Очерки номенклатурной истории советской литературы (1932–1946). Сталин, Бухарин, Жданов, Щербаков и другие

РАЗГРОМ РАПП И ЧАЕПИТИЕ

НА БОЛЬШОЙ НИКИТСКОЙ

25 января 1932 года Горький докладывал Сталину о том, что три недели у него в Италии прожил Леопольд Авербах. Патриарх присмотрелся к этому «генеральному секретарю» литфронта: «Весьма умный, хорошо одаренный человек», «еще не развернулся как следует и которому надо учиться», «его нужно бы поберечь». У Авербаха в неполные тридцать лет – невроз сердца и отчаянная неврастения на почве переутомления. В Италии его немного подлечили, но этого мало. Просит отпуск месяца на два, до мая. Затем загадочная фраза: «В мае у него начинается большая работа, большая работа (так в тексте. – Л. М.) по съезду писателей и подготовка к празднованию 15 октября» ¹.

Горький и рапповцы поверили в иллюзию сталинской сказ

ки о созыве съезда пролетарских писателей. Тем временем в январе до разгрома РАПП оставалось неполных три месяца. Апрельское постановление «О перестройке литературно-художественных организаций» готовилось как «подарок» партии пролетарским писателям и пролетарской литературе. Авербах был одним из основных организаторов, вдохновителей, разработчиков и главных консультантов исторического решения. Видимо, на террасе виллы при отдаленной дымке Везувия он рассказывал Горькому о секретных планах ЦК и о хитросплетениях номенклатурной казуистики. На осень намечалась триумфальная поездка патриарха на родину.

Сталин придумал очередную и, увы, классическую рокировку. Руками рапповцев он подготовил разгром их собственной организации. Весной тридцать второго оперативно-следственные мероприятия, необходимые для подготовки роспуска РАПП, облегчались тем, что Авербах гостил у Горького, Владимир Киршон был отправлен в командировку в Германию, за границу отъезжал и коминтерновский рапповец Бела Иллеш. Горький приедет в другую страну, где не будет РАПП, где партийные писатели будут заседать в одном Союзе советских писателей (ССП) вместе с когда-то ненавистными попутчиками. В оргкомитете Союза Горький станет председателем, а генеральный секретарь РАПП Авербах не удостоится чести даже стать рядовым членом правления.

Сентябрь-октябрь 1932 года в Москве оказался идеальным временем для смелых инициатив на литературном фронте. 28 августа после трехмесячного отпуска на юге Сталин вернулся на работу в Кремль. Отдохнувший вождь готовился принять в Москве Максима Горького. Робкое сопротивление рапповцев было сломлено еще поздней весной. Съезд писателей решили созвать в мае следующего года. Все это казалось ценным вкладом советских литераторов и их кураторов из Агитпропа в общую копилку даров и подношений режиму к пятнадцатилетию его существования. В сценарии ритуалов кульминацией предсъездовских мероприятий должна была стать встреча (встречи) Сталина и других членов руководства с писателями в особняке Горького у Никитских ворот в Москве. Эта, пожалуй, единственная в истории советского режима неформальная дружеская встреча, а не обычная проработка-накачка даже сегодня видится неординарным событием.

Вплоть до XX съезда она оставалась престижной иконой в мифологическом иконостасе советского режима. Но букетом цветов для вождя она не стала. Судьба распорядилась по-иному. Цветы пошли на венки на могилу жены вождя – Надежды Сергеевны, погибшей в дни празднования пятнадцатилетия. Жизнь в очередной раз переиграла художественные и общественно- политические прожекты. Хотя ровно за год до этого Сталин в письме Станиславскому учил режиссера тонкостям цензурного прочтения пьесы Николая Эрдмана «Самоубийца».

 

СТАЛИНСКИЙ СТИЛЬ РУКОВОДСТВА ИСКУССТВОМ

На литфронте до весны тридцать третьего наступило затишье. Но на первомайском приеме в Кремле произошел новый инцидент. Конферансье в присутствии Сталина прочитал несколько басен. Вождь был вынужден ответить. Отвечал он всегда иносказательно, медленными байками, с метафорами и аллегориями. Сегодня понять с полной однозначностью, что именно его ранило или задело, не так легко. Официально Сталин свое негодование сформулировал так:

«Сегодня конферансье говорил, что он за свои слова не отвечает и что в искусстве на сегодня мы догнали Запад и что уже некого догонять. Я не хочу говорить, что он издевался над великим лозунгом Ленина – «догнать и перегнать» – но нельзя завоеванные кровью достижения партии и рабочего класса, советской власти обличать (так в документе. – Л. М.) в игру или говорить игриво, за это я в претензии» ².

Конферансье (по легенде это был Качалов, который прочитал басни Эрдмана, Масса и Червинского) играл роль полубессознательного медиума, рупора и громкоговорителя, озвучивавшего содержание текста, который ему коварно подсовывали другие. Виновниками антисоветской выходки оказывались писатели. Текст, литература приводили к логичному политическому выводу о неблагоприятном положении в Союзе писателей, если, конечно, такие «писатели» считали этот союз своим. Немедленно последовал перенос даты съезда и кадровые перестановки в самом оргкомитете.

