Остановка в пути
В. Горбунова, Идеи, конфликты, характеры, «Советский писатель», М. 1960, 418 стр.
Среди ответов на опостылевший вопрос: почему наша драматургия отстает – есть и такой вариант: не разработана теория драмы, виноваты эстетики и критики. Разумеется, дело обстоит куда сложнее: история мировой литературы свидетельствует, что новые горизонты в драме открывали драматурги. Однако бесспорно и другое: для плодотворного развития литературы крайне важно изучение эстетических законов каждого из ее родов, теоретическое вооружение писателей, И для драмы – в особенности, ибо уж очень дорого обходится незнание законов этого, по слову Горького, самого трудного литературного рода.
А сделано в разработке теории драмы действительно мало. В последние годы появились интересные статьи, выясняющие природу современной драматической литературы. Опубликованы, две работы В. Фролова о драматических жанрах. С пользой прочитана небольшая книжка Е. Холодова «Композиция драмы». Но широкого, обстоятельного научного труда, охватывающего главные эстетические проблемы драматургии, все еще нет. Вновь изданная переработанная книга В. Волькенштейна «Драматургия» представляет более всего полемический интерес.
Вот почему надо приветствовать, что Е. Горбунова сосредоточила ныне свое внимание на проблемах теории драмы. Книга «Идеи, конфликты, характеры», изданная «Советским писателем» в прошлом году, – первый итог ее работы.
Необычен жанр этой книги. Ее не назовешь авторским сборником статей – этих статей всего четыре, и первая из них – «Характер и действие в драме», занимающая 260 страниц, – по сути дела книга в книге. Трудно обнаружить в работе и внутреннее единство, целостность. Локальный анализ «Глубокой разведки» («Новое в новом герое») можно понять как конкретное приложение эстетических выводов, содержащихся в сугубо теоретических первой и последней статьях («Человек господствует в драме»). Но краткий обзор суждений А. Афиногенова об искусстве драмы выглядит в книге явно чужеродным.
Жанр и композиция теоретического труда – дело очень большое. Но все же не решающее. Самое существенное – насколько важны те проблемы, что составляют содержание книги, и сколь убедительно, целеустремленно они решаются.
Можно без ошибки сказать: Е. Горбунову интересуют самые главные и насущные проблемы теории драмы – конфликт, действие, характер. И все это в органическом единстве, взаимозависимости, опосредствованности. Бесспорным мне кажется и другой вывод: автор решает эти проблемы правильно, с пониманием природы драматической литературы, во всеоружии глубокого знания эстетических учений о драме.
Показ человека в действии – основное требование драмы, пишет Е. Горбунова и подробно, обстоятельно раскрывает это требование, ставит его в неразрывную связь с конфликтом, с драматической борьбой, в которой только и может быть раскрыт человек в пьесе, выражена ее идея. Автор настойчиво отстаивает закон единства действия и характера, особо подчеркивая определенность драматического характера как категорию философскую, эстетическую. Этой проблеме Е. Горбунова посвящает специальную главу.
Можно сказать, что решения Ё. Горбуновой генеральных проблем теории драмы не новы. Верно. Но все-таки есть необходимость в том, чтобы раз и навсегда утвердить основополагающие родовые признаки драматической литературы, построить крепкий теоретический фундамент, на котором могла бы развиваться эстетика современной драмы. Вспомним последний пленум правления Союза писателей СССР, посвященный вопросам драматургии. На этом пленуме развернулась острая, плодотворная дискуссия, но сколько сил и времени пришлось отдать на доказательство того, что, казалось бы, совершенно ясно. Вот и думается, что книга Е. Горбуновой избавит нас в дальнейших творческих дискуссиях о драме от того, чтобы каждый раз начинать от печки. В этом ее немалое достоинство.
Подробно анализировать правоту авторских утверждений в книге «Идеи, конфликты, характеры» – значит в той или иной мере повторять уже сказанное Е. Горбуновой. Вряд ли в этом есть необходимость. Однако некоторые суждения автора, связанные прежде всего с природой драматического конфликта и характера, важно подчеркнуть.
