От реальности к мифу (Заметки о генезисе и функционировании соцреализма)

1

Не так-то просто понять: отчего это вдруг теоретики забушевали вокруг проблемы социалистического реализма? Кажется, что и самого предмета спора уже на белом свете нет – недаром же литературная критика давно и тихо изъяла термин «соцреализм»из своего лексикона. Впрочем, может быть, и дело-то все в том, что давно, то есть в период застоя, отказаться от такого важного термина можно было только и именно тихо, а сейчас, во времена перестройки, можно и пошуметь? Итак, разрешенная теоретическая буря, только и всего? Едва ли. Как ни странно прозвучит это сегодня, в атмосфере тотальной критики сталинской эпохи, я все же рискну высказать следующее предположение: именно в своей теоретической части (в отличие от практики!) «соцреализм»содержал изначально некие объективные истины, добытые предшествовавшей ему отечественной, прежде всего русской, литературой первого тридцатилетия XX века. Вот эти объективные теоретические истины и взывают к теоретикам: защитите, родненькие! И «родненькие»защищают.

Вот и получается, что теория соцреализма, давно и явно «буксовавшая», вдруг наполнилась живой кровью и вновь зазеленела, зацвела. Как ни крути, а даже лихие кавалерийские атаки на теорию соцреализма свидетельствуют, что перед нами – крепкий орешек, требующий от атакующих не только смелости, но и умелости.

Итак, теоретический штурм твердынь соцреализма в самом разгаре. Но то ли штурмуем? Ведь в двадцатилетие сталинизма теория отнюдь не определяла практику, а чаще всего оказывалась удобной и необходимой маскировкой для весьма неприглядной практики. Слово разошлось с делом, и судьбы произведений (а следовательно, и судьбы их авторов) решались не на уровне эстетической теории, которая уверенно опиралась на марксизм. В 1972 году в официальном справочном издании КЛЭ авторитетные авторы статьи «Социалистический реализм»пишут черным по белому как нечто общепринятое: «Хотя само понятие «Ср.»было сформулировано в 30-е гг., важнейшие особенности нового социалистического искусства уже намечены в эстетических суждениях основоположников марксизма (см.МарксК.и ЭнгельсФ.о литературе;ЛенинВ. И.о литературе)». Задолго до авторов КЛЭ сам Горький писал в 1935 году (то есть после Первого съезда советских писателей): «…исходной точкой социалистического реализма надо взять Энгельсово утверждение: жизнь есть сплошное и непрерывное движение, изменение» ¹.

Итак, теоретически «соцреализм»был подготовлен эстетическими суждениями основоположников марксизма-ленинизма. Таково общепринятое в нашем литературоведении представление. Только недавно эта классическая концепция была впервые (плоды гласности и демократизации!) не просто поставлена под сомнение, а начисто отвергнута в статье Александра Гангнуса «На руинах позитивной эстетики. Из истории одного термина» ². Давайте посмотрим, как А. Гангнус сначала лихо возводит А. В. Луначарского на пьедестал теоретического основоположника (!) соцреализма, а затем так же лихо сбрасывает его с пьедестала. Здесь совершается нечто вполне предсказуемое: наш автор пытается дискредитировать соцреализм Луначарским, а Луначарского – соцреализмом, «путая карты времени», как говорят французы.

В своей острополемической статье А. Гангнус сознательно сосредоточивает все внимание, весь «свет»на Луначарском, обходя полным молчанием и задвигая в глубокую тень Н. И. Бухарина. Это – намеренное, концептуальное, позиционное искажение реальной картины развития большевистской теории искусства нового, советского общества. Луначарский превращается критиком едва ли не в основополагающую фигуру, в теоретический Монблан, а значение Бухарина просто игнорируется, будто его и не было. На деле же все было наоборот: роль Бухарина, притом роль зловещая, в выработке и утверждении основ соцреализма в течение 20-х годов, когда еще и самого этого термина не существовало, – чрезвычайно велика, прямо скажем: определяющая роль. Бухарин, уловив «линию», проводил ее со свойственной ему энергией, блеском и жесткостью, то есть как истый боец-теоретик, в то время как Луначарский выступал скорее в роли «просветителя»от имени всех искусств. Вот эта невыигрышная в теоретическом плане для Луначарского ситуация и заставила А. Гангнуса в поисках точки опоры уйти из 20 – 30-х годов в начало 900-х, извлечь из полного забвения брошюру Луначарского «Основы позитивной эстетики», где, вдруг прозрев, критик обнаружил не только «истоки»соцреализма, но и «основы»сталинизма. Вольному воля, сказали бы мы, если бы участвовали в безобидном шутливом карнавале. Но мы же участники перестройки! И здесь нужны не новые маски, а правда во всем ее объеме.

