Ожившие голоса. Беседу вела А. Колоницкая

Этим летом Ирине Владимировне Одоевцевой исполнилось 93 года. 65 лет из них она провела в эмиграции. В апреле прошлого года после столь долгой разлуки – в целую жизнь – вернулась домой.

Имя русской писательницы, автора шести сборников стихов, нескольких романов и двух книг воспоминаний – «На берегах Невы» (1966 г.) и «На берегах Сены» (1982 г.) – до самого последнего времени практически не было известно нашим читателям. Но лишь только ленинградский журнал «Звезда» взялся публиковать сокращенный вариант первой книги, как стало ясно, что возродился из небытия еще один русский талант.

Судьба совершенно неожиданно свела меня с Ириной Владимировной. И я не стала бы к этому возвращаться, если бы не одно обстоятельство. Когда Одоевцева решила вернуться на родину, в эмигрантской среде в Париже тут же возникла версия о заранее подготовленной акции советских специальных служб. А как только появилась моя первая заметка об Одоевцевой в «Московских новостях», радиостанция «Свобода», комментируя ее, утверждала, что за писательницей давно охотились, разыскивали ее адрес (хотя вряд ли он был тайной) специально посланные люди из Москвы. Впрочем, и у нас весьма неточно представляют, как случилось возвращение Ирины Владимировны домой.

На самом деле все было иначе. Негаданно, но весьма просто.

В мои школьные годы не только Одоевцевой у нас не было. Северянин поминался исключительно строкой Маяковского: «Ликерной рюмкою вытягивается испитое лицо Северянина… Как вы смеете называться поэтом?» Ахматова существовала только под конвоем ждановских речей: «полумонахиня, полублудница». Ну, а Гумилев – он и вовсе не существовал…

Мне, однако, повезло больше других. Мой дед, преподаватель русской словесности, подарил мне этих замечательных поэтов еще в детстве. У него каким-то чудом сохранился даже тонюсенький сборник стихов Одоевцевой «Двор чудес». Библиотека досталась мне, но дед мой, проживший долгую жизнь под сталинской пятой, умолял меня не произносить эти имена вслух.

Однако что-то менялось в нашей жизни. Мое поколение уже кое-что читало, сохраненное, перепечатанное, скопированное… Что-то стало издаваться, но в сильно остриженном виде. Об этом хорошо сказала Ахматовой дочь Марины Цветаевой, получив в подарок усеченный сборник ее стихов: «Но ведь и Венеру Милосскую мы знаем без рук».

В конце 60-х мне дали на ночь «На берегах Невы». И любимые с детства поэты вдруг заговорили со мной живыми голосами. После той ночи захотелось увидеть Одоевцеву, говорить с ней… Но тогда Париж был так далеко, что и мечтать о нем нельзя было.

В 1986 году пришла еще одна весточка из Парижа – книга «На берегах Сены». Я поехала в Ленинград, бродила белыми ночами по адресам Одоевцевой: Дом искусств, Дом литераторов, маршруты Гумилева, его последняя квартира, дом Ирины Владимировны на улице Бассейной, 60.

Осенью мне посчастливилось попасть во Францию. Но из десяти дней – только четыре в Париже, языка не знаю, в записной книжке несколько телефонов – и те молчат. И вообще автобус все время увозит в другую сторону…

И все-таки повезло: один телефон отозвался. Трубку подняли в квартире сестер Гржебиных. На мой вопрос об Одоевцевой удивленное: «А что, она жива?» Потом вместе с ними звонили во все больницы, дома престарелых, знакомым и знакомым знакомых.

Все-таки разыскали. Я позвонила, услышала в ответ: «Я страшно рада» – и получила приглашение зайти к ней на квартиру. Мне казалось, что ее должны окружать множество людей, литераторов… Прихожу: лежит в постели женщина, в квартире – никого.

Ирина Владимировна как-то сразу поверила, что возвращение возможно. Честно говоря, мне-то верилось с трудом, но времена наши сегодняшние этому благоприятствовали. Предстояли между тем непростые хлопоты. И тут на помощь пришли многие люди, и в первую очередь собственный корреспондент «Литературной газеты» Александр Сабов, заместитель начальника Управления по гуманитарным и культурным связям МИД СССР Юрий Решетов, работники нашего посольства.

В апреле 1987 г. Ирину Владимировну встречали в Ленинграде. А это лето она провела в Переделкине, в писательском Доме творчества, где я сейчас беседую с ней.

– Ирина Владимировна! Нам предстоит о многом говорить, но давайте начнем с самого простого. Вот уже больше года вы на родине. Только что вышла ваша первая книга воспоминаний «На берегах Невы». Что вы чувствуете по этому поводу?

– Восхищение. Ведь я всю жизнь писала свои книги с тайной надеждой, что когда-нибудь меня будут читать в моей стране. Конечно, я и представить себе не могла, что доживу до этого. До сих пор не могу поверить в свершившееся чудо, не могу прийти в себя от радости, что я дома. Просыпаюсь иногда и думаю в изумлении: за что мне все это? Знаете, во Франции есть такие автоматы: кидаешь франк – получаешь почтовую марку. Машины эти часто ломаются, а люди не знают об этом и продолжают бросать и бросать франки, а потом вы идете, решаете купить марку, кидаете свой франк – и на вас вдруг сыплются сотни монет – чужих. Ибо вы тут вовсе ни при чем. Вот и у меня такое чувство, что я получила и получаю слишком много,незаслуженно много. Как будто мне выпала доля получить за всех, тех, кто не дожил до встречи с родиной. И хотя моя жизнь последние годы полна несчастий – шесть тяжелых операций под общим наркозом, – я каждый день благодарю благословенное время, когда я смогла вернуться на родную землю.

– После того как в «Звезде» напечатали в сокращенном варианте вашу книгу, пишут ли вам читатели?

– Да, да, я получила множество писем. Вот, например, пишет мне профессор Вадим Васильевич Бронгулеев: «На берегах Невы» – замечательная книга. Ее можно перечитывать без конца, и всякий раз в душе остается что-то радостное. Я не знаю ничего более светлого, оптимистического и глубокого, чем эти воспоминания. Особенно хорошо Вам удался Николай Степанович (Гумилев. – А.