Утверждая, что драматический конфликт есть специфическая художественная форма отражения и раскрытия жизненных противоречий, Е. Горбунова верно предостерегает от прямолинейного истолкования этого положения. Проблема драматического конфликта рассматривается в книге как проблема эстетического отношения искусства к действительности. Если это так «(а это именно так!), то глубоко заблуждаются те критики, которые хотят видеть в конфликте буквальное воспроизведение жизненных противоречий. «Правда искусства и правда жизни едины, – пишет Е. Горбунова. – Их нельзя отделить друг от друга или противопоставить. Но вместе с тем они и не тождественны одна другой».
Автор анализирует драматический конфликт как сердцевину содержания драмы, источник самодвижения характеров, причину их жизненной пульсации. В этом суждении Е. Горбунова справедливо опирается на гегелевскую мысль, подчеркнутую В. И. Лениным его комментариях к «Науке логики»: «Мыслящий разум (ум) заостривает притупившееся различие различного, простое разнообразие представлений, до существенного различия, до противоположности. Лишь поднятые на вершину противоречия, разнообразия становятся подвижными (regsara) и живыми по отношению одного к другому, –…приобретают ту негативность, которая является внутренней пульсацией самодвижения и жизненности».
Из этого глубочайшего философского постижения отношений вещей друг к другу и их самодвижения Е. Горбунова делает верные выводы, относящиеся к теории драмы, более того, к практике драматического искусства.
Конечно же, отражая; жизнь, драматург подымается на вершину противоречий, «заостривает» их. Здесь надо искать ответ на вопрос об антагонистичности и «»антагонистичности противоречий в жизни и в драматическом искусстве. «Противоречия социально-экономического развития могут развертываться и разрешаться в форме антагонизма; но иные из них, как это имеет место при социалистической системе, не доходят до конфликта, разрешимы мирным путем, – пишет автор. – Последняя форма развития получила название неантагонистической. Но драматургический конфликт, уже по самому смыслу этого термина, предполагает именно столкновение противоположностей».
Верно. Верны и более частные выводы: о развязке драматического конфликта как форме раскрытия идеи в действии, а вовсе не как «награде» или «возмездии» за добродетели и пороки; о «моменте катастрофичности» в сюжете как переломе, меняющем течение жизни героев; о единстве объективных обстоятельств и субъективных, индивидуальных побуждений в движении конфликта.
Наибольшее внимание Е. Горбунова уделяет проблеме драматического характера. Эту проблему автор исследует в основной, первой статье – в общеэстетическом плане; она разрабатывается также в связи с анализом «Глубокой разведки» А. Крона. Наконец, последняя часть – «Человек господствует в драме» – имеет подзаголовок «Об определенности драматического характера».
Пожалуй, наиболее ценное в суждениях Е. Горбуновой о драматическом характере заключается в том, что он настойчиво проводит главную мысль: только тот характер истинно драматический, который в обстоятельствах пьесы не отказывается от самого себя, действуя по велению своей натуры. В этом и есть определенность характера и наиболее драматическая форма его раскрытия. Здесь на первый план выходит «индивидуальная обстановка», о которой говорил В. И. Ленин, – мысль о том, что общее в искусстве раскрывается через индивидуальное, частное, конкретное.
Развивая мысль об определенности драматических характеров и индивидуальном начале героев в пьесах Чехова, Е. Горбунова приходит к выводу, в котором утверждается неразрывная связь конфликта и характера: «Драматургический конфликт как конфликт идейный, нравственный возникает и развертывается в его пьесах потому прежде всего, что такие характеры могут только так, а не иначе вести себя в тех обстоятельствах, в какие поставила их жизнь, И то, что по самой природе этих людей иначе быть не может, выдвигает их в центр идейного конфликта гораздо более широкого, чем простое столкновение Войницкого с Серебряковым или же сестер Прозоровых с Наташей».
Среди многих верных наблюдений автора над природой драматического характера хочется подчеркнуть еще одно. «Понятие об определенности драматического характера, объясняя внутреннюю, а не внешнюю причину конфликта, – пишет Е. Горбунова, – освобождает нас, в частности, и от того ходячего представления, будто бы характер героя драмы обязательно должен обладать титанической силой внутреннего напряжения, что героями драмы поэтому могут и должны быть личности непременно крупные, яркие, сильные, во всех отношениях незаурядные».