В мае-июне 1934 года – опять срыв, новый поворот, новый курс. Докладчиками на съезде назначаются в том числе Бухарин и Радек. Немыслимая за два года до этого ситуация. Но и эта затея консолидации окончится провалом, вернее, расстрелом половины правления Союза и некоторых докладчиков. Затем наступит кризис весны тридцать восьмого. Владимир Ставский, как главный лейтенант ежовщины на писательском фронте, возвестит своим падением трагический финал самого стального наркома. Череда кризисов, крахов, перетрясок руководящих органов будет, по сути, нормальным рабочим состоянием Союза советских писателей…

Номенклатурная история советской литературы была барометром политической погоды режима – и зеркалом мира людей, проводивших большую часть времени в разрушительной борьбе за право удержаться у власти, устраивать своих детей в литературные институты и в редакции журналов, сохранить пайки, спецмашины, охрану, дачи и санаторные путевки, творческие отпуска, гонорары за «гениальные» произведения, зарубежные командировки в роли полпредов «самой передовой литературы мира». (80 процентов писем, получаемых Сталиным от «деятелей» культуры, были письмами писателей. Их общая тональность: нытье, требование признать их гениальность, выпрашивание премий, тиражей, полных собраний сочинений. Жены, наоборот, представляли закулисную сторону этой «гениальности»: хронический алкоголизм., депрессии. Для сравнения: писем от композиторов и музыкантов в этом главном почтовом ящике страны было процентов пять.)

 

НОВЫЕ ДОКУМЕНТЫ

К середине 40-х годов во Втором секторе руководимого сначала Иваном Товстухой, а затем Александром Поскребышевым Особого отдела ЦК ВКП(б) было собрано большинство документов Сталина, начиная от односложных резолюций типа «За» и «Согласен» на письмах и обращениях до статей и выступлений. В 1946 году завершался подготовительный этап растянувшегося на десятилетие издания собрания сочинений вождя. Автор лично тщательно следил за ходом издательской работы и персонально утверждал содержание каждого тома, редактировал свои старые статьи, скрупулезно вычеркивал «т.» при упоминании врагов народа, сортировал для публикации письма, выбирал цвет переплета и дизайн издания, а затем следил за появлением рецензий на тома в «Правде». Но, безусловно, лишь небольшая часть из собранного богатства вошла в тринадцать томов собрания сочинений. Само собрание оборвалось на феврале 1934 года. После смерти вождя собранные документы стали частью личного архива в Фонде Сталина в архиве Общего отдела ЦК КПСС. Сегодня многие из этих документов открыты для всеобщего осмотрения, в частности в федеральном архиве РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории) в Москве.

Два документа из предлагаемых читателям материалов находились в мини- коллекции из собрания сочинений Сталина: первый – запись выступления 20 октября 1932 года на собрании писателей-коммунистов совместно с членами Политбюро; второй – речь 9 августа 1946 года на заседании Оргбюро ЦК по журналам «Звезда» и «Ленинград». Остальные документы к собранию сочинений отношения не имеют. Будучи частью личного архива Сталина, они отражают государственную и партийную деятельность Сталина и его ближайших соратников. Это штрихи к биографии вождя, повлиявшие на историю советской литературы, на творчество, жизнь и смерть отдельных ее представителей: письмо Бухарина Сталину начала лета 1934 года, в котором обсуждается судьба Мандельштама; образец из переписки между Сталиным и Ждановым по итогам Первого съезда советских писателей в августе 1934 года, а также фрагмент из дневника секретаря правления ССП Александра Щербакова за август – октябрь 1934 года.

За четырнадцать лет, разделяющих два сталинских выступления, сталинизм стал консолидированной системой власти внутри СССР. После победы во Второй мировой войне начался его экспорт по всему ближнему зарубежью, сначала в страны народной демократии в Европе, а затем – в Китай. В видоизмененной форме сталинизм останется законом многосерийной «большой жизни» советского народа вплоть до конца 80-х годов. Закономерно поэтому, что многие документы сталинского периода советской истории не потеряли актуальности, силы своеобразного неписаного закона и после смерти диктатора в марте 1953 года. Без Сталина, но по сталинскому пути советская культура продолжала свое инерционное движение вплоть до завершения пятилетки перестройки, демократизации и гласности. Все это позволяет считать публикуемые два выступления Сталина своего рода программными материалами идеологического сталинизма, а в определенном смысле и системообразующими директивами. С другой стороны, письма, указания и фрагменты из дневников сталинских наместников иллюстрируют конкретное применение теории на практике.

Мы представляем на суд читателей «Вопросов литературы» альтернативный взгляд на историю советской литературы; безусловно, это неокончательная, во многом полемическая и дискуссионная трактовка. Подготовленная публикация – журнальный вариант.

 

 

I

СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ РОМАНТИЗМ?

ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ?

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ?

1932 год оказался поворотным годом в культурной политике режима. В апреле в знаменитом постановлении ЦК «О перестройке литературно-художественных организаций» был декларирован отход от узкоклассового, пролетарского принципа строительства отношений с интеллигенцией и курс на широкий фронт сотрудничества на общесоветской платформе. За двадцать пять до обнародования установки Мао Цзэдуна «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ», за тридцать лет до провозглашения эффектного и не менее демагогического лозунга Фиделя Кастро «В рамках революции – дозволено все, против революции не дозволено ничего», Сталин выдвинул сходный стратегический курс на консолидацию здоровых сил интеллектуального сообщества. Этот курс мог даже показаться идеологическим неонэпом.

