«Она меня за муки полюбила». Шекспировский сюжет глазами Вагнера-романтика

Как в автобиографии Р. Вагнера «Моя жизнь», так и в его публицистических работах встречается немало свидетельств того, что У. Шекспир оказал существенное влияние на творчество композитора. В статье «Произведение искусства будущего» (1849) и позже, в книге «Бетховен» (1870) и статьях «О назначении оперы» (1871), «Об актерах и певцах» (1872), Вагнер называет театр Шекспира театром будущего, а принцип естественности, предполагающий сопереживание зрителей, — главным принципом как шекспировской драмы, так и театра будущего вообще. В книге «Опера и драма» (1851) он ставит драматургию Шекспира выше греческой трагедии и подробно говорит о ней как о пути, по которому должна пойти музыкальная драма. Немало и примеров непосредственного воздействия шекспировских сюжетов на творчество Вагнера: после юношеской трагедии «Лейбальд и Аделаида» (1828), написанной под влиянием «Гамлета», «Макбета», «Короля Лира», «Ромео и Джульетты» и «Ричарда III» вместе взятых, в 1836 году композитор обращается к сюжету «Меры за меру» и создает свою вторую оперу — «Запрет любви».

Есть основания полагать, что «Летучий Голландец» (1841) также испытал влияние Шекспира, а именно — его трагедии «Отелло», несмотря на то что сам Вагнер прямо нигде об этом не упоминает. Э. Истель в статье 1922 года «Вагнер и Шекспир» пишет, что «не может усмотреть, содержат ли «Летучий Голландец», «Тангейзер», «Лоэнгрин», «Мейстерзингеры» или «Парсифаль» в деталях отсылки к чему-либо из Шекспира»¹. Даже в более современных теоретических работах о шекспировских мотивах в творчестве Вагнера этой трагедии не уделяется почти никакого внимания². Между тем оперу Вагнера роднит с трагедией Шекспира общий сюжетообразующий мотив: герой убежден в неверности возлюбленной. В случае с Вагнером сформулировать следует иначе — женщина теряет доверие возлюбленного, усомнившегося в ее способности хранить верность. Собственно, это смещение акцента имеет для Вагнера важнейший и жанрообразующий характер, определяющий и все прочие заимствования и отступления от главной идеи шекспировской трагедии.

Основным литературным источником либретто оперы Вагнера «Летучий Голландец», как известно, является новелла Г. Гейне «Из мемуаров господина фон Шнабелевопского». Гейне в ироничной манере излагает известную легенду о моряке, обреченном на вечные скитания, от которых его способна избавить только женская верность. Рассказчик смотрит в театре пьесу, по сюжету которой Голландец все-таки находит свою избавительницу и умирает, обретая вечный покой. Однако герой Гейне не видит всей пьесы, потому что после сцены принесения невестой клятв верности сбегает из театра вместе с девицей, сидевшей на галерее над ним. Возвращается он во время последней сцены, когда Голландец покидает жену, но «госпожа Летучая Голландка» бросается в море, оставаясь ему верной уже навечно.

Вагнер, взяв этот сюжет за основу, не только дополнил недостающие эпизоды, но и изменил сам характер истории. Перед ним стояла задача более убедительно мотивировать желание Голландца покинуть героиню и тем самым создать романтический конфликт, который завершится трагически-возвышенным финалом. Ведь именно сомнения Голландца в способности Сенты хранить верность заставляют его отказаться от брака с ней, и тем самым конфликт в опере смещается почти к самому финалу, разворачиваясь в последней сцене (III, 2). Поводом для разрыва могут стать подозрения в ее неверности, то есть ревность, ведь вечная верность жены — единственное условие спасения Голландца. «Отелло» — самое известное произведение, в котором фигурирует тема ревности, и вряд ли оно могло не возникнуть в памяти увлеченного Шекспиром композитора в период создания «Летучего Голландца».

Система персонажей в «Летучем Голландце» и «Отелло» характерна для сюжета, в основе которого лежит тема ревности: два главных героя решают вступить в брак, но один или несколько персонажей становятся причиной их размолвки. У Шекспира это Яго, питающий к Отелло личную неприязнь и измысливший историю о любовной связи Дездемоны с лейтенантом Кассио. У Вагнера причиной недоверия становится охотник Эрик, бывший жених Сенты. В обоих произведениях фигурирует отец девушки, благодаря которому происходит знакомство главных героев, он сам приводит героя в дом; но если Брабанцио яростно выступает против брака Дездемоны с Отелло, то Даланд рад намерению Голландца, так как надеется обрести в нем богатого зятя.

Характерно то, как представлен в произведениях главный герой, — в обоих случаях он воспринимается как персонаж, связанный с иным миром. Отелло воспринимается всеми чужим из-за своей мавританской внешности, поэтому любовь Дездемоны к немолодому черному мавру выглядит как нечто противоестественное, не поддающееся разумному объяснению, что даже наталкивает ее отца на мысль о колдовских способностях Отелло: «That thou hast practis’d on her with foul charms; / Abus’d her delicate youth with drugs or minerals / That weaken motion…» («Здесь происки и козни налицо. / Ручаюсь, он ее поил отравой / И волю сонной одурью сковал» — здесь и далее «Отелло» приводится в переводе Б. Пастернака).

