№6, 1996/Зарубежная литература и искусство

Ответ Гердеру и Ади. Вступительная заметка и перевод с венгерского Ю. Гусева

В завершающемся году нашу духовную жизнь вновь всколыхнуло, пускай только на поверхности, знаменитое пророчество Готфрида Гердера относительно венгров. «Единственный народ во всей этой расе, оказавшийся в числе завоевателей, — это венгры, или мадьяры… Тут, между славян, немцев, валахов и других народностей, венгры составляют меньшую часть населения, так что через несколько веков, наверное, нельзя будет найти даже и самый их язык» 1.

Слова эти написал не кто-нибудь, и обнародованы они были не где-нибудь. За спиной автора четырехтомного труда «Ideen zur Philosophic der Geschichte der Menschheit» («Идеи к философии истории человечества») тогда уже были и «Uber Urschprung der Sprache» 2, и большой ряд исследований о Шекспире, Оссиане, о Библии, о фольклоре различных народов. Его учитель – Руссо, его ученик, один из многих, – Гете. Гердер ищет причины, выявляет зависимости. Авторитет его выходит далеко за пределы его эпохи.

Высказывание его в данном месте и в данное время – не пророчество, а утверждение. Момент, когда оно осознается венгерским обществом, – это момент ужасающего кровопускания (после едва ли не векового обморочного состояния3). Потеря крови – не метафора: летом 1794 года разгромлены венгерские якобинцы4. Топор палача и тюремные решетки угрожают в первую очередь литературе, духовной жизни.

Стал уже общим местом тот утешительный, самоусыпляющий вывод, что всполошившее умы утверждение – или даже приговор – Гердера стало подобием целительного укола, который впрыскивает в слабеющее тело и душу больного опасное, но благотворное лекарство, и оно изгоняет недуг; сознание нации, более того – сознание народа обновилось. История литературы до сих пор повторяет эту мысль. Гений народа-де вновь встал на ноги!

Мысль эта – ложна, мнение – поспешно, утешение – самоусыпляюще. Пресловутое впрыскивание лишь в том случае благотворно, в том случае бодрит кровь, если организм и сам достаточно крепок. Если нет – оно объединяется с губительными бациллами.

И страдающий организм – в словах Кёльчеи, Бержени, Вёрёшмарти5 – тут же дал иного рода сигналы о собственном состоянии. В словах этих самоусыплением и не пахнет. В их интонации покоряет то (это и сбивает с толку многих, кто слушает лишь интонацию), что она – мужественна. Но что они сообщают о будущем?

…Иные стяги взреют на брегах четырехречья,

Иные гимны будет петь иной народ6.

 

И вся «Вторая песня Зрини» едва ли не дословно зарифмовывает Гердера. «Гимны», конечно, здесь значит – язык.

Еще тревожнее, чем жалобы, – молчание, сковавшее уста больного. Или – базарный гам, который заглушает сокрушенные вздохи. Или – празднично-натужная суета, крикливое возбуждение, как принято изображать – опять же слишком огульно и поспешно – эпоху Соглашения7, блаженное время хозяйственного подъема, – ведь этот подъем, как любое вытягивание жил из народа, усугублял немоту. Знаменитая стихотворная строчка о том, что полтора миллиона наших людей – нет, не эмигрировали, а «убрели, шатаясь» 8, потому стала гениальным поэтическим прозрением, что те полтора миллиона в самом деле пустились в путь, едва держась на ногах от голода; но данная поэтическая строка в то же время позволяет видеть, в каком состоянии должны были находиться оставшиеся. Компьютеры за минуты выдадут сведения, насколько больше нас было бы на исконной земле, не случись подобного уменьшения численности народа. В дальнейшем нужно принимать это к сведению.

Важная тема разговоров эпохи реформ: десятилетия, оставшиеся венгерскому языку, можно пересчитать на пальцах двух рук, – к концу столетия все еще остается темой, но уже пустой, вызывающей скорее скуку, чем интерес. Как и другая тема: все реже всплывающая озабоченность, что тают не только венгерские слова, но и сами венгры.

