№4, 1998/История литературы

Отмщение и воздаяние

«Кто вникнет в его нравственные наставления, – писал о проповеди Льва Толстого Н. Н. Страхов, – для того вдруг открывается самый глубокий и драгоценный смысл его художественных произведений, те тайные и иногда еще неясные для самого художника побуждения, которыми оживлялось его творчество». Страхов ставил перед исследователями творчества Толстого задачу: «понять и проследить тот единый дух, который проникает все, что он творил, думал и делал» 1. Такой подход, я думаю, поможет нам проследить и особо трудные места, темы и смыслы в художественном творчестве писателя. К числу этого рода тем и смыслов бесспорно принадлежит и та основополагающая мысль «Анны Карениной», которая обозначена в эпиграфе к роману: «Мне отмщение, и Аз воздам».

За что автор произнес своей героине столь суровый приговор? Если глубинная наджитейская причина гибели Анны действительно заключена в действии тайного закона нравственной жизни, то хорошо бы знать, как, по мысли автора, он работает во всех нас. Если Анна виновата не перед человеком или людьми, а перед Господом, то в чем ее вина? На эти вопросы мы будем искать ответы, полагая, вслед за Страховым, что «те самые начала, которые он (Лев Толстой. – И. М.) теперь проповедует, бессознательно жили в нем всегда и составляли душу всего, чтб он тогда писал» 2. Выходит, чтобы понять роман Толстого, надо знать учение его.

Учение Льва Толстого принципиально внеконфессионально и в основах своих обращено не к субъекту соборной жизни, а к душе отдельного человека, обособленно живущего личной духовной жизнью3. Одно из положений этого учения – представление о двух душах, составляющих внутренний мир человека: высшей душе, которую Толстой называл «духовным существом», «ближайшим духовным солнцем», «духовным Я», «Богом своим», «Сыном Бога», «центром своего духовного тяготения», и низшей душе, которую Толстой обычно называл «животной личностью». Положение о двух душах упрощено и полярно высказано в «Воскресении»: «В Нехлюдове, как и во всех людях, было два человека. Один – духовный, ищущий блага себе только такого, которое было бы благо и других людей, и другой – животный человек, ищущий блага только себе и для этого блага готовый пожертвовать благом всего мира».

Нехлюдов более всего знал в себе духовное Я по потребности жертвы во имя нравственных требований, потребности, удовлетворение которой составляло для него высшее духовное наслаждение. Алексей Александрович Каренин знал в себе духовное Я по тому «чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали страдания других людей» и которого он, считая слабостью, стыдился. Его сын, девятилетний Сережа Каренин, в предчувствии духовного Я, берег свою душу «и без ключа любви никого не пускал» в нее. Левин знал духовное Я в чувстве ужаса жизни без знания смысла и назначения ее.

Духовное Я и животная личность живут по-разному, по-своему чувствуют и сознают жизнь, различно любят. Любовь животной личности эгоцентрична, ее девиз: «она – моя» или «он – мой». Таково устремление души Мисси Корчагиной в «Воскресении» и Анны Карениной в последние месяцы ее жизни. Любовь духовного Я выражается в стремлении отдать себя, быть его (ее) другим Я, знать: «я – твоя» и служить своей жизнью. Животная личность желает брать и покорять в любви и потому пребывает в состоянии борьбы. «Она (Анна Каренина) была рада этому вызову к нежности. Но какая-то странная сила зла не позволяла ей… покориться». Самоубийство представлялось Анне средством «наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце злой дух вел с ним».

Этот-то «злой дух» животной личности во сне привиделся Анне изнутри, в образе «мужика с взъерошенной бородой, маленького и страшного», копошащегося в мешке с железом и приговаривающего что-то грозное по-французски. Ужас этого образа – в самом присутствии его в себе и в неодолимо отвратительной власти его в глубинах души. За мгновение до смерти, когда Анна ощутила физическую «невозможность борьбы» за свою жизнь, этот страшный мужик, «приговаривая что-то, работал над железом» и загасил свечу ее жизни.

О чем-то тоскующая животная личность оживляется стремлением к достижению желаемого, она охлаждается, добившись своего, и вновь тоскует. Все побуждения животной личности не имеют цели и назначения превыше ее; и ее любовь, психически возбуждая и радуя, сама по себе ни к чему не ведет в ней; и потому рано или поздно такая любовь изживает себя. К любви же духовного Я вообще неприложимы понятия достижения, разряжения, охлаждения. Любовная работа духовного Я возводит душу к новому и высшему качеству жизни и потому не завершается при удовлетворении первоначального эмоционального позыва, а вводит в область своей работы все более и более глубинные и никогда не исчерпываемые пласты души. Цель любви духовного Я, учил Толстой, есть слияние духовных существ в одно, обретение ими в любви общего чувства и сознания жизни и через это слияние – приведение Сына к Отцу.