В отношениях с интеллигенцией отныне предполагалось проводить водораздел не по линии «партийный – беспартийный», «пролетарский – попутнический» (читай: мелкобуржуазный), а «советский – несоветский» (читай: антисоветский). Иллюстративным клише такого курса стало абсурдное словосочетание «беспартийный большевик». По сути, торжествовало военно-коммунистическое, а де-факто троцкистское «кто не с нами, тот против нас», но этот надпартийный тотальный большевизм был веянием времени.

Такова была видимая сторона нового курса. Но рекламной идеологической кампании вокруг создания консолидированного Союза советских писателей режим отводил подсобную роль в сравнении с главным: проработкой организационных вопросов и структурных формул квазинаучного построения действительности. Ведь Сталин сказал, что кадры в период реконструкции решают все. Оргвопросы и зашифрованная аппаратная борьба становились реальной самоцелью многих политических и культурно-фронтовых кампаний сталинской, постсталинской и неосталинской России. ССП не стал исключением.

Создание оргкомитета ССП в 1932 году, Первый съезд в 1934-м, довоенные пленумы правления, совещание в ЦК в марте 1938-го, наконец, разгром или «закат ленинградской звезды» (по словам Дениса Бабиченко) в 1946-м стали звеньями вечной череды номенклатурных событий и кадровых эпизодов бесконечной хронологии или мартиролога. Коллеги – историки и литературоведы давно поняли, что без хронографа сталинского сценария реконструкция или расшифровка истории советской литературы окажутся неполными.

 

КРЕСТНЫЕ ОТЦЫ ПОСТАНОВЛЕНИЯ 1932 ГОДА

У исторического решения от 23 апреля 1932 года было два крестных отца: Иосиф Сталин и Лазарь Каганович. Но на философском уровне не менее важна роль видного большевистского идеолога, теоретика и практика «культур- большевизма» Николая Бухарина. В 1925 году рукой Бухарина уже было написано первое программное постановление ЦК о художественной литературе. В 1934 году Бухарин выступит с докладом о поэзии на Первом съезде писателей. В 1934 – 1936 годах на посту ответственного секретаря «Известий» он постарается создать из вверенного ему СМИ эталон нового курса единения общества вокруг партии, вождя и легитимной конституции 1936 года. За этой частью биографической легенды с большой долей правдоподобия можно признать статус исторически доказуемого факта.

Но был и другой Бухарин – аппаратчик и конспиратор ленинской школы, достойный манипулятор человеческими страстями и мастер закулисных маневров. Этот Бухарин – истинный большевик, адепт зашифровано- подпольного принципа государственного и общественного строительства. Адепт практической номенклатурной элитарности, он был сыном своего времени, которое большевиков называло «товарищами», в своих письмах и телеграммах прощалось «коммунистическим приветом», а 95 процентов строителей нового мира относило к непрестижной категории «беспартийных».

Роль Бухарина в спасении Осипа Мандельштама и в работе Первого писательского съезда, о которой пойдет речь далее, была не случайностью, а закономерно-предсказуемым деянием. Равно как и роль Карла Радека и его доклада об интернациональной литературе в материализации нового курса на сближение с западноевропейской либеральной интеллигенцией. В 1934 году Радек возглавлял разведывательно-мозговой центр ЦК – «Бюро международной информации», и доклад о литературе был программным манифестом подготовки к VII конгрессу Коминтерна, отхода от трактовки социал-демократии как социал-фашизма. Не вина Бухарина и Радека в том, что этот курс кончится скандалом с книгой Андре Жида и коллективным ахом западноевропейских попутчиков, ужаснувшихся азиатчине показательных процессов и террора тридцать седьмого года.

Хотя непосредственное участие Бухарина в авторстве постановления 1932 года недоказуемо, его философия в нем овеществилась в довольно высокой степени, что и позволяет назвать Бухарина третьим отцом-основателем исторического апрельского курса. Еще 30 апреля 1927 года тогда еще всесильный идеолог встретился с основателем советской школы биохимиков и академиком Академии Наук А. Н. Бахом. Бах был лояльным к Советам ученым, членом Всероссийского и Союзного ЦИКов. На неофициальной встрече обсуждалась идея об организации «Общества ученых и технических деятелей», высказанная другим лоялистом – Борисом Збарским (мумификатором тела великого вождя). Общество должно было стать противовесом враждебной Академии Наук и, возможно, с течением времени и абсорбировать несоветскую организацию, бастионом которой оставался Питер.

Идеи Бухарина, высказанные на этой встрече, будут в общих чертах реализованы при создании ССП, а затем и при строительстве других творческих союзов. Если бы автором этих мыслей не был Бухарин, то следующим кандидатом был бы сам Сталин. Бухарин выступил против вступления в общество недругов советской власти: «возможны перекрашивания со стороны правых, вступление их в это общество с целью взрыва». Характерная логика в случае с человеком, которого через год самого обвинят в «правизне». Гарантию предотвращения подобного взрыва Бухарин видел не в идейно-воспитательной работе, не в системе гибких скидок и привилегий, не в институционных уставах и регламентах, а в священном большевистском правиле: контроль над «организацией аппарата» общества. Классическая ленинская формула. Аппарат «должен быть безусловно в наших руках» (Бухарин). В этом – залог успеха любого начинания российско-советской политической жизни.

