Остап Бендер и еще один Остап. Из книги «Братья Катаевы»

Осенью 1927 года В. Катаев, прочитав первые главы романа «Двенадцать стульев», признал, что И. Ильф и Е. Петров превзошли его: «Ученики побили учителя, как русские шведов под Полтавой». «Ваш Остап Бендер меня доконал», — признался он Ильфу и Петрову. Еще бы! Молодые писатели создали героя, который станет частью жизни миллионов людей. Как Евгений Онегин, Татьяна Ларина, Печорин, Обломов, Базаров, Раскольников, Пьер Безухов или Андрей Болконский. В русской литературе XX века было создано не так уж много оригинальных литературных типов. Остап Бендер — одна из редких удач. Герой создан «не по принципу узнаваемости, а по принципу неожиданности характера. Циник с душой поэта, бескорыстный мошенник» [Беляков 2005: 99].

«Остап Бендер был задуман нами как второстепенная фигура, почти что эпизодическое лицо», — вспоминал Петров:

Для него у нас была приготовлена фраза, которую мы слышали от одного нашего знакомого бильярдиста: «Ключ от квартиры, где деньги лежат». Но Бендер стал постепенно выпирать из приготовленных для него рамок. Скоро мы уже не могли с ним сладить. К концу романа мы общались с ним, как с живым человеком, и часто сердились на него за нахальство, с которым он пролезал в каждую главу [Петров 2017: 17].

Ильф и Петров никогда не говорили о прототипе Остапа, хотя признавались, что взяли для Остапа ту или иную фразу или черту у кого-нибудь из своих знакомых. По словам журналиста А. Эрлиха, который работал с Ильфом и Петровым и в газете «Гудок», и в «Правде», у Бендера не было прототипов. Его речь и его образ как бы соткались из духа «четвертой полосы» «Гудка»:

Создавая Остапа Бендера, авторы вначале располагали совсем ничтожными данными: только речевой окраской как ключом к образу да единственной в жизни подслушанной фразой. Но из соединения этих крайне ограниченных средств с творческой фантазией <…> Писателям удалось создать полнокровный образ «великого комбинатора» <…> Остап Бендер, целиком выдуманный, ничуть не уступает в своей сатирической выразительности Эллочке-людоедке или поэту-халтурщику Трубецкому, списанным с живой натуры [Эрлих 1960: 89–90].

Все это было забыто, когда Катаев рассказал в «Алмазном венце» историю Остапа Шора.

По словам Катаева, прототипом Остапа Бендера стал старший брат поэта А. Фиолетова (Натана Шора) — некто Остап Шор. «Он был блестящим оперативным работником. Бандиты поклялись его убить», — писал Катаев. Но они ошиблись и прострелили печень брату Остапа, «который только что женился и как раз в это время покупал в мебельном магазине двуспальный полосатый матрац» [Катаев 1984: 169]. Тогда брат убитого поэта сам пришел к бандитам, положил на стол свой служебный маузер и прямо спросил:

— Кто из вас, подлецов, убил моего брата? <…>

— Я его пришил по ошибке вместо вас, я здесь новый, и меня спутала фамилия, — ответил один из бандитов. Легенда гласит, что Остап, никогда в жизни не проливший ни одной слезы, вынул из наружного бокового кармана декоративный платочек и вытер глаза. — Лучше бы ты, подонок, прострелил мне печень. Ты знаешь, кого ты убил?

Бандиты раскаялись в своем преступлении и всю ночь вместе с Остапом «при свете огарков» пили чистый ректификат <…> Читали стихи убитого поэта, плакали [Катаев 1984: 169].

Эта красивая, мрачная и очень литературная история произвела сильное впечатление. И простые читатели, и одесские крае­веды, и московские филологи, ничуть не усомнившись, приняли ее на веру. Не обратили внимание даже на оставленную для внимательных читателей фразу: «легенда гласит». К легенде отнеслись как к документу. Не усомнился в ней даже Ю. Щеглов, автор фундаментальной монографии-путеводителя по романам Ильфа и Петрова [Щеглов 2009: 106–107]. «Все одесские литераторы и причастные к литературе одесситы знали, кто прототип (и тезка) главного героя — Остап (Осип) Шор», — пишет А. Яворская [Яворская 2011: 235]. Шор — прототип Остапа Бендера. Уже сорок лет это говорят и пишут с той же уверенностью, с какой произносят: «Волга впадает в Каспийское море».

Между тем в 1927-м, когда Ильф и Петров придумали своего Остапа Бендера, почти что никаких свидетельств о Шоре мы не находим. Никаких сведений о его жизни, внешности, о знакомстве с Ильфом и Петровым.

Л. Яновская, одна из первых и до сих пор не превзойденных биографов Ильфа и Петрова, в своей классической работе «Почему вы пишете смешно?» о Шоре не упоминает [Яновская 1969]. А ведь она внимательно изучала фонд Ильфа и Петрова, но никаких свидетельств об этом человеке не встретила.

Бесчисленные рассказы о приключениях Остапа или Осипа (так его звали на самом деле) Шора появились много лет спустя — после публикации Катаева. Ильф и Петров ни разу не упоминали его имя. В редакции «Гудка» Шора не встречали ни Эрлих, ни Овчинников, ни Булгаков, ни Паустовский. Хотя, казалось бы, такой яркий, как сейчас сказали бы, «харизматичный» человек не мог не привлечь внимание. Мы не найдем его ни на одной из одесских или московских фотографий рядом с Ильфом и Петровым. Фиолетов часто фотографировался в компании друзей-поэтов, его брат — никогда. Сохранилась всего одна фотография молодого Шора, где он сидит вполоборота, на голове — кепка. А вот рядом с Олешей, Ильфом, Петровым, Багрицким или Шенгели его не найти. Все есть, Шора — нет. З. Шишова, жена Фиолетова, прожила долгую жизнь и успела оставить мемуары [Шишова 2011]. Ее не станет незадолго до публикации «Алмазного венца». Так вот, она ни разу не упомянула Шора, родного брата своего первого мужа. Если Шор был в самом деле прототипом Бендера, то разве она бы забыла о знакомстве с таким человеком?!

До публикации «Алмазного венца» имя Остапа назвал в мемуарах только одесский прозаик С. Бондарин. Но и Бондарин, в сущности, почти ничего о нем не сказал. И это неудивительно: Осип-Остап Шор был далек от литературного мира. В 1970-е годы одесские краеведы Е. Голубовский и А. Розенбойм нашли Шора в Москве, встретились с ним на Тверском бульваре. Тогда это был высокий, очень худой человек, несколько напоминавший «дядю Сэма» с политических карикатур. Расспрашивали о брате:

— Я был младше Анатолия и плохо помню его окружение, — сказал Осип Беньяминович. — Часто к нам домой приходил Эдуард Багрицкий.