Однако, критикуя брошюру молодого Луначарского (в 1904 году ему не было еще тридцати лет, но ведь Ленин старше всего на пять лет!), А. Гангнус утверждает, будто «есть все основания считать ее… первым (самым честным и точным) наброском «ведущего метода социалистической культуры» ³.

Все же самое главное в статье А. Гангнуса не критика брошюры Луначарского «Основы позитивной эстетики»1904 года (хотя критика занимает много места). Нет, куда важнее, голословно отбросив марксизм – общепринятый исток эстетики социалистического реализма, – проложить новое русло: от Луначарского к Первому съезду советских писателей, к уставному определению «соцреализма», то есть к 1934 году, когда Луначарского уже не было в живых. Правда, есть его доклад 1933 года, который так и называется – «Социалистический реализм»(доклад был сделан на пленуме Оргкомитета Союза писателей СССР в Москве и опубликован тотчас в журнале «Советский театр», 1933, N 2 – 3). Конечно, Луначарский мог бы произнести эту пламенную речь («Мы переживаем величайший всемирный переворот» ⁴), этот популярный по форме, развернутый ответ на вопрос «В чем заключается социалистический реализм?»и на самом съезде. И вообще исключать его из числа теоретиков, сумевших мгновенно взять на вооружение только что возникший (май 1932 года) термин «социалистический реализм»и сделать его развернутым знаменем советской литературы, – никак нельзя.

«В последней своей речи о социалистическом реализме Луначарский, – пишет А. Гангнус, – назвал среди достижений этого направления «Поднятую целину»и не назвал «Тихий Дон». И был прав» ⁵. Интересно почему?

Ведь все советское литературоведение до сих пор считает «Тихий Дон»классическим образцом искусства социалистического реализма. А стоило Луначарскому сказать «не сообща»со всеми – и уже он прав пред судом А. Гангнуса! И вот почему, оказывается, прав: «Тихий Дон»выше «Поднятой целины»ровно настолько, насколько является произведением реалистическим, прежде всего художественным, без преследования каких бы то ни было нелитературных целей» ⁶.

Выходит, «Тихий Дон»– классический образчик «искусства для искусства» ? Образец литературы, преследующей только свои собственные, литературные цели? Согласитесь, что это очень похоже на полное отрицание тенденциозности литературы, ибо всякая социальная тенденция – это явно внелитературная цель. Хорошо (для А. Гангнуса!), если покойный писатель, подобно Командору, не призовет критика к ответу! Но я позволю себе процитировать свою беседу с живым выдающимся писателем, юристом по образованию и по своей предписательской работе. Я сказал этому писателю, автору романа «Белые одежды», что даже в положительных отзывах критики все же мелькнул упрек в том, что роман несколько перегружен проблемами в отличие от «чистого»романа. На это замечание В. Дудинцев ответил так: «Мне было бы неинтересно писать «чистые»романы. Если бы не было волнующих меня проблем, которые требуют от меня решения именно в форме романа, я бы романы не писал, а был бы юристом. Даже с большим удовольствием, чем автором «чистых»романов, потому что, будучи юристом, я решал бы проблемы добра и зла!»

Вот они, традиционные внелитературные цели русской литературы! Проблемы добра и зла! И даже пушкинская проблема – совместны ли гений и злодейство? – не является чисто художественной, недаром она вновь встала перед Пушкиным во весь свой огромный рост в поэме «Медный всадник».

Но А. Гангнус черным по белому пишет, что «слабостью Горького»была общая для всех больших русских писателей «слабость числить себя не только по ведомству муз, но и в ряду пророков и вождей человечества» (с. 155).

Все это означает только то, что А. Гангнус вместе со своим пафосом борьбы с «внелитературными целями литературы»как-то выпадает из русской традиции по крайней мере. Из марксистской – тем более.