Изначальный захват аппарата и бюджета превращается в реальный рычаг и залог удержания власти и возможности проведения сугубо эгоистичной политики. Только после достижения контроля над формированием аппарата достигается контроль самого аппарата для и во имя номенклатуры. Автор записки (возможно, зам. Предсовнаркома РСФСР Лежава) пояснил: «Список лиц инициативной группы, подписавших декларацию, он (т. е. Бухарин. – Л. М.) одобрил и считает, что надо обязательно брать и попутчиков». На этом Бухарин закончил встречу ³.

С точки зрения политтехнологии сказано убедительно.

Кремлевские вожди уже в 20-е годы стремились установить тоталитарную диктатуру над печатными СМИ и литературой с такой же манией преследования, что и в наши дни, когда режим пытается добиться тотального контроля над информацией, распространяемой телевидением. Вопрос литературы был вопросом политическим. По нему должны были высказывать авторскую позицию все, в том числе коноводы Буденный и Ворошилов. Председатель Реввоенсовета и нарком военных и военно-морских дел Климент Ворошилов в 1924 – 1925 годах также высказывался по вопросам культурной политики, но его сентенции о литературных и окололитературных играх были по-кавалерийски молниеносны и по-солдатски нерафинированны:

«Троцкий и [редактор «Красной нови» Александр] Воронский делают в литературе ставку на попутчиков-спецов, игнорируя начинающих рабочих и затушевывая в ней классовую борьбу, забывая, что литература есть не техника, а идеология.

Агитпроп в лице [заведующего Агитпропом Андрея] Бубнова и Яковлева эту политику поддерживает.

В результате:

М. А. П. П., ничего не имеющая с пролеткультовской богдановщиной и объединяющая сейчас все революционные рабочие писательские силы СССР – не может добиться своего журнала «Октябрь».

Госиздат согласился издавать, но теперь Воронский через [руководителей Госиздата Н. Л.] Мещерякова и [О. Ю.] Шмидта срывает это дело.

Проиграв по основному организационному вопросу, бывшая оппозиция бьет «чекистов» на других фронтах. Где искать помощи, как не в ЦК?» (Записка Ворошилова неустановленному лицу без даты) ⁴.

Характерно, что при наличии нескольких альтернатив, при организации ССП был применен принцип Бухарина. Не в последнюю очередь потому, что именно ворошиловский стрелковый подход привел РАПП (ВАПП и его московский отряд МАПП) к фиаско. Однако в организационной формуле, заключенной в решении о создании ССП, были заметны следы рапповского видения мира. Ведущей силой оргкомитета должна была стать партийная группа ОК ССП. Этому ударному отряду писательского союза вменялось в обязанность обеспечить по-военному беспрекословное проведение в жизнь партийной линии в литературном строительстве.

 

ФЕОКТИСТ БЕРЕЗОВСКИЙ –

ЛЕТОПИСЕЦ ВСТРЕЧИ С ПИСАТЕЛЯМИ

Речь Сталина от 20 октября 1932 года была произнесена именно на встрече с этой партгруппой. Она попала в архивный том, озаглавленный «Документы и материалы, не вошедшие в собрание сочинений». Это говорит об авторизованной апробированности со стороны кураторов собрания сочинений. Апокриф в эту коллекцию включенным бы не оказался.

За несколько дней до исторической встречи Сталина с писателями в доме Горького на Малой Никитской в Москве 26 октября 1932 года Сталин по тому же адресу провел отдельную встречу-инструктаж с писателями-коммунистами. О второй беседе известно многое. Существует как минимум два варианта записей литературоведа Корнелия Зелинского о ней, существенно разнящихся между собой. Первый – почти что синхронный самой встрече (опубликован в 1991 году в «Вопросах литературы» ⁵). Второй – отретушированный к семидесятилетию вождя, который автор прислал в журнал «Большевик». Главный редактор теоретического журнала партии Абалин даже запросил разрешения Сталина на публикацию, но ответ не обнаружен. В нашем случае речь пойдет о первой встрече в гостиной дома у Никитских ворот.

Несколько слов о стенографисте записи – писателе Феоктисте Березовском (1877 – 1952). Член партии с 1904 года, он после повести «Перепутье» (1928) сумел опубликовать только небольшой отрывок из повести «Отечество» (1943). Многолетнее творческое молчание не помешало тому, чтобы с санкции Сталина в 1947 году писатель был награжден орденом Трудового Красного Знамени. В благодарственном письме Березовский писал Сталину о событиях 1932 года и после:

«Пятнадцать лет назад, не безызвестный рапповец Иван Макарьев предупредил меня, что если я не перестану разоблачать троцкистскую работу некоторых руководителей РАПП, мое имя исчезнет со страниц литературы. Как подобает большевику, я не испугался этой угрозы и, со всей присущей мне энергией и страстью, продолжал бороться против всех и всяческих уклонов и группировок как на общеполитическом фронте, так и на фронте литературы. Но и враги мои, в течение этих 15-ти лет, не дремали. Они делали все от них зависящее, чтобы привести в исполнение свою подлую угрозу. Пытаясь ввести в заблуждение партийные органы и советскую общественность, они обливали потоками клеветы и грязи меня и мою семью, лишив меня возможности публичной реабилитации. Партия в свое время разобралась в этом деле. Враги же наши получили по их заслугам.

