Пафос жизнеутверждения или жупел лакировки?

1. ОПТИМИЗМ СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Советская литература возникла и развивалась как литература, утверждающая новую жизнь. Историческим оптимизмом, свойственным освобожденному народу – строителю коммунистического общества, было проникнуто творчество передовых художников слова» молодой советской страны. Их героем стал новый человек, революционный борец, активный преобразователь мира, исполненный веры в торжество созидательного труда и справедливых отношений между людьми. Эксплуатации, собственничеству, духовному рабству и индивидуализму буржуазного общества наши писатели противопоставили идейные принципы и нравственные нормы, рожденные социалистической революцией, борьбой за советскую власть и строительством новой экономики и культуры. Воплощались великие идеалы ленинской партии. Утверждающий пафос стал важнейшей чертой искусства социалистического реализма.

Однако оптимизм новой литературы не был самодовольным и бездумным. Свободное общество рождалось в муках, которые В. И. Ленин сравнивал со страданиями роженицы. Советские писатели не уходили от изображения противоречий эпохи, от трагических переживаний людей этого переломного времени. Но главным для них было показать, как в непрестанной борьбе, преодолевая противоречия и сокрушая препятствия, неодолимо шествует и победоносно утверждается новая жизнь. В этом смысле название известного произведения В. Вишневского «Оптимистическая трагедия» передает не только умонастроение бойцов революции, но и характеризует идейно-творческую позицию художника.

«Дело наших литераторов – трудное, сложное дело, – писал Горький в 1930 году. – Оно не сводится только к критике старой действительности, к обличению заразительности ее пороков. Их задача – изучать, оформлять, изображать и тем самым утверждать новую действительность (курсив мой. – Г. Б.). Нужно учиться видеть, как в чадном тлении старой гнили вспыхивают, разгораются огоньки будущего. У молодых писателей есть что сказать о новых радостях жизни, о разнообразном цветении творческих сил в стране. Они должны искать вдохновений и материалов в широком и бурном потоке труда, создающего новые формы жизни, им следует жить как можно ближе к творческой воле нашей эпохи, – воля эта воплощена в рабочем классе».

Три года спустя в одном из писем Горький заметил: «Наш реализм имеет возможность и право утверждать, его критика обращена на прошлое и отражение прошлого в настоящем. А основная его задача – утверждение социализма путем образного изображения фактов, людей и взаимоотношений людей в процессах труда».

Мысли Горького вызвали в свое время спор о том, какое начало важнее для нашей литературы – утверждающее или критическое. Слова о новаторском характере социалистического искусства как искусства, утверждающего новую, революционную жизнь, нового человека, новые общественные отношения, перетолковывались иногда в том смысле, будто можно писать только о хорошем, дурного, мол, не следует касаться…

Но на самом деле Горький, выдвигая в качестве основного признака новой литературы ее жизнеутверждающий, героический характер, никогда не выступал против развенчания и разоблачения зла, против изображения всего дурного, что имеет еще место в жизни и мешает утверждению нового. И в этом ему следовал А. Фадеев, который на I Всесоюзном съезде писателей в 1934 году решительно подчеркнул, что «социалистический реализм, утверждая новую, социалистическую действительность, новых героев, в то же время является наиболее критическим из всех реализмов».

Ведь именно это органическое сочетание утверждающего начала с пафосом борьбы против темного и дурного и определяет существо социалистического реализма как реализма героического. Вспомним, что еще на рубеже нынешнего века, в 1900 году, Горький в известном письме к А. П. Чехову говорил о том, что «настало время нужды в героическом», а спустя тридцатилетие писатель мог с радостью констатировать, что «советская литература создает свою эстетику на основах эпического героизма трудовых процессов и основах классовой борьбы».

Вопрос об изображении жизни в революционном развитии, об утверждающем и героическом характере советской литературы тесно связан с ее ролью в формировании коммунистического сознания народа. Воспитание нового человека должно строиться на правдивых картинах жизни, на верном изображении реальных характеров, на воссоздании реальных трудностей борьбы за коммунистический идеал, черты и приметы которого надо искать в самой действительности.