Но можно ли Луначарского 30-х годов исключить из числа марксистов? Очевидно, нельзя. Вот и приходится А. Гангнусу в поисках немарксистского источника «соцреализма»вспоминать брошюру «молодого большевика»– Луначарского 1904 года. Правда, брошюра была переиздана в 1923 году без всяких исправлений и сам автор в примечании подчеркнул, что еще никто не сумел подвергнуть его сочинение столь сокрушительной критике, чтобы он, Луначарский, вынужден был отказаться от него. Ясно: любил старый большевик сочинение молодого большевика! И хорошо, что не дожил до статьи А. Гангнуса, – настоящий погром всеми забытой брошюре устроил современный прозаик, чей ум в данном случае пошел на сочинение статьи. А по мне, так брошюра 1904 года куда симпатичнее и поэтичнее доклада 1933 года!

Судите сами.

1933 год: «В чем заключается социалистический реализм? Прежде всего это тоже реализм, верность действительности. Мы не отрываемся от действительности» ⁷. Какова декларация! А ведь А. Платонов уже под запретом. На Украине и в Поволжье умирают от голода, искусственно организованного Сталиным, миллионы крестьян – взрослых и детей! А здесь декларируют: «Мы должны видеть настоящие трудности» ⁸.

Впрочем, тогда и увидеть было трудно, а как сказать? Нет, «государственный аппарат», который «чрезвычайно зорок» ⁹, вряд ли позволил бы даже Луначарскому сказать о массовом убиении крестьянства. А если бы товарищ Луначарский в феврале 1933 года все же сказал бы о настоящих трудностях, то ему уже не пришлось бы умереть собственной смертью…

Иное дело – год 1904-й (по воспоминанию самого Луначарского – 1903-й). От души, не по приказу и не под «чрезвычайно зорким»надзором расхлябанного царского госаппарата, была написана Луначарским брошюра «Основы позитивной эстетики». Красиво написана! Чувствуется: автор вдохновлен не только своей молодостью, но и, главное, подъемом русского освободительного движения, неудержимо стремящегося к своей первой во всей истории России революции! 1905 год уже на пороге, уже обжигает мир горячим дыханием. Давно уже спел свою предгрозовую песню «буревестник» -поэт, пришел черед «буревестника» -теоретика.

Так и правильно будет понимать эту эстетику 1904 года как эстетику идущей борьбы и грядущей революции. Уверенностью в победе революции дышит в этой брошюре каждая страница. Энтузиазм «предвкушающий», сравнимый разве лишь с энтузиазмом, «пожинающим»плоды победы!

И все же исторически главное здесь – канун революции, когда вся «позитивная эстетика»подчинена одному: «Пусть сильнее грянет буря!»Об этом общественно-историческом контексте забывать не следует! Особенно тем, кто судит Луначарского с позиции «строгого марксизма» ! А вот А. Гангнус и судит, и забывает, и выдергивает цитаты из тех лет, и приспосабливает их ко времени тридцать лет спустя, – все дозволено тому, кто в период гласности атакует «соцреализм» !

Нет смысла «защищать»брошюру 1904 года в целом – она весьма и весьма уязвима, в ней, кроме марксизма, намешано много чего другого, особенно – ницшеанства (это естественно, ибо в те годы к Ницше относились не так, как после 1933 года, поскольку он слыл философом-революционером, потом его зачислили в предтечи фашизма и гитлеризма, а что будет с ним дальше – не берусь судить).

Возведение Луначарского образца 1904 года в ранг «злого гения», то есть теоретического основоположника «соцреализма»(рядом с Горьким – практическим «основоположником»), осуществляется А. Гангнусом, как он сам считает, с высоты исторического опыта: «…знание последствий делает нас зорче, избавляет от благодушия» ¹⁰. Увы, не совсем так. «Знание последствий»не исключает опасности «увидеть»связи там, где их нет, и наоборот. Такая опасность тем более реальна, когда «последствия»бесспорно страшнее предполагаемых «причин»– и возникает соблазн парадокса. А. Гангнус не устоял перед этим соблазном, о чем свидетельствует вся его статья. Но особенно характерен пример с «крышей»(на котором он сам настаивает).