Но я не могу скрыть от Вас, Иосиф Виссарионович, что травля, которой я подвергался, почти на двенадцать лет выбила меня из нормальной творческой колеи и что в течение этих двенадцати лет никто не хотел печатать моих новых работ, которые я, несмотря ни на что, все-таки, написал, и ни одно издательство не решалось и до сих пор не решается переиздать мои прежние работы, несмотря на то, что книги мои, по мнению авторитетных правительственных органов, имеют определенное воспитательное значение, а книжные фонды моих произведений повсюду в СССР износились и пришли в нечитательное состояние либо совсем исчезли с библиотечных полок вследствие полной изношенности.

Сегодня, в день величайшей моей радости, в день радости моей жены – партийки и партизанки и моих многочисленных детей-партийцев (а беспартийных детей у меня нет), в день радости моих внуков-партийцев и комсомольцев, я чувствую себя обязанным сказать Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, что в долгие и тяжкие для всех нас годы страданий ни я лично, ни моя многочисленная семья ни на одну секунду не складывали нашего партийного оружия и каждый на своем посту продолжали борьбу за великие идеи и дела Партии, под ее славным знаменем» ⁶.

Сталин знал о существовании Березовского. В апреле 1932 года при формировании ОК ССП он вычеркнул из списка имена Александра Афиногенова, Михаила Шолохова, Бориса Лавренева и вписал вместо них Вячеслава Иванова, Александра Безыменского и Лидию Сейфуллину. Он оставил нетронутым именно имя Березовского.

Любой экспромт в модели сталинского руководства должен был быть подготовлен. Лучшей подготовкой являлась встреча в узком кругу с писателями-большевиками. Большая часть из них были бывшими рапповцами. К сожалению, Березовский не оставил никаких указаний на то, сколько времени длилась встреча, кто в ней участвовал, о чем говорили выступавшие писатели, в частности Александр Фадеев, на которого ссылается в своей речи Сталин.

Запись ценна не только тем, что в ней Сталин дискусионно и порой противоречиво и непоследовательно, в стиле потока сознания, говорит о понятии, которое на многие десятилетия вперед станет канонизированной темой из школьных, институтских и университетских учебников по литературе и неизменным вопросом из экзаменационных билетов на аттестат советской зрелости: «социалистический реализм». Особенность этой речи в том, что она как бы фиксирует момент рождения термина и обсуждение в кругу единомышленников наиболее оптимальной формулировки. «Социалистический реализм» вождь попеременно называет то «социалистическим романтизмом», иногда «революционным социалистическим реализмом», а то «диалектическим материализмом». Стенографичность отрывка и семьдесят лет спустя создает эффект присутствия, слышится неотретушированный сталинский голос, его характерная семинарская риторика и неповторимое косноязычие гиперреалистического примитивизма.

В конце апреля 1933 года запись выступления была послана Феоктистом Березовским Сталину. Машинопись предваряло письмо писателя вождю:

«Москва 29. IV. 33 г.

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Обращаюсь к Вам с запоздалой просьбой. Я записал Вашу речь, произнесенную на собрании писателей-коммунистов совместно с членами Политбюро 20.Х.32 г. Тогда я просил подтвердить мою запись, и Вы обещали это сделать. Но причины, лежащие вне моей воли, помешали мне вовремя послать Вам копию записки. Во-первых, расшифровка первоначальных записей речи и других заметок того дня, перепись в дневник, а из дневника на листы, заняли несколько дней. Потом с 1-го ноября я заболел тяжкой болезнью, от которой не оправился еще как следует и сейчас. Но сейчас я получил возможность заниматься трудом. Перечитав свой дневник, я еще раз убедился, что Ваша речь для нас, писателей, имеет огромное принципиально теоретическое и практическое значение. Поэтому убедительно прошу не отказать в подтверждении. Знаю, что с того времени много воды утекло, и Вам за это время пришлось работать над вопросами более важного значения. Но думаю, что Вы вспомните и эту Вашу речь, внесете поправки и подтвердите запись. Расшифровку записи я сделал в течение первых двух дней после собрания у Горького – по свежей памяти. Первоначальная запись велась мною почти стенографически. Поэтому думаю, что больших «грехов» в записи не должно быть. Очень сожалею, что не записал вторую Вашу речь на втором собрании у Горького (совместно с беспартийными писателями), когда Вы более подробно говорили о революционном социалистическом реализме. Отсутствие точных записей Ваших четких определений этого метода весьма затрудняет разработку вопроса.

По понятным Вам причинам запись речи я не мог дать на пишущую машинку.

Извиняясь за беспокойство, остаюсь глубоко уважающим

Ф. Березовский» ⁷.

Отметим, что речь приводится без стилистической правки. Для удобства восприятия текста публикатор лишь разделил ее на абзацы. Ее фрагменты были опубликованы в специальном номере журнала «Новая модель», посвященном 70-летию метода социалистического реализма ⁸.