Мы часто цитируем классические строки В. И. Ленина из его знаменитой статьи «О характере наших газет», но не всегда отдаем себе отчет в том, что Ленин обращается и к писателям с призывом показать утверждение нового, когда говорит о задаче «собирания, тщательной проверки и изучения фактов действительного строительства новой жизни. Есть ли на деле успехи крупных фабрик, земледельческих коммун, комитетов бедноты, местных совнархозов…». Далее Ленин продолжает: «У нас мало воспитания масс на живых, конкретных примерах и образцах из всех областей жизни, а это – главная задача прессы во время перехода от капитализма к коммунизму. У нас мало внимания к той будничной стороне внутрифабричной, внутридеревенской, внутриполковой жизни, где всего больше строится новое…»

Однако изображение и утверждение нового, конечно, никогда и ни в коем! случае не понималось Лениным как сочинение утешительных историй, выдумывание «положительных примеров» или отвлеченное, умозрительное конструирование идеальных образцов для подражания. В той же статье он решительно выступает против «побасенок, хвастовства, интеллигентских обещаний», он требует «деловой, беспощадной, истинно-революционной войны с конкретными носителями зла», «огласки, общественной критики, травли негодного».

Без обличения и отрицания того, что препятствует движению вперед, немыслимо истинное утверждение новой жизни. Эта идея проходит сквозь все работы Ленина, посвященные задачам партийной пропаганды, печати, литературы. Поддержка «простых, скромных, будничных, но живых ростков подлинного коммунизма» – основная цель советской прессы. Об этом говорит Ленин и в статье «Великий почин», когда подчеркивает, что нужно уделять преимущественное внимание «из жизни взятым, жизнью проверенным фактам коммунистического строительства». По словам Ленина, именно «этот лозунг надо неустанно повторять всем нам, нашим писателям, агитаторам, пропагандистам, организаторам»…

Реалистическое литературное творчество, по мысли Ильича, должно черпать свой материал из живой жизни со всеми ее достижениями и противоречиями, воплощая ее в художественных образах во имя утверждения социалистической действительности.

«Поменьше политической трескотни. Поменьше интеллигентских рассуждений. Поближе к жизни. Побольше внимания к тому, как рабочая и крестьянская масса на деле строит нечто новое в своей будничной работе. Побольше проверки того, насколько коммунистично это новое».

Против прекраснодушной риторики и пустопорожних победных реляций, против беспредметных иллюзий и хвастовства, за правдивое изображение трудового народа и его дел, за создание образа героя, который может послужить примером для воспитания масс, за утверждение средствами искусства идеалов коммунизма, претворяемых в жизнь! Таков был завет Владимира Ильича Ленина советским литераторам.

В годы культа личности Сталина развитию советской литературы был нанесен известный ущерб. Появились книги, приукрашивавшие жизнь, изображавшие надуманных, фальшиво-идеализированных героев. Некоторые авторы отошли от правды жизни со всеми ее трудностями и противоречиями. Отрицательную роль сыграли критические статьи, авторы которых поднимали на щит подобные лакировочные сочинения. Было бы напрасным трудом доказывать сейчас несостоятельность таких статей. Неверно было бы думать, что рекламные статьи эти показывали лишь недостатки нашей художественной критики как таковой. Нет, они были своеобразным отражением определенных тенденций литературной мысли, порожденных культом личности Сталина, когда премия, носившая это имя, заведомо обеспечивала безоговорочное признание и восторженное отношение печати.

Понятно, что после развенчания культа личности и в самой литературной среде, и в широких кругах читателей стало энергично расти стремление к глубокому, нелицеприятному, объективному разговору об искусстве. Этому содействовали решения XX и XXII партийных съездов, новая Программа КПСС, выступления Н. С. Хрущева.

Ликвидация культа личности Сталина и преодоление его последствий уже принесли и еще принесут плодотворнейшие результаты для развития литературы. Можно назвать множество книг, появившихся в последнее десятилетие, характерных правдивостью в освещении жизни, постановкой острых проблем, обрисовкой оригинальных характеров. Читатель отвернулся не только от книг, приукрашивающих жизнь, но и от иллюстративных сочинений, ремесленных поделок и эмпирического описательства.

Высокая коммунистическая идейность позволяет взглянуть на самые сложные явления действительности и рассказать о них верно и принципиально. Это стало свойственно нашей литературе после ликвидации культа личности в гораздо большей мере, чем в конце 40-х годов.

Невооруженным глазом можно увидеть, как выросла и наша критика, сколь далеко ушла она и от былой комплиментарности – с одной стороны, и от догматической проработки – с другой. Ибо и умилительность, и неуважительный, разухабистый тон в равной мере свидетельствуют о необъективном, неглубоком подходе к литературному процессу. Сейчас многие эти пороки уже позади, в безвозвратном прошлом.

