Опыт нажитый, опыт осознанный

Традиции журнала, проявившиеся в недавних – или уже отдалившихся в прошлое – дискуссиях об историческом романе и документальной биографии¹, подсказывают: садясь за «круглый стол», где на этот раз сложены тома мемуаров, его участникам не обязательно ограничивать свой кругозор новинками последнего сезона или истекшего года.

Сегодня, думается, нам интересно выверить разные взгляды на мемуарный жанр, охватить его возможно шире. Оправдан поэтому и дальний экскурс к его истокам, и пристальное исследование у самого устья. В обоих случаях задача одна: глубже вникнуть в законы жанра, определить его уровень.

Нашей страной накоплен всемирно-исторический, громадный по значению опыт. Его масштабами надо измерять и наши потребности в мемуарном жанре – как общественные, так и личные. Опыт не должен оставаться лишь обретенным, нажитым. Чтобы «остаться», он должен быть запечатленным и осознанным.

Конечно, памятники эпохи включают все: заводы и каналы, газетные подшивки и скульптуры, изобретения и романы. Но если эпохе недостает свидетельств современников, гибнет наиболее сокровенная, никаким иным жанром не заменимая, ни в какой иной форме не выразимая истина пережитого. Духовная сокровищница прошлого обеднела бы, давно померкла бы самая надежда на «приговор веков», если бы на суде истории не выслушивались показания очевидцев. Эпоха должна быть рассказана от первого лица.

Аксиомы? Пожалуй.

Однако напомнить «общие места», прежде чем перейти к конкретному, мне кажется оправданным: тем самым устанавливаются пропорции, обозначается точка отсчета – действительность.

Конкретный разговор о состоянии жанра было бы резонно начать с библиографически – статистических сведений: сколько воспоминаний опубликовано со второй половины 50-х до начала 70-х годов, какие воспоминания и когда пользовались особым успехом, какой получили тираж и т. д.

Подчеркнуть важность этих библио – статистических итогов, но все же уклониться сейчас от их подведения побуждает не только безграничность темы и ограниченность возможностей вступительного слова. Налицо еще мотив, побуждающий отказаться сейчас от этих выкладок. Статистика едва ли дает верное представление о положении литературных дел. В подтверждение могу сослаться на статьи в «Литературной газете», из года в год напоминающие, как несовершенна методология «Книготорга», когда он устанавливает спрос на книгу, как редко издательства согласуют тираж с реальным спросом, как влияет недостаток бумаги и типографских возможностей на точность планов, увы, подтверждающих, что книги имеют свою судьбу.

Обычная логика и благоприобретенный опыт в данном случае куда достоверней.

Из доступных сейчас способов проверить эту логику и опыт едва ли не самый надежный – бросить взгляд на журналы истекшего года.

Не знаю, сколько литературных творений, прежде чем появиться под книжной обложкой, рождается на свет в периодике. Но совершенно ясно, что лучшим журналам принадлежит своего рода право «первой ночи». Начну с московских.

В 1973 году «Новый мир» продолжал начатую в 1972-м публикацию отрывков из второго тома воспоминаний А. Микояна. Напечатано продолжение мемуаров маршала А. Василевского «Дело всей жизни» (теперь они вышли отдельной книгой). Обнародованы воспоминания о войне Е. Мухиной «Восемь сантиметров», В. Кардина «Открытый фланг». Завершены мемуары М. Шагинян «Человек и время». А. Штейн поместил очерк о Ю. Германе, А. Лейтес – о В. Хлебникове, опубликованы мемуары Т. Л. Толстой-Сухотиной.

«Знамя» в 1973 году напечатало воспоминания Б. Брайниной «Ваше представление о счастье?», Н. Грибачева «Свежий ветер с Ладоги», Л. Кудреватых «Страницы прошлого», Л. Шилова «Слушаю войну»…

«Москва», «Молодая гвардия», «Наш современник», «Октябрь», «Театр», «Юность» публикуют мемуары реже, чем «Новый мир», но публикуют непременно. Авторы их – конструктор оружия В. Грабин, военачальник А. Егоров, поэт Л. Мартынов, актриса О. Пыжова, критик О. Резник…

Среди ленинградских журналов особое внимание мемуарам уделила в прошлом году «Звезда». В ней напечатаны воспоминания Вс. Рождественского об О. Форш, Н. Попова о В. Луговском, Л. Пантелеева о К. Чуковском, А. Эфрон, О. Матюшкиной, А. Чуркина, В. Горданова, В. Друзина, Р. Ковнатор, И. Майского.