Важно отметить, что животная личность, по учению Толстого, не обладает собственным источником сознавания. Это вовсе не значит, что она действует только бессознательно, это значит, что она пользуется сознаванием, идущим к ней или через нее от духовного Я. Сам по себе свет сознания жизни – то, что Толстой в разное время называл «разумением жизни», «разумным сознанием», «разумом сердца» и просто «разумом», – исходит только от духовного Я4, которое, собственно говоря, не есть «я» человека, а есть частица Господа, «Бог свой», посланный от Бога Самого в душу земного человека. Духовное Я несет в себе свет жизни и сознавания в силу своей причастности к Богу живому, являющемуся Источником жизни как таковой. Духовное Я светит подлинным светом сознавания на животную личность, которая пользуется уже отраженным светом. Свет духовного Я – солнечный, дневной, а животной личности – лунный, ночной. Животная личность воспринимает и себя, и все вокруг себя «лунным сознанием», видит все при ночном освещении, «свете без своего источника» («Воскресение»). Отсюда вся ложь и заблуждения людей, не видящих свою жизнь при ярком солнечном свете духовного Я.

Чисто толстовский принцип честного и ясного видения жизни, сам принцип проницательности искренностью, отделения лжи и самообмана, заложенный в установку его художественности и мысли, являет читателю восприятие сознания при ярком дневном свете духовного Я автора. Задача духовного пробуждения человека, по учению Толстого, в том, чтобы внутри себя прорвать завесу животной личности, включить в свою жизнь духовное Я и увидеть все ясным взором в подлинном свете. Солнечный свет «Бога своего» нельзя использовать в утилитарных целях, он высвечивает только людские души и дает взгляд, при котором ставятся основные вопросы человеческого бытия, вопросы, на которые душе, освещенной светом духовного Я, необходимо знать ответы.

В последний день жизни Анна Аркадьевна все видела «в том пронзительном свете, который открывал ей теперь смысл жизни и людских отношений». Она постигает природу своих взаимоотношений с Вронским и видит, что изменить их нельзя. Она видит, что «все неправда, все ложь, все обман, все зло!..» Пробуждение солнечного сознания поначалу всегда трагично. То же, что произошло с Анной в день гибели, произошло и с Вронским в день его неудавшегося самоубийства, когда «все, казавшиеся столь твердыми, привычки и уставы его жизни оказались ложными и неприложимыми». Все, что есть и что будет, все обесценилось для него, стало бессмысленным или низменным, и он стреляет в себя. И Анна, и Вронский убивают себя от пробуждения света духовного Я в них. Уже в этом можно усмотреть «отмщение Бога».

Пробуждение дневного сознания в Левине также привело его в состояние, близкое к самоубийству. Он увидел, что в жизни присутствует «жестокая насмешка какой-то злой силы, злой, противной и такой, которой нельзя было подчиняться… Надо было прекратить эту зависимость от зла. И было одно средство – смерть». То была «мучительная неправда», разрушаемая трудами жизни его духовного Я. Почему-то считается, что Левин «воскрес» (в терминологии учения Толстого), услыхав от мужика слова о том, что надо помнить Бога и жить для души. Эти слова дали едва заметный толчок движению его разума, в результате чего он лишь «чувствовал в своей душе что-то новое и с наслаждением ощупывал это новое, не зная еще, что это такое». Затем, в награду за огромную духовную работу, проделанную им, это «новое» открылось его сознанию как «то главное, постоянно проявляющееся на земле чудо, состоящее в том, чтобы возможно было каждому вместе с миллионами разнообразнейших людей… понимать несомненно одно и то же и слагать ту жизнь души, для которой одной стоит жить и которую одну мы ценим». И в старости Лев Николаевич не сказал бы другое. Герой его второго романа на наших глазах вытрудил первоначальное откровение толстовского учения. Не это ли: «Аз воздам»?…

Картина внутренней жизни человека слагается из взаимодействия духовного Я и его животной личности. Однако это взаимодействие, по учению Толстого, не есть противоборство, наподобие света и тьмы или добра и зла. Своехарактерная психофизиологическая («животная») личность несвободна, задана генетически, этнически, социально, астрологически (если угодно) и проч. Она, «сама себя утверждая, остается всегда равна сама себе и находится вне власти человека» ## Л. Н. Толстой, Полн.

  1. Н. Н. Страхов, Толки о Толстом (Психологический этюд). – «Вопросы философии и психологии», 1891, кн. 9, с. 103.[]
  2. Н. Н. Страхов, Толки о Толстом, с. 101.[]
  3. Подробно об этом см.: И. Б. Мардов, Путь восхождения, М., 1993, или его же статью в «Вопросах философии», 1996, N 9.[]
  4. В некоторых своих приложениях толстовское учение создает у многих исследователей впечатление близости этого учения к буддизму. Я думаю, что, живи Толстой в Индии, и он ровно так же отвергал бы буддизм, как, живя в России, отвергал православие. Толстой – пророк личной духовной, а не общедуховной жизни.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №4, 1998

Цитировать

Мардов, И. Отмщение и воздаяние / И. Мардов // Вопросы литературы. - 1998 - №4. - C. 144-159
Копировать