Естественно, что критика культа личности и ликвидация его последствий в области идеологической работы вызвали глубокие переживания и серьезные раздумья у творческих работников, в том числе у писателей. Но иногда эти вполне понятные раздумья приводили к необоснованным выводам. На это обратил внимание Н. С. Хрущев еще в 1957 году в известном выступлении «За тесную связь литературы и искусства с жизнью народа». «…Следует признать, – говорил он, – что в среде интеллигенции нашлись отдельные люди, которые начали терять почву под ногами, проявили известные шатания и колебания в оценке ряда сложных идеологических вопросов, связанных с преодолением последствий культа личности».

Развивая свою мысль, Н. С. Хрущев указал, что неверно полагать, будто в годы господства культа личности Сталина в развитии социалистического строительства не было прогресса и потому «литература и искусство призваны выискивать только недостатки, говорить преимущественно об отрицательном в жизни, о фактах неустроенности и замалчивать все положительное». Поэтому грубо ошибочно тех, кто стремится дать правдивые и яркие картины поступательного движения советского общества, награждать презрительной кличкой «лакировщик». Партия является категорическим противником приукрашивания жизни, но она горячо поддерживает жизнеутверждающий пафос искусства.

В речи на III съезде писателей в 1959 году Н. С. Хрущев подчеркнул важность изображения положительного героя. «Разве не является хорошим и нужным такое произведение, в котором автор правдиво показывает положительных героев? Такие авторы не всё одобряют в своих положительных героях, они видят людей такими, какими они бывают в жизни – в борьбе и труде за утверждение нового. И это является закономерным и правильным».

К сожалению, в последующие годы появлялись произведения, которые были лишены этого пафоса, а их внутренняя полемика против приукрашивания жизни и бумажного красноречия оборачивалась на деле отрицанием оптимистического характера нашей литературы вообще. В результате однобокого, неверного понимания отдельными писателями своих творческих задач получило известное распространение скептическое отношение к воплощению положительных идеалов и утверждению прекрасного в жизни. Нередко вместо мужественного, благородного и цельного советского человека, беззаветно преданного коммунистическому строительству, в качестве «положительного» героя фигурировала расслабленная, брюзжащая личность с убогим духовным мирком. Отрицательную роль сыграло здесь и влияние современного буржуазного искусства с его модернистскими извращениями, упадочными «героями» и псевдоноваторством.

Не удивительно, что на встрече руководителей партии и правительства с деятелями искусства в марте 1963 года, как и на Пленуме ЦК КПСС в июне этого же года, вновь со всей остротой обсуждались вопросы о жизнеутверждающей позиции советского художника, о его борьбе против враждебной идеологии, о роли литературы в процессе нравственного самоопределения человека коммунистического общества. Говорилось и о неверных тенденциях, получивших «хождение под видом критики приукрашивания и лакировки. В Постановлении июньского Пленума ЦК КПСС сказано: «Советский народ, наша партия не могут согласиться с теми, кто с кислой гримасой встречает изображение светлых сторон нашей жизни, кто наклеивает ярлык «лакировщика» деятелям литературы и искусства, отображающим высокую и благородную правду нашей жизни, героику и романтику борьбы за новое общество!»

Касаясь задач, которые стоят ныне перед творческой интеллигенцией, Н. С. Хрущев заметил:

«Нашему народу нужно боевое революционное искусство. Советская литература и искусство призваны воссоздать в ярких художественных образах великое и героическое время строительства коммунизма, правдиво отобразить утверждение и победу новых, коммунистических отношений нашей жизни. Художник должен уметь увидеть положительное, радоваться этому положительному, составляющему существо нашей действительности, поддержать его и в то же время, разумеется, не проходить мимо отрицательных явлений, мимо всего того, что мешает рождению нового в жизни».

2. «МЕЛОЧИ БЫТА» И ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ

Если попытаться условно сформулировать антитезу, вытекающую из некоторых художественных произведений и теоретических высказываний против действительной лакировки (а заодно и того, что кажется таковой), то – конечно, в несколько огрубленном и схематизированном виде – это будет выглядеть так:

– в противовес поверхностной и напыщенной риторике и декламации – отказ от высоких и громких слов (а заодно нередко и ют мыслей, каковые они выражают, а ведь они могут идти от души и определять существо внутреннего мира героя!);

– вместо надуманно-идеального, умозрительно сконструированного героя – отход от положительного героя вообще, ибо его, мол, нет в природе, человек хорош и плох одновременно, и разобраться в этом почти невозможно (но разве поиски идеального в реальном или необыкновенного в обыкновенном не составляют великое достоинство искусства?!);

– ввиду того, что «производственные» романы скомпрометировали изображение человека в труде, вернемся к «естественному», внесоциальному человеку, личность коего проявляется в частной жизни, в интимной сфере, в борении индивидуальных страстей, в быту (отсюда, даже вопреки желанию автора, – мелкотемье, духовное крохоборчество; а «порывы»»самостоятельной» личности оборачиваются дешевым скептицизмом и заурядным себялюбием);