Эту тревогу, обозначившуюся особенно четко, заглушали два голоса, звучащие с довольно-таки противоположных сторон. Во-первых, тот лагерь, мнение которого первым, с детской наивностью выразил Пал Хойчи9, считавший вполне возможным срочное увеличение количества венгров до тридцати миллионов. Другой лагерь на симптомы тревоги и нездоровья не то чтобы искал контраргументы, а просто махал рукой: дескать, посконный патриотизм, провинциальная привычка петушиться, короче – реакционные бредни, которых уважающий себя человек должен сторониться как чего-то совершенно неприличного.

А что же те, кто и спустя сто лет не мог забыть гердеровского пророчества? У кого были глаза и уши, чтобы адекватно воспринимать происходящее?

Жутковатый и гротескный образ одного такого человека рисует Лайош Фюлеп10. Человек этот, которого Фюлеп считал одним из самых больших и чутких талантов эпохи, признавался ему:

«…Утром, очнувшись от короткого, тяжелого сна и оглядев гнусный гостиничный номер, как заключенный оглядывает свою камеру, один-одинешенек в целом мире, – знаешь, о чем я думаю? Ты будешь смеяться!»

Друг Лайоша Фюлепа, протирая большие свои глаза и уныло беря одежду, думал вот что: «Сейчас встает и одевается последний из венгров».

После другой ночи, проведенной за тихим, но упорным винопитием, доканчивая на заре последний стакан, человек этот говорил близкому другу буквально следующее. Достоверность воспоминанию придает повторение. Близкий друг, Лайош Фюлеп, который и вообще заслуживает доверия, в течение долгих лет часто вспоминал и так еще прочнее закрепил в памяти эти необычные слова. Тем более что сказаны они были не кем-нибудь, а – Эндре Ади11.

«…Когда я надеваю ботинки – вот на эти венгерские ноги, вот этими венгерскими руками… знаю, это смешно, но ничего не могу поделать, эта мысль ни на минуту не оставляет меня, даже во сне…».

Снова:

  1. Цит по: И. Г. Гердер, Идеи к философии истории человечества. Серия «Памятники исторической мысли», М., 1977, с. 464 – 465. Под «этой расой» Гердер имеет в виду «финскую народность» и родственные ей племена, то есть, говоря нынешним языком, народы финно-угорской языковой группы.[]
  2. «О происхождении языка» (1769).[]
  3. После поражения венгров в национально-освободительной войне (1703 – 1711) против габсбургского владычества, возглавляемой великим князем Трансильвании Ференцем II Ракоци (1676 – 1735).[]
  4. Под влиянием Великой французской революции в среде венгерской интеллигенции возникает группа якобинцев во главе с Игнацем Мартиновичем. Группа поставила целью провозгласить Венгрию республикой; ее членами готовился проект новой буржуазной конституции. В 1794 году организация была разгромлена, 18 человек казнены.[]
  5. Ференц Кёльчеи (1790 – 1838), Даниель Бержени (1776 – 1863), Михай Вёрёшмарти (1800 – 1855) – венгерские поэты.[]
  6. Строки из стихотворения Ф. Кёльчеи «Вторая песня Зрини» (перевод мой. – Ю. Г.).[]
  7. Имеется в виду Соглашение 1867 года об образовании двуединой Австро-Венгерской монархии; оно действительно стимулировало в последующие десятилетия экономический прогресс.[]
  8. Строка из стихотворения Аттилы Йожефа «Отец» (перевод мой. – Ю. Г.).[]
  9. Пал Хойчи (1850 – 1927) – венгерский политический деятель шовинистического толка.[]
  10. Лайош Фюлеп (1885 – 1970) – венгерский критик, историк искусства, философ.[]
  11. Эндре Ади (1877 – 1919) – великий венгерский поэт.[]

Цитировать

Ийеш, Д. Ответ Гердеру и Ади. Вступительная заметка и перевод с венгерского Ю. Гусева / Д. Ийеш // Вопросы литературы. - 1996 - №6. - C. 202-215
Копировать