 

РЕЧЬ СТАЛИНА НА СОБРАНИИ

ПИСАТЕЛЕЙ-КОММУНИСТОВ НА КВАРТИРЕ ГОРЬКОГО

«20 октября 1932 года.

СТАЛИН. Чтобы понять по-настоящему смысл и значение апрельского решения ЦК о перестройке литературных организаций, необходимо остановиться на том положении литературного фронта, которое существовало до этого решения. Что тогда было? Тогда было множество литературных группировок ⁹. Поднялись и выросли новые массы молодых и талантливых писателей из низов. Всеми этими огромными писательскими массами нужно было руководить. Их творчество нужно было направлять к тем целям, которые ставила перед собой партия. А что мы имели? Мы имели: с одной стороны борьбу литературных групп, с другой стороны грызню между собой коммунистов, работавших в этих литературных группах.

В этой грызне рапповцы играли не последнюю роль. Рапповцы в этой грызне были в первых рядах ¹⁰. Ведь что вы делали? Вы выдвигали и расхваливали своих, выдвигали подчас не в меру и не по заслугам, замалчивали и травили писателей, не принадлежащих к вашей группе, и, тем самым, отталкивали их от себя, вместо того чтобы привлекать их в вашу организацию и помогать их росту. Что вы сделали, например, с Никифоровым ¹¹! Ведь Никифорова буквально раздели и смешали с грязью. Да, да, смешали с грязью. Между тем это не плохой писатель. А вот вы его затоптали в грязь.

Кому это нужно? Партии это не нужно. Значит, с одной стороны, у вас была грызня и травля неугодных вам писателей. С другой стороны, тут же рядом с вами росло и множилось море беспартийных писателей, которыми никто не руководил, которым никто не помогал, которые были беспризорными. А между тем партия поставила вас в такое положение, которое обязывало вас не только заниматься собиранием литературных сил, но вы должны были руководить всей массой писателей.

Ведь по сути дела вы были центральной, руководящей группой. Но вместо руководства у этой центральной группы было декретирование, администрирование и зазнайство. Теперь я вижу, что ЦК со своим решением о ликвидации РАПП и о перестройке всех литературных организаций опоздал по крайней мере на год ¹². Еще год тому назад ясно было, что монополия в литературе одной группы ничего хорошего не

принесет. Монопольную группу надо было давно ликвидировать.

В свое время, на известном историческом этапе РАПП, как организация, притягивающая и собирающая литературные силы, была нужна. Но, сделав необходимое историческое дело, став группой, занимающей монопольное положение, эта группа закостенела. Рапповцы не поняли следующего исторического этапа, не разглядели известного поворота к нам широких слоев интеллигенции и гигантского роста литературно-писательских сил. Став монопольной группой, вы не разглядели, что литература была уже не группой, а морем, океаном.

Каковы наши задачи на литературном фронте? Вы должны были создать единую сплоченную коммунистическую фракцию, чтобы перед лицом этого океана беспартийных писателей фракция выступила единым сплоченным фронтом, единым крепким коллективом, направляя вместе с ними литературу к тем целям, которые ставит перед собой партия¹³.

А цель у всех у нас одна: строительство социализма. Конечно, этим не снимается и не уничтожается все многообразие форм и оттенков литературного творчества. Наоборот. Только при социализме, только у нас могут и должны расти и расширяться самые разнообразные формы искусства; вся полнота и многогранность форм; все многообразие оттенков всякого рода творчества, в том числе, конечно, и многогранность форм и оттенков литературного творчества.

Руководство РАПП не разглядело вовремя всех этих процессов. В РАПП не нашлось людей, способных разглядеть и понять новую обстановку, способных повести организацию по новому руслу. Сделав полезное историческое дело, вы не сумели продвинуться дальше, вперед. Вы закостенели. Партия не могла терпеть группировщины. Группировщина на новом этапе литературного развития становилась тормозом. Раз имеется налицо новая струя в литературном движении, надо было этой струей овладеть. А вы, монополизировав литературу, овладев почти всеми средствами воздействия на океан беспартийных писателей, не сумели повести их за собой, не сумели объединить их вокруг себя.

Вы не сумели объединить даже коммунистов-писателей. Вы не сумели овладеть новой струей в литературе и не сумели направить литературное движение в нужное русло. Надо прямо сказать: и после решения ЦК о ликвидации РАПП и о перестройке литературных организаций вы слишком медленно перестраивались.

После апрельского решения ЦК у вас был большой период раздумья. Это раздумье, по-видимому, и сейчас еще налицо. Между тем после решения ЦК обстановка на литературном фронте была не менее ответственная. Коммунисты- писатели должны были это понять.

Ведь ни для кого не секрет, что различные писательские группировки по- разному встретили и расценили постановление ЦК. Часть писателей, вроде Пильняка, поняли наше постановление так, что теперь, мол, сняты все оковы и нам все дозволено ¹⁴. Мы знаем, что этой части писателей не все понятно из того, что происходит в стране строящегося социализма; им трудно еще понять все это; они медленно поворачиваются в сторону рабочего класса; но они поворачиваются. Надо было вовремя и терпеливо помочь им в перестройке. А у вас была к ним нетерпимость.

