов, а имя Сакулина упоминается чаще всего именно в тех случаях, когда речь идет об указанных «злоупотреблениях».

Разумеется, отступления от научной методологии у Сакулина были, но они не столь многочисленны, как это может показаться на первый взгляд.

Сакулин-литературовед формировался в рамках академической науки. Это обстоятельство (если мы откажемся от традиционного одностороннего взгляда на эту науку) было одной из причин, не позволивших Сакулину, при всем его тяготении к социологическому анализу, оказаться в плену грубых социологических схем. Причину эту помогает понять замечание Луначарского, сказавшего о «больших заслугах» Сакулина «в области приближения академического литературоведения к марксистскому миросозерцанию» ⁴; в своих исследовательских приемах ученый оставался верен лучшим традициям академической школы – кропотливости, с какой собирался материал, тщательности конкретного анализа. От этих приемов Сакулин не отказывался даже в моменты сосредоточенности только на общих методологических проблемах.

В годы рождения научной методологии Сакулину пришлось испытать влияние разных, подчас совершенно противоположных философско-эстетических идей – в силу их необычайной устойчивости и распространенности в европейской науке. Но ведь мало кто из ученых, овладевавших в те годы марксистской методологией, избежал этого. Не был тут исключением и Сакулин, признававший, как это было принято в русских академических школах, «равенство» различных научных методов. Стоя на такой точке зрения, трудно было, конечно, избежать методологического эклектизма. Всякий эклектизм плох, однако в данном случае необходимо учитывать то, что ученый не следовал слепо разным системам, а искренне стремился взять рациональное начало из каждой. Так, например, нападая в ряде случаев на «эстопсихологов», Сакулин в то же время склонен был искать союза между социологией и «эстопсихологией» ⁵: идеи социального детерминизма не могли, по его мнению, до конца объяснить личность художника, его индивидуальность.

Для самых «ортодоксальных» представителей «социально-генетического» литературоведения личность художника и ученого вообще не представляла особого интереса с точки зрения ее индивидуального своеобразия. Что же касается Сакулина, то в своем учителе Н. Тихонравове он ценил, помимо прочего, следующее: «При преобладании в работах Николая Саввича историко-культурных интересов существенное значение имели, конечно, его личность и его миросозерцание… В его спокойно-научной оценке мертвящей византийской догмы или раскольничьего китаизма… в его замечаниях о господстве на Руси права сильного, о нравственном принижении женщины… во всем этом нам слышался голос свободной научной мысли и просвещенного демократизма» ⁶.

Видя в трудах Ф. Буслаева «целую методологическую школу», Сакулин столь же большим достоинством ученого считал ту индивидуальную его особенность, которую он назвал «художественностью… научного мышления» ⁷.

Этому принципу Сакулин не изменил и в характеристиках писателей. Так, Толстой, к которому вульгаризаторы любили прилагать плоские социологические мерки и который хорошо, с их точки зрения, укладывался в определенные рамки, отличался, по мнению Сакулина, необычайным индивидуальным своеобразием.

Постоянный «синтез» индивидуального и общего в писательском творчестве достигался Сакулиным благодаря колоссальным познаниям и в истории (как гражданской, политической, так и культурной) ## Именно это позволило, например, книге Сакулина об Одоевском стать, по верному определению современного исследователя, «энциклопедией русской общественной и литературной жизни двух десятилетий» (Ю.

1. П. Н. Сакулин, К итогам русского литературоведения за десять лет, «Литература и марксизм», 1928, кн. 1, стр. 121.[↩]
2. Отдел рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. Архив П. Н. Сакулина, ф. 264, N 12, ед. хр. 3, л. 3.[↩]
3. П. Н. Сакулин, К итогам русского литературоведения за десять лет, «Литература и марксизм», 1928, кн. 1, стр. 138.[↩]
4. Сб. «Намята П. II. Сакулина», «Никитинские субботники», М. 1931, стр. 128.[↩]
5. »По-видимому, для социологов наибольшую важность представляет «эстопсихология» (Отдел рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. Архив П. Н. Сакулина, ф. 264, N 12, ед. хр. 5, л. 15). [↩]
6. П. Н. Сакулин, В поисках научной методологии, «Голос минувшего», 1919, N 1 – 4, стр. 35.[↩]
7. Там же, стр. 23.[↩]