В отличие от Отелло, Голландец действительно связан с иным, неземным миром, причем как с дьявольским, так и с божественным его началом: дьявол наложил на него проклятие, а ангел дал возможность избавления. Если инаковость Отелло очевидна для всех, то здесь наоборот, хотя в обоих случаях только любящая женщина понимает подлинную суть своего возлюбленного. Ни у кого, кроме Сенты, не возникает мысли об истинной природе приглашенного Даландом моряка, о его связи с героем баллады о Летучем Голландце, которую поет Сента, и с изображающим его портретом, на который Сента постоянно любуется. Даже Эрик, явно заметивший сходство гостя с человеком на портрете, воспринимает его всего лишь как богатого соперника. И все же именно Эрик, как и Брабанцио, склонен объяснить внезапное согласие Сенты стать женой Голландца действием колдовских чар; и на это у него есть причины, схожие с причинами Брабанцио.

Ожидая возвращения отца Сенты из очередного плавания, Эрик боится, что тот найдет ей богатого жениха. Эрик беден и не может считать себя желанным зятем для купца Даланда. Его единственная надежда на брак с Сентой — ее согласие и заступничество перед отцом. Встревоженный приближением корабля Даланда, Эрик пытается немедленно получить от Сенты ответ, но застает ее именно в момент рассказа о Летучем Голландце. Сента уклоняется от ответа и не скрывает, что судьба несчастного моряка вызывает в ней больше отклика, чем любовь Эрика. В то же время она удивлена его страхами и тем, что он сомневается в ней.

Но Эрик боится не только реального соперника. Легендарная фигура моряка, так взволновавшая его возлюбленную, оживает для него во сне. Мотив вещего сна, широко распространенный в литературе, можно встретить едва ли не в каждой пьесе Шекспира, в том числе в «Отелло». Брабанцио сперва не верит, что его дочь могла тайно обвенчаться с мавром, и именно увиденный им сон заставляет его отнестись к этому известию серьезно: «This accident is not unlike my dream: / Belief of it oppresses me already» («Как похоже это / На то, что видел я сейчас во сне!»).

Влюбленность Сенты в человека на портрете никто в доме Даланда не воспринимает всерьез, она становится лишь поводом для насмешек над Сентой и Эриком. Вероятно, Эрика тоже не особенно заботил интерес Сенты, дочери моряка, к популярной легенде о корабле-призраке. Но сон, в котором Сента бросается в объятия Голландца и уплывает вместе с ним в море, вселяет в него настоящий ужас: «Es mahnt mich mein unsel’ger Traum!.. Satan hat dich umgarnt!» («От этого предостерегал меня мой злосчастный сон!.. Сатана обольстил тебя!» — перевод либретто здесь и далее О. Поповой). Теперь Эрик действительно верит, что одержимость Сенты — результат действия на нее дьявольской силы. В финальной сцене он выразится еще более жестко: «Du bist in Satans Klau’n!» («Ты в когтях Сатаны»). В сцене с Эриком Сента сначала пытается успокоить его, но сон становится связующим звеном между реальным и фантастическим — теперь Сента уверена, что Голландец ищет ее.

Сента решает стать спасительницей Летучего Голландца задолго до встречи с ним. Она, как и все остальные, даже не вполне уверена в его существовании — и тем не менее влюбляется в образ, известный ей лишь по портрету и по балладе. Вполне очевидно, что это должно быть воспринято ее другом детства как нечто противоестественное. И еще более противоестественным кажется ему то, что она отдает свою руку совершенно незнакомому человеку. Пусть Сенту не интересует любовь Эрика, но еще меньше ее интересует богатство жениха, в отличие от ее корыстолюбивого отца. Единственное объяснение, которое может дать происходящему Эрик, — действие на нее потусторонних сил: «Welch unheilvolle Macht riЊ dich dahin?» («Какая гибельная сила завлекла тебя?»). Примечательно, что даже самой Сенте любовь к Голландцу кажется необъяснимой, при встрече с ним она чувствует себя околдованной: «Von mbcht’gem Zauber tberwunden / reiЊt mich’s zu seiner Rettung fort» («Опутывая властными чарами, / меня влечет к его спасению»).

Эрик до последнего не отождествляет гостя с Летучим Голландцем. В гораздо большей степени его удивляет поведение Сенты. Возможно, здесь на Вагнера оказал влияние «Гамлет», с текстом которого композитор был также хорошо знаком: принц Гамлет не может поверить, что его мать так быстро забыла своего достойного мужа и отдала руку недостойному.

И все же, как и в «Отелло», любовь Сенты к Голландцу возникает не вследствие колдовства. Если сравнить в обоих произведениях историю возникновения любви героев, то здесь можно увидеть очевидное сходство.

1. Istel E. Wagner and Shakespeare // The Musical Quarterly. 1922. Vol. 8. № 4. P. 504. Перевод здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, наш. — И. Е., О. П.[↩]
2. Inwood M. The influence of Shakespeare on Richard Wagner. Lewiston, N. Y.: Edwin Mellen Press, 1999.[↩]