Е. Горбунова, разумеется, вовсе не против таких героев, но она утверждает, что человек, если он наделен определенным характером и несет в себе определенное жизненное явление, вступает в драматический конфликт и может стать героем драмы. Это теоретическое положение верно понятое, очень расширяет взгляд писателя на действительность, позволяет ему в обыденной жизни рядового человека современности выразить большую, существенную идею.
Можно было бы подчеркнуть еще многие верные и тонкие наблюдения Е. Горбуновой в сфере главных проблем теории драмы.
Есть в книге и неточные, порою ошибочные суждения. Не останавливаясь на частностях, скажу пока лишь о статье «Живой с живыми…».
Деда не только в том, что включение этой статьи в книгу неоправданно. Почему, собственно, в работе, претендующей на широкий охват явлений современной теории драмы, приведены взгляды на драматическое искусство лишь А. Афиногенова?
Мы знаем, что о драме, об ее конфликтах, характерах, действии Высказано множество плодотворных и очень самобытных мыслей К. Треневым, Л. Леоновым, В. Вишневским, Н. Погодиным, А. Арбузовым, В. Розовым и другими писателями. К тому же в своей статье Е. Горбунова не пошла дальше обзора некоторых суждений писателя, причем такого обзора, где не прослежена эволюция его взглядов на драму.
Автор справедливо упрекает составителей недавно изданного сборника статей Афиногенова в том, что они по робости не включили в книгу многие «трудные» работы писателя, » частности его программное сочинение «Творческий метод театра». Но ведь и Е. Горбунова начисто обходит этот и другие труды драматурга и анализирует (точнее, комментирует) лишь те его суждения, к которым он пришел нелегким путем преодоления многих ошибок и заблуждений.
Читая книгу «Идеи, конфликты, характеры», видишь серьезную эрудицию ее автора, ощущаешь, какой труд предшествовал этому исследованию. Эстетика Гегеля и Лессинга, Белинского и Чернышевского, творчество и теоретические суждения Шекспира, Пушкина, Тургенева, Герцена, Чехова, Горького, современных советских драматургов и Брехта, Пристли, Миллера, – Е. Горбунова отлично ориентирована в мировой литературе по теории драмы. И здесь – прочный фундамент для самостоятельной исследовательской работы.
Но именно самостоятельности, научного творчества и не хватает порой автору. Мысли великих не стали в этой книге почвой для утверждения самостоятельной, целеустремленной мысли автора, но являются звеньями, которые автор непременно хочет связать в единую цепь.
Что является предметом эстетического исследования драмы? Казалось бы, вопрос наивный. Конечно, реальная действительность и ее художественное отражение драматическими средствами, то есть произведения драматургии, Только обращаясь к искусству, можно установить общие законы теории искусства. Для современного исследователя неизбежно обращение не только к классической, а к современной, прежде всего советской драме.
Е. Горбунова пишет и о современной жизни, и о современной драме, но все же главным предметом и оружием ее исследования стали эстетические учения о драме – прежде всего учения Гегеля и Белинского. По-моему, этого недостаточно.
Хорошо вспомнить положения Гегеля или Белинского, когда надо шагнуть вперед. Но Е. Горбунова не спешит вперед. Она со знанием дела и обстоятельностью выписывает цитаты и комментирует их, словно бы радуясь совпадению в суждениях великих эстетиков.
Действительно, единодушие крупнейших мыслителей – это серьезный аргумент в пользу такого, скажем, основополагающего принципа, как единство характера и действия в драме. Но мы уже согласились с автором, поверили авторитетам, и множественность примеров ничего не меняет. Читая книгу, испытываешь желание: хорошо бы, чтоб вместо еще одного авторитетного слова теоретика автор раскрыл свою мысль на примерах живого искусства.