Между тем вы часто действовали под маркой ЦК, афишируя свои действия как действия, проводимые от имени партии. Надо сказать, что среди коммунистов- писателей была часть и таких товарищей, которые думали примерно так: «Раз ликвидировали РАПП, значит, теперь вместо РАПП будем мы». Эти товарищи не поняли того, что мы ликвидировали не РАПП, а главным образом ликвидировали групповщину. Но необходимо признать, что из всего этого получилось меньше того, что мы ожидали.

Ликвидировав РАПП и создав новую литературную организацию, мы стремились привлечь в эту организацию представителей от всех литературных группировок в надежде, что на первых порах, быть может, эти представители и подерутся немного, но в конце концов все перетрется и будет создан единый союз, в котором объединятся все и в котором будет единая руководящая фракция коммунистов. Но теперь мы видим, что страсти не затихают, а вновь разгораются. Мы видим, что достижения в части объединения писателей невелики. Но ведь у нас другого выхода не было.

Я смотрю на Оргкомитет как на временный орган, который должен подготовить Всесоюзный съезд ¹⁵. И только. Большей работы мы от Оргкомитета и не ждали. Но надо признать, что и в части подготовки съезда результаты малые. Значит, Оргкомитет не сумел ликвидировать группировщину, не сумел в должной мере объединить писателей и ему не удалось подготовить созыв съезда в ближайшее время. Май месяц – слишком отдаленная дата съезда.

Взаимные обвинения тоже остались. Между прочим, вы, рапповцы, не можете отрицать, что в вашей группе были и, по-видимому, остаются еще известные колебания, не политические колебания, а колебания литературно- теоретического порядка, например, по вопросам культуры и по другим вопросам. Вам надо изжить это. Если вам не дают писать и отвечать на выдвинутые против вас обвинения, надо это ликвидировать. К работе вас надо привлечь. Но вы должны самым решительным образом отказаться от группировщины.

В свое время вы умели всех здорово критиковать. Теперь будут вас критиковать. К этой критике вы должны относиться терпеливо. Умели бить других – теперь потерпите сами и не рассматривайте всякую критику ваших действий, ваших ошибок как травлю. Фадеев безусловно прав, когда он говорит о необходимости решительной перестройки бывшего руководства РАПП, о необходимости решительной ликвидации группировщины ¹⁶. Но он безусловно не прав когда заявляет, что не будет работать с Авербахом.

Что это значит? Как может отказаться коммунист работать с другим коммунистом, когда они работают в одной организации? Заявление Фадеева в этой части неверно, это тоже надо изжить.

Несколько слов о том, что сейчас надо писать? Я считаю, что сейчас нам нужны, главным образом, пьесы. Этим я совсем не хочу сказать, что нам не нужны романы, повести, рассказы и очерки; все эти виды литературы, так же как и пьесы, имеют огромное значение и также нужны нам. Но мы должны понять, что пьеса, театр – совсем особый вид художественного воздействия на человека.

Ни роман, ни повесть, ни рассказ, ни очерк не будут так действовать на восприятие читателя, как будет действовать на зрителя пьеса, поставленная в театре. Кроме того, при ограниченных бумажных ресурсах книга не может охватить всех желающих ее прочесть, и, наконец, после восьмичасового рабочего дня не всякий трудящийся может прочесть хорошую, но большую книгу. А ведь мы заинтересованы в том, чтобы хорошее художественное произведение, помогающее строительству социализма, помогающее переделке человеческой психики в сторону социализма было доступно миллионам трудящихся.

Книга не может еще обслужить этих миллионов. А пьеса, театр – могут. У театра эти возможности неограниченны. Европейская буржуазия на первых порах своего господства не зря выдвинула на первое место театр. Шекспир не случайно избрал нормой своего творчества пьесу. Он прекрасно понимал, что пьеса будет иметь больший круг воздействия на людей, чем роман или повесть. Точно так же и нам надо создать такую форму художественного и идейного воздействия на человека, которая позволила бы охватить многие миллионы людей. Такой формой является пьеса, театр.

Писатели должны дать нам нужные пьесы. Пьес требуют сами массы. Чтобы убедиться в этом, достаточно привести один-два примера. Посмотрите, что делают рабочие, когда узнают, что в том или ином нашем театре идет интересная пьеса. Тульские рабочие арендуют театр сразу на тридцать дней, едут в Москву группами в течение месяца; едут с женами, с ребятишками; едут целыми семьями, чтобы всем пересмотреть эту пьесу. Московские служащие делают то же самое: скупают места в театре на целый месяц. Я не хочу сказать, что писатели должны сосредоточить все свое творческое внимание на пьесах, что этим снимается задача создания высокохудожественных романов, рассказов, очерков. Такие произведения, как «Бруски», «Поднятая целина», имеют огромное значение – как средство идейно-художественного воздействия на огромное количество людей. Но эти произведения будут прочтены ограниченным числом людей, особенно при наших бумажных ресурсах ¹⁷. В то время как пьеса может иметь неограниченный контингент зрителей; пьесу можно ставить и повторять несчетное количество раз в городе и в деревне.