– когда герой литературного произведения совершал подвиги на поле боя или в мирной жизни, то выражал при этом свое понимание того, что делал. Иногда это выглядело претенциозно и велеречиво. Нужно ли это?! Герой – человек прежде всего! Он хочет жить и стремится быть хорошим и добрым (как будто доброта – категория внеисторическая, внеклассовая, а жажда жизни не есть жажда победы над врагом, который хочет лишить тебя свободы и человеческого достоинства; как будто сознательное отношение к подвигу лишает его красоты и силы. В действительности все наоборот!);

– раньше герою в произведениях нередко все легко удавалось; он был оптимистичен, счастлив и благополучен. Между тем страдания и неудовлетворенность более приличествуют ему. Такое восприятие мира поставит героя выше деляческого отношения к жизни (при этом упускается из виду, что наигранное страдальчество и напускной пессимизм столь же фальшивы, как и бумажное счастье и телячья бодрость. Вера в жизнь, достижение счастья, оптимистический пафос вырастают из реальной действительности коммунистического строительства с его идеалами, трудностями, противоречиями и свершениями!);

– поскольку авторы слишком часто активно «вмешивались» в ход изображаемых ими событий и формирование характеров, явственно обнаруживая свои симпатии, это порождало назидательность. Не следует воздействовать на события и героев, раскрывать позицию, прибегать к «морали» и публицистике (а ведь этакая «объективность» может обернуться объективизмом, отказ же от ненужной морализации не должен привести к утере нравственных позиций и воспитательного воздействия, без коих невозможно истинное творение искусства, проникнутое гуманизмом).

Когда, например, В. Аксенов в повести «Коллеги» рассказал о том, что его герои, молодые люди, недавно окончившие институт, боятся «высоких словес», напоминающих «полированные булыжники», наша критика (и автор этих строк в том числе) отнеслась к этому сочувственно. Мы увидели здесь понятное стремление показать героев в их реальном, естественном облике, без нарочитости, парадной выспренности и пустопорожней декламации, которые изрядно надоели!

Но вот появились «Звездный билет» и «Апельсины из Марокко», где «герои», может быть незаметно для автора, стали расставаться уже не только с громкими словами, но и с высокими мыслями. Борьба против лакировки завершилась оттеснением жизнеутверждающего характера современного молодого человека и выдвижением на первый план человека, неспособного к активной, сознательной, творческой жизни…

Хочется думать, что В. Аксенов вернется еще к живому образу современника, но опыт его неудач поучителен. Он отразил неверную тенденцию, сложившуюся в последние годы в литературе.

Вспомним дискуссию о повести В. Войновича «Мы здесь живем». Ведь и в этом произведении идет нужный, полезный спор с напыщенным, высокопарным стилем. Однако возвышенной романтической героике покорения целины противопоставляется будничность сельскохозяйственного труда. Пафос борьбы снижается; не виден, неощутим социалистический характер отношений между людьми.

«Сегодня началась борьба за казахстанский миллиард! – пишет в своем дневнике один из персонажей повести, графоман Илья Бородавка. – Наш бригадир Гурий Макарович Гальченко встал на своем любимом комбайне и своим свежим голосом сказал: «Поехали!» И сердца у всех задрожали в сладостном волнении, будто лопнула в них какая струна. И все закричали «ура». Затем Бородавка дописал: «А на копнителях с вилами в руках стояли наши дорогие шефы. Они пели веселые песни».

Так, очевидно, по мнению В. Войновича, могло выглядеть крикливо-лакировочное описание событий. Допустим! Ну, а что предлагает нам сам автор? Показывает ли он сознательное отношение молодых людей к своему труду на целине? Способны ли они осмыслить собственное поведение? Нет, они не хотят размышлять, живут эмпирически, а ежели возникает в общении и в разговоре с товарищами какая-нибудь серьезная гражданская тема, автор склонен посмеяться над этим.

Когда Анатолий рассказывает, почему его можно считать положительным героем, Гоша, его приятель, спрашивает:

«- Ну, а еще что?

– Куда больше? Хватит.

– А вот Яковлевна говорит, что ты, когда в хату входишь, ноги не вытираешь».

Так «решается» проблема положительного героя! Разговор же об армии, о военных походах сводится к портянке.

«- При чем здесь портянка? – вздохнула Санька,

– Как при чем? Чтобы ходить в походы, надо уметь портянки наматывать».

Все это справедливо! И ноги нужно перед входом вытирать, и портянки наматывать умеючи.