Опыт преодоления боли. Игорь Меламед

Лирика Игоря Меламеда поражает прежде всего своей невозможностью. Его стихи не поддаются расхожим схемам филологического и критического анализа. Поэт как будто нарушает традиционную модель отношения между автором и читателем (критиком). Читателю приходится строить отношения не с текстом, а с человеком, личностью, и эта встреча происходит в буквальном, а не метафорическом смысле. Как пишет Павел Басинский, стихи Меламеда «не рассчитаны на читателя недоверчивого <…> Если нет буквально сходного переживания, говорить не о чем и незачем»¹. Это свойство его поэзии отметили и эстетические оппоненты поэта — Дмитрий Быков и Виктор Куллэ. Последний полагает, что «в этом, высоком и рискованном смысле слова, стихи Меламеда как бы не-литература»². Быков не без раздражения пишет: «С моралью и человеческой порядочностью тут все до такой степени как надо, что ни одна мать не запретит дочери держать эту книгу («В черном раю». — Е. И.) под подушкой³.

Меламеда часто и несправедливо упрекали в том, что у его поэзии нет индивидуального лица. Упрекали, ориентируясь, как кажется, не столько на лирику, сколько запальчиво споря с его статьями, о которых необходимо сказать несколько слов, хотя это и уводит от основной линии разговора.

В критической литературе утвердился несколько упрощенный, если не сказать — искаженный, взгляд на эстетическое кредо поэта, изложенное в статьях «Отравленный источник» и «Совершенство и самовыражение». Основную проблему, заявленную в этих работах, часто трактуют как призыв к упрощенчеству и унификации, отказу от творческого начала.

Однако Меламед ведет речь совсем о другом. В своем литературно-критическом творчестве поэт развивает идеи русской религиозно-философской мысли. В центре его внимания — природа поэтического творчества, та неподдающаяся критическому анализу его часть, которая и делает поэзию поэзией. Совершенное стихотворение, по мысли Меламеда, есть чудо, имеющее как бы нерукотворную природу: «Чувство, неизменно сопутствующее чтению иных шедевров Пушкина, Лермонтова или Фета: стихи вовсе не написаны в привычном смысле этого слова. Безотчетная уверенность, что такое совершенство не могло быть достигнуто только человеческим, сколь угодно гениальным, порывом. Что стихи как-то угаданы, продиктованы свыше. Что в процесс их создания вмешались чудесные благодатные силы» (с. 146)⁴. Совершенство никогда не достигается автором самостоятельно, но всегда дается ему как благодать. Именно благодатное творение дает читателю мгновенную «радость узнавания», неповторимое ощущение истинности. Иными словами, совершенное стихотворение может быть написано только с Божьей помощью. Эта мысль Меламеда, в сущности, очень проста и очевидна, и не воспринимается в своей неметафорической простоте только в силу инерции позитивистски настроенной гуманитарной мысли.

За Меламедом прочно закрепилась репутация крайнего традиционалиста, но в своих статьях он не ограничивает понятие «совершенство» никакими эстетическими рамками, не дает никаких «объективных» критериев его выявления. Поэзия может быть сложна, потому что сложен тот опыт, который она пытается передать: когда «то, что и как сказано поэтом, нельзя выразить проще и яснее, и «непонятность» таких стихов — чаще всего проблема их читателя. С подобной сложностью мы и сталкиваемся у Баратынского, в частности, в его «Осени» и «Недоноске»» (с. 170). Наоборот, ясность и простота совсем не обязательно свидетельствуют о высоких достоинствах стиха, примером чему, по мнению Меламеда, служит не только официальная советская поэзия, но и некоторые формально безукоризненные стихи классического Золотого века: «Это — как будто все та же гармония, но стихи почему-то не трогают, и к числу шедевров их явно не отнесешь. О подобных стихах обычно говорят: холодное совершенство <…> Холодное совершенство — то же самовыражение, ибо <…> «гармония» их создана навыком и мастерством» (с. 163). Поэтому утверждение Быкова о том, что «благодатность <…> понимается Меламедом как простота, ясность, музыкальность и отсутствие индивидуальности, поскольку индивидуальность мешает поэту транслировать звуки небес»⁵, сильно «спрямляет» позицию оппонента, а предложение изложить его концепцию без столь трудноопределяемых терминов, как «благодать» и «преображение», не только вульгаризирует ее, но и вовсе лишает смысла.

Поэтическое чудо, как и всякое иное, не может быть ограничено. Единственный критерий, дающий поэту надежду на преображение стиля, — стремление дать образ мира, согласный с Божиим замыслом о нем. Тогда даже такой обоюдоострый инструмент, как метафора, перестает быть «оружием» поэтического произвола и становится «орудием» благодатного наития. С ее помощью «поэт кратчайшим путем соединяет понятия и образы, связанные между собой в Божьем замысле о мире» (с. 175).

«У совершенства нет и не может быть превосходной степени — так полагает ограниченное человеческое сознание. Совершенство есть полнота» (с. 152). Однако, по мнению Меламеда, из этого совсем не следует ни исчерпанности художественного языка, ни смерти искусства, потому что «возможность чуда раскрывает беспредельную перспективу совершенства, возводит его в бесконечную превосходную степень» (с. 152).

Упование на помощь Творца вовсе не означает, что художник не должен работать над своими произведениями. Поэт, по мысли Меламеда, является не пассивным «потребителем» божественной благодати, но полноправным «соавтором»: «Благодать не снисходит на поэта «в готовом виде». То, что называют творчеством, здесь, вероятно, означает встречный прорыв к «божественному» прообразу стихотворения, постепенное отметание «человеческого» сора, случайных и лишних слов» Стихи Меламеда, в свою очередь, демонстрируют редкое сочетание повествовательности и красоты слова. Его поэтическая речь так же естественна, как разговорная, при этом поэт избегает намеренных прозаизмов и переполнения стихов деталями быта.

1. Басинский П. «Душа моя, со мной ли ты еще?..» (послесловие к книге И. Меламеда «В черном раю») // Меламед И. В черном раю. М.: Книжный сад, 1998. С. 232-233.[↩]
2. Куллэ В. Существо поэзии // Октябрь. 2000. № 1. С. 181.[↩]
3. Быков Д. Трогательная книга, или О вреде твердой обложки // Новый мир. 1999. № 4. С. 196.[↩]
4. Здесь и далее цит. по: Меламед И. Совершенство и самовыражение // Меламед И. В черном раю — с указанием страниц в тексте.[↩]
5. Быков Д. Указ. соч. [↩]