П. А. Кропоткин. Русская литература. Идеал и действительность
Теоретик анархизма в этой книге выступает в не совсем обычной роли – историка русской литературы. Издание представляет собой курс лекций, прочтенных им в Америке в 1901 году, которые он, существенно дополнив, издал в 1905-м на английском языке. Теперь эта книга переведена на русский.
Образованнейший человек, Кропоткин порой пренебрегает точностью и полнотой в целях популяризации и доходчивости. Он выбрасывает из истории литературы период с XIII по XVII век как не представляющий интереса. Исключение сделано только для переписки Грозного с Курбским и «Жития протопопа Аввакума». Между тем к 1901 году изучение древнерусской литературы продвигалось семимильными шагами: были известны «Задонщина», «Слово о погибели Русской земли» и многие другие тексты; сказания о Смутном времени, которые якобы не сохранились (с. 21), опубликованы еще в 1831 году. Представления Кропоткина о взаимоотношениях церкви и государства в Древней Руси являются западноевропейской калькой: он приписывает православию Московской Руси всесилие папства эпохи крестовых походов. Он не считает нужным проводить для слушателей разграничение между древнерусским и старославянским языками (из его вступления на с. 7 – 8 совершенно непонятно, на каком языке говорили наши предки), между тоническим и силлабо-тоническим стихосложением и т. п. Оценки раздаются с легкостью: Тредиаковский «был лишен малейшего признака поэтического таланта» (с. 25); Пушкин – «избалованный и поверхностный ребенок»; «в поэзии Пушкина нет <…> глубоких и возвышенных идей <…> красота формы, а не красота идеи отличает поэзию Пушкина» (с. 42).
Суждения о литературных произведениях отличаются поспешностью и необоснованностью: так «вся поэма [«Руслан и Людмила»]» признается написанной «самым простым разговорным языком, в котором вовсе нет устарелых или малоупотребительных слов» (с. 46; это о поэме, изобилующей строками наподобие «И в ароматах потопляют / Темнокудрявые власы»!). Кропоткин склонен измерять ценность литературы ее обличительным пафосом, и многие пассажи читаются как дежа вю советских школьных учебников.
Но только мы приготовились разочароваться в литературоведческом даре Кропоткина, как тут же он преподносит удивительные сюрпризы. Вдруг он проявляет глубокое и тонкое понимание «Евгения Онегина» – и, уж конечно, не твердит о прогрессивности героя и не делает из него декабриста: «…Онегин, – который, несмотря на высказываемое им якобы презрение к общественному мнению, очень дорожит мнением даже местного деревенского общества, – принимает вызов [на дуэль]» (с. 51). То он, позитивист чистой воды, наблюдательно подмечает, что «в произведениях Золя мы видим громадное влияние того самого романтизма, с которым этот писатель столь яростно сражался…» (с. 85). Вот он анализирует распадение системы персонажей в «Тарасе Бульбе» – на реалистические образы и заимствованные из парадигмы романтизма; дает поразительно точную и объективную оценку творчества Некрасова; замечает, что «изображение женщин, за исключением очень молоденьких девушек, – слабая сторона таланта Толстого: он мало знает женщин…» (с. 125) 1, остроумно и своеобразно пишет о двойственности толстовского гения. Что же касается страниц, посвященных духовной эволюции Толстого и его попыткам реформировать христианство, то они принадлежат к числу самых блестящих во всей книге.
Но, кроме множества литературно-критических удач, к числу достоинств книги стоит отнести колоссальное обаяние темперамента Кропоткина. В своих оценках он полностью искренен; его резкости в адрес Пушкина и других писателей объясняются нежеланием играть по правилам – он вправду говорит то, что думает. Его похвала «Руслану и Людмиле» стократ ценна тем, что вырвалась из уст позитивиста, меряющего ценность литературы ее социальностью; его патетическая, часто в нелепых выражениях, поддержка всех «обличителей» убеждает описанием бедствий народа (увы, реальных, а не выдуманных коммунистами!). Современный читатель разучился сопереживать литературе; Кропоткин нам это сопереживание возвращает. Думается, что эта книга содержит нечто большее, чем материалы к истории позитивизма.
Огорчают опечатки, особенно в датах и цифрах. Некоторые явно принадлежат корректору (XVIII век вместо XVII на с. 21), другие оставляют недоумение – то ли результат невнимательности, то ли неисправленные ошибки самого Кропоткина: так, смерть Е. Р. Дашковой датирована 1819 годом вместо 1810-го (с. 29). На с. 32 имеется совершенно дикая опечатка «метрополит». Досадны также оплошности переводчика: на с. 145 он пишет: «Шекспира или, скорее, Марлоу» (вместо принятого написания «Марло»). Поэтому рекомендация книги «учащимся средних школ, гимназий, абитуриентам» (с. 2) представляется поспешной.
М. ЕЛИФЁРОВА
- Позднее об этом же будет говорить Анна Ахматова, что естественно; но реплика критика-мужчины свидетельствует о его незаурядной проницательности.[↩]
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №5, 2003