Что за «крыша» ? Образ, созданный Луначарским и фальсифицированный (я это покажу) А. Гангнусом. «Наконец, знаменательное, ставшее каноническим (ибо много раз повторялось) рассуждение о строительстве храма будущего – как метафора о смысле деятельности то ли художника новой эстетики, то ли революционера вообще», – пишет А. Гангнус и далее цитирует Луначарского 1904 года: «…люди, не умеющие жить в будущем, в творчестве, в стремлении будут уходить с той площади, где медленно воздвигают величественный храм жизни, где поколение трудится вслед за поколением, но где пока видна лишь груда камней, ямы с цементом, стропила, листы железа, очерк фундамента на земле.., где все обещает, но мало что уже радует взор… Люди торопливые будут уходить отсюда, они осудят медленную работу…» ¹¹.

Критик 1988 года так «препарирует»этот образ: «…эта «площадь»– вся земля. Куда будут уходить с нее люди? Ответ на этот вопрос был дан через тридцать лет Сталиным» ¹².

Неплохо придуманная цепочка подмен: не площадь – земля; не уходить с площади – уходить с земли; куда уходить – объяснит Сталин через тридцать лет.

При этом сознательно игнорируется, что у Луначарского строят медленно, а уходят люди торопливые, в то время как Сталин строил «ускоренно», а людей «медленных»объявил «врагами народа»и уничтожил.

Вот так осуществляется фальсификация мыслей 1904 года, приписывание им качеств образца 1933 года! Такой «творческий метод»известен, увы, давно. У классиков марксизма это называлось «на место человека прошлой ступени»подставить «человека позднейшей ступени» ¹³, наделить первого сознанием последнего. В результате такого «переворачивания»при заведомом абстрагировании от действительных условий и получается, скажем, из Луначарского 1904 года идеолог сталинизма 30-х годов. Простой фокус.

Однако у А. Гангнуса есть дополнительная зацепка: оказывается, в докладе 1933 года Луначарский «повторил свою метафору», причем повторил, как зловеще указывает критик, «уже безо всякой улыбки и без оглядки на возможные возражения», повторил, правда, заменив «храм»на «дом», на будущий дворец: «…он еще не достроен, и вы нарисуете его в этом виде и скажете: «Вот ваш социализм, – а крыши-то и нет». Вы будете, конечно, реалистом – вы скажете правду: но сразу бросается в глаза, что эта правда в самом деле неправда» ¹⁴.

Как же комментирует эти слова 1933 года критик 1988 года? А вот как хочет, так и комментирует: «…даже полезная, но неугодная (?) правда с точки зрения соцреализма – ложь. Ценное и редкое по искренности признание. Из него можно (?) вывести и обратное утверждение, что чем бесстыдней ложь соцреализма, тем она истинней в этой фантастической системе ценностей… Пример со строительством особенно хорош (!) еще и потому, что сразу становится ясно: речь не только о судьбах культуры, разговор имеет отношение и к самому строящемуся дому. Ведь нигде не сказано, что наделять крышей недостроенный дом обязан только художник. Всякий, не видящий крыши там, где ее нет… – вредитель…» ¹².

1. А. М.Горький, Собр. соч. в 30-ти томах, т. 30, М., 1956, с. 381.[↩]
2. См.: «Новый мир», 1988, N 9.[↩]
3. «Новый мир», 1988, N 9, с. 148 – 149.[↩]
4. А. В.Луначарский, Собр. соч. в 8-ми томах, т. 8, М., 1967_гс. 491.[↩]
5. «Новый мир», 1988, N 9, с. 156.[↩]
6. Там же, с. 156 – 157.[↩]
7. А. В.Луначарский, Собр. соч. в 8-ми томах, т.8, с. 495.[↩]
8. Там же, с. 498.[↩]
9. А. В.Луначарский, Собр. соч. в 8-ми томах, т. 8, с. 501.[↩]
10. «Новый мир», 1988, N 9, с. 149. ^[↩]
11. Там же, с. 152.^[↩]
12. Там же.^[↩][↩]
13. К.Маркси Ф.Энгельс, Сочинения, т. 3, с. 69.^[↩]
14. См.: «Новый мир», 1988, N 9, с. 152.^[↩]