1. «Жму Вашу руку, дорогой товарищ». Переписка Максима Горького и Иосифа Сталина. Публикация Т. Дубинской-Джалиловой и А. Чернена // Новый мир. 1998. N 9. С. 157.[↩]
2. Речь Сталина в Кремле 2 мая 1933 года (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 1117. Л. 9).[↩]
3. РГАСПИ. Ф. 669. Оп. 1. Ед. хр. 14. Л. 67.[↩]
4. РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Ед. хр. 136. Л. 107.[↩]
5. Зелинский К. Одна встреча у Горького // Вопросы литературы. 1991. N 5. С. 144 – 170.[↩]
6. 18 января 1947 года (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 872. Лл. 38 – 40).[↩]
7. Заверенная машинописная копия. На первой странице письма автограф Сталина: «Березовский». В письме подчеркивания рукой неизвестного (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 1116. Лл. 18 – 19).[↩]
8. См.: Неопубликованная речь товарища Сталина / Вступление и публикация Леонида Максименкова // Новая модель. N 3. 2002. 5 ноября. С. 40-41.[↩]
9. Постановление ЦК от 23 апреля 1932 года ликвидировало ассоциации пролетарских литературных и музыкальных деятелей. Предлагалось создать единый Союз советских писателей, а также союзы «по линии других видов искусства». Выполнение постановления затянулось на десятилетия. Судя по поданным Кагановичу и Сталину спискам кандидатов в члены СПП, писатели- коммунисты, помимо рапповцев, были в то время поделены на пять групп: не входящие в РАПП (такие, как Бедный, Павленко, Михаил Кольцов), группа «Кузница» (Гладков, Березовский и др.), «стоящие особняком в РАПП» (Безыменский, Жаров, Билль-Белоцерковский), группа Панферова (Серафимович, Ставский и др.) и группа Международного объединения революционных писателей (МОРП) – коминтерновского эквивалента РАПП (Бруно Ясенский, Гидаш и др.). Кроме этого, была выделена группа пролетарско-колхозных писателей и группа «Перевал». Беспартийные писатели перечислялись без групповых характеристик.[↩]
10. Российская ассоциация пролетарских писателей (1925 – 1932), фактически была органом ЦК в художественной литературе и эффективным рупором Сталина.[↩]
11. Георгий Никифоров (1884 – 1939) – писатель, член компартии с 1917 года. Входил в пролетарские литобъединения «Кузница» и «Октябрь». Согласно «Литературной энциклопедии» (1968), «разоблачал врагов пролетариата – обюрократившихся аппаратчиков, приспособленцев, стяжателей». Это не спасло его от расстрела в годы сталинских чисток.[↩]
12. Тезис об «опоздании» – одна из классических формул сталинского стиля руководства. Самокритика по поводу запоздалости принятия правильных решений особое значение приобретет осенью 1936 года, когда при смещении Ягоды с поста наркома НКВД Сталин в знаменитой инструкции Кагановичу и Молотову напишет о том, что чекисты опоздали на несколько лет в «деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока». Однако в случае с РАПП Сталин слукавил. Постановление готовилось несколько лет. Готовили его сами рапповцы, и в первую очередь Леопольд Авербах. Эпохальное решение оказалось направленным именно против его авторов и разработчиков.[↩]
13. В постановлении от 23 апреля было сказано: «Объединить всех писателей, стоящих за политику советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве, в единый союз советских писателей с коммунистической фракцией в нем». Парадокс апрельского постановления заключался в том, что часть разогнанных коммунистов из РАПП тут же воскресла в комфракции оргкомитета Союза писателей. Другая часть и прежде всего Леопольд Авербах были отстранены. Иных коммунистов-писателей у Сталина не было. Фракционная борьба и склока немедленно возобновились уже в новом союзе. Этот кризис и вызвал комментарий Сталина. «Коммунистические фракции» в творческих союзах в поздние годы станут «парткомами».[↩]
14. Борис Пильняк (Вогау; 1894 – 1937) – русский писатель. В 20- е годы партия в решениях своих директивных инстанций разгромила его произведения «Повесть непогашенной луны» и «Красное дерево». Репрессирован.[↩]
15. Первый съезд советских писателей созывался дольше, чем предполагалось. Первоначально его должны были провести в Москве в июне 1933 года, но собрался он в августе 1934 года. Оргкомитет писателей РСФСР создан не был, а Первый съезд писателей Советской России будет созван только через двадцать пять лет.[↩]
16. Александр Фадеев (1901 – 1956) в 1926 – 1932 годах один из руководителей РАПП. Быстро перестроился и стал зам. председателя оргкомитета ССП, затем последовательно: членом президиума, правления, секретарем ССП, генеральным секретарем, председателем правления Союза писателей. Покончил жизнь самоубийством через три месяца после исторического XX съезда КПСС.[↩]
17. «Бруски» – роман в четырех частях Федора Панферова (1896- 1960) – публиковался в 1927 – 1937 годах. Последняя часть подверг лась определенной цензуре, особенно в части трактовки образа Сталина и его взаимоотношений с Лениным в последние годы его жизни. Еще 14 августа 1928 года Молотов писал Сталину на юг: «»Бруски» прочту; меры по использованию романа в печати, кино и пр. примем. Если не ошибаюсь, в «Пр[авде]» с месяц назад была статья («подвал») Лунач[арско]го о Панферове. Не читал, но тоже прочту» (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Ед. хр. 767. Лл. 109 – 110).[↩]