Понимаю, что придется оборвать этот разрастающийся перечень; не добравшись до «Невы», до «Севера» и «Сибирских огней», «Простора», «Подъема», «Литературной Грузии» и «Дальнего Востока»… Но каждый, кто готов заглянуть в названные и не вошедшие в перечень издания, без труда убедится, что периодика Москвы и Ленинграда, Украины и Средней Азии – всех, без исключения, республик – сохранила в 1973 году устойчивый интерес к мемуарам, характерный для литературы 60-х годов.

В потоке воспоминаний вырисовываются четыре русла:

Первое и наиболее мощное – разумеется, военное. Разумеется – потому что Великая Отечественная война была одним из решающих событий в судьбах страны, потому что победа над гитлеровской Германией вписана в самые трудные и гордые страницы истории, потому, наконец, что Отечественная война хронологически ближе Октября и в живых сейчас гораздо больше участников войны, чем участников революции. Вряд ли нужно приводить многие имена маршалов, адмиралов, командиров партизанских соединений, обратившихся к мемуарному жанру. Их имена известны, их книги изданы стотысячными, а порой и миллионными тиражами.

Историко-революционное направление – если, конечно, говорить лишь о численности мемуаристов – менее сильно. Но и это отряд действующей армии, который пополняется новыми штыками. Повторю такое имя, как А. Микоян.

Примечательно, что в мемуарах, принадлежащих его перу, направление историко-революционное перерастает в другое – третье по счету, – которое пока не обозначено каким-либо термином не говорят же, например: «производственные», «организаторские», «колхозные» мемуары. Между тем бытующий взгляд, что воспоминания пишутся лишь о «войнах и революциях», а так называемые мирные будни мемуаров недостойны, по меньшей мере устарел.

Чтобы годы свершений, трагедий и подвига, отстоявшись в слове, сохранились в народной памяти, нужен идущий вширь и вглубь поток воспоминаний строителей Магнитки и Норильска, участников коллективизации, дипломатов и разведчиков недр, капитанов морских и сухопутных, командиров промышленности и рядовых, прошагавших по самым дальним дорогам Запада, Севера и Востока, создававших и разделявших судьбу страны. Поток не только нужен и есть, он был всегда, даже в те годы, когда скорость его замедлялась. И когда слово «ручей» казалось, быть может, уместней.

Меньше всего хотелось бы вступить в терминологическую полемику – «ручей» или «поток»? Гораздо важней удержаться на исходных позициях, не сбиваясь с точки отсчета, которой была, есть и будет действительность. И на них трудновато удержаться, переходя к мемуарам писательским, которые следует выделить в особое – четвертое – направление, так как в общем потоке им принадлежит большая доля. Причем в мемуарах военных им принадлежит доля не меньшая, чем в историко-революционных и буднично-мирных.

Касаясь «пропорций», следует поначалу отметить, что в прежние годы о Горьком появились тысячи – именно тысячи, а не сотни – мемуарных статей и книг, что Маяковский тоже стал темой громадной, с трудом обозримой, но что другим поэтам и романистам из числа «хороших и разных» везло на мемуары не только меньше, чем Горькому и Маяковскому, – это было бы естественно, – но гораздо меньше, чем сами они заслуживали.

Как раз в последние десять – пятнадцать лет писательская мемуаристика обрела дыхание. Ограничивая перечень и соединяя знаком тире мемуары начала 60-х годов и первых лет нынешнего десятилетия, назову здесь опубликованные в «Неве» посмертные воспоминания В. Пановой (1973, N 4, 5), а из книг – воспоминания А. Цветаевой, сборники, посвященные И. Бабелю, Э. Багрицкому, А. Грину, Вс.

1. См., например, «Вопросы литературы», 1965, N 9; 1973, N° 10.[↩]