Е. Горбунова совершенно права, когда она доказывает непреходящее существование некоторых главнейших принципов драмы, вытекающих из самой природы этого рода литературы. Но понимает это положение слишком широко, желая непременно найти тождественность взглядов эстетиков прошлого и художников вашего времени. Показательны такие, например, суждения: «Характер действующего лица пьесы, говорит Миллер (в полном соответствии с Белинским), если он задуман и выполнен как характер драматический, раскрывается в действии, а не описательно». «…А. Миллер, так же как до него это делал, например, Гегель, ставит чистоту и определенность драматургического жанра в зависимость от сущности конфликта…»
Такие сопоставления создают впечатление, будто драма от Гегеля до Миллера не претерпела изменений. При этом автор вольно или невольно уравнивает очень разных художников и мыслителей. Установив родство в понимании законов драмы у Гегеля и Миллера, Е. Горбунова ставит в этот же ряд Пристли и Брехта. Но разве это в какой-либо мере устраняет различия» эстетике и творчестве Миллера и Брехта?
А серьезный спор между А. Афиногеновым и В. Киршоном, с одной стороны, В. Вишневским и Н. Погодиным – с другой? Это ведь не вопрос личных творческих судеб писателей! Здесь встретились разные стилевые направления в советской драматургии. Понятно, что и главнейшие проблемы теории драмы – конфликт, характер, действие – представители этих направлений решали по-разному. Но Е. Горбунова не посчиталась с этим: в ее книге нет даже упоминания о том, как, скажем, толковал В. Вишневский категорию драматического характера, что говорил он (и не только говорил – воплощал в искусстве) об индивидуальном начале героя драмы, А ведь это живое явление развития советской драматургии, в котором, право же, была не одна надуманная «левизна», а было новаторское стремление выразить идею коммунизма в художественном образе могучего потока жизни.
Почему так произошло? Наверное, потому, что драма и эстетика Вишневского, Погодина и некоторых других советских писателей не укладываются в рамки классической теории драмы.
Е. Горбунова верно и последовательно утверждает теорию драмы русских революционных демократов. Белинский по праву может быть назван героем ее книги. Но кажется мне, что не во всем автор следует традициям великого критика. Белинский называл критику движущейся эстетикой и своими сочинениями показал, что это такое. Теоретическая книга Е. Горбуновой – это как бы остановка в пути, во время которой автор неотступно смотрит назад. Этот взгляд запечатлел много ценного, важного, непреходящего. Но многого Е. Горбунова не заметила и не очень озабочена тем, чтобы ускорить движение вперед.
Оторванность книги «Идеи, конфликты, характеры» от современных проблем советской драматургии, от ее обнадеживающих побед и от ее болезней – вот, мне кажется, главная беда сочинения Е. Горбуновой.
Возможно возражение: это наука, «чистая теория», смысл которой вовсе не в анализе состояния современного искусства. Правильно. Повторяю, хорошо, что Е. Горбунова утвердила – с помощью авторитета классиков – незыблемые законы драматического рода литературы. И все же неверно, когда современный исследователь с холодной обстоятельностью излагает принципы теории, закрывая глаза на то, что происходит сегодня, сейчас в нашей драматургии, в театре.
Это неверно по ряду причин.
Во-первых, не двигаясь дальше Гегеля и Белинского, Е. Горбунова отрезала перед собою путь исторического рассмотрения коренных проблем теории драмы. Обращаясь к опыту А. Крона и А. Афиногенова, Миллера и Брехта, она искала только то что роднит их искусство и теоретические взгляды с классической теорией драмы. Но она не заметила того нового, что открыли и художественно утвердили советская драматургия и драматургия прогрессивных западных художников. А ведь без пристального внимания к этому новому нам не построить теорию современной драмы.
Во-вторых, «академическое» невмешательство автора в художественную практику Нынешнего дня не согласуется с лучшими традициями нашей эстетики. И здесь возникает важнейший вопрос о типе современного теоретического исследования.
«Я в мире – боец», – говорил о себе Белинский. Бойцом за новое, глубоко идейное, прекрасное советское искусство призваны быть и наша эстетика, наша критика. Но в бою мало вспоминать ратные подвиги и военные доктрины предков – надо самому активно действовать, точно определять высоты, которые необходимо взять, и мишени, по которым открыть огонь. Только таким образом можно накопить современный боевой опыт в теории и вооружить им современные художественные силы.