Обобщить – и забить тревогу!

Размышления о современной «производственной прозе» и ее герое

До сих пор еще, хотя уже прошло больше года, не потускнели впечатления от поездки по Тюменской и Томской областям, которую совершили мы, участники Всесоюзной творческой конференции писателей «Новое в жизни– новое в литературе». Она была посвящена вопросам патриотического, интернационального и трудового воспитания в коллективах Западно-Сибирского нефтегазового комплекса и роли художественной литературы в формировании советского характера.

…Сквозь иллюминатор «АН-24» видно было, какие удивительные петли образовали замерзшие реки на Западно-Сибирской низине,– словно ленивые ужи, извивались они среди непроходимых болот, меж островками буровых вышек. Мороз для здешних мест небольшой– лишь двадцать с лишним градусов, солнце вызванивало искрами в неглубоких еще снегах. Удивляли многоэтажные здания базового для нефтяников города Стрежевое, история которого началась в 1966 году, когда четыреста студентов из Томска высадились на этих непроходимых болотах и вогнали в них первые сваи. Теперь из Стрежевого вылетают на пятидневные вахты буровики, а тут идет своим порядком кипучая городская жизнь, и трудно поверить, что дома стоят на могучих сваях, «нырнувших» в болото на глубину шесть– восемь метров, что под колесами «Икаруса» лежат аэродромные плиты. И не один слой, а несколько, потому что эти плиты постепенно опускаются, вгрызаются в болото, и покрытие улиц приходится наращивать. По одну сторону центральной улицы Стрежевого еще сохранились первые деревянные бараки– хотя и быстро построенное, но добротное, с расчетом на крепкие морозы, временное жилье томских студентов, а по другую сторону– многоэтажные современные дома с необходимыми коммунально-бытовыми службами.

Но главное– встречи, беседы, основной темой которых было: побольше узнать о том, как решаются сложные социальные, трудовые, морально-психологические проблемы Сибири, то есть о том, что волнует этих людей сегодня, в процессе гигантских социально-экономических преобразований края.

Нельзя забыть выступление на конференции директора Тюменского судостроительного завода, лауреата Государственной премии СССР П.Потапова. Заводу 56 лет, Петр Петрович работает его директором 25. Следовательно, опыта– не занимать, проблем накопи» лось– не перечесть. «Я не критик, я все, что думаю, скажу» – так начал Потапов свои размышления о наболевших проблемах современного производства. Об утрате престижности профессии инженера, об ограничениях его инициативы (как, кстати, и инициативы директора), о чрезмерной, назойливой, на грани политического и профессионального недоверия, опеке сверху, о директивном, с выговорами и «распеканиями», администрировании… «Не случайно,– сказал П. Потапов,– молодой рабочий после окончания технического вуза отказался от предложенной ему должности начальника цеха– нет среди молодежи стремления занимать командные посты».

Слушал я эти взволнованные слова директора завода и думал о том, в каком приближении к реальному положению дел в сфере производства пребывает ныне наша «производственная проза». Как-то уж так повелось, что прозу эту мы почему-то мыслим себе лишь в жанре романа. И традиционно рассуждаем, прежде всего, о «производственном» романе, который, надо сказать, причиняет нам немало хлопот. То мы поднимаем его на небывалую высоту, то обходим его критическим вниманием (слишком четко проступают здесь следы поверхностно толкуемой актуальности), то стремимся оживить при помощи премий и авансов, разнообразных конкурсов, «круглых столов», конференций…

С особенным тщанием выискивали мы черты положительного героя– передового человека-труженика. И, нередко казалось– при выходе нового романа,– что вот он появился, этот величественный образ рабочего человека, и мы начинали горячо аплодировать ему, поднимать на высоту, однако проходил год-другой– и прославленный герой исчезал в литературном потоке, и никакими силами мы уже не могли вытащить его в сферу читательского интереса.

В чем же дело? Не раз критики задумывались над этой странной ситуацией, но каких-то «универсальных» объяснений не нашли. А что она, эта ситуация, действительно необычна и далеко не проста, подтвердил феномен «человека со стороны». Мы буквально опьянели от восторга! Вот, наконец, он– настоящий герой эпохи научно-технической революции, доблестный рыцарь со щитом в руках, на котором засверкали магические буквы НТР. Приведу лишь одно, не раз восторженно цитировавшееся суждение Льва Аннинского: «…Вместо руководителей-психологов, ищущих контакта и отзыва… пришли молодые специалисты, «техники-интеллигенты», «белые воротнички», узкие, как рапиры, несгибаемые, четкие и жесткие» ¹.

Пришли– и ушли. Но оглядываются. Потому что, оказывается, бытует в нашей реальности и фальшивый гуманизм– своеобразное прикрытие добротой, сочувствием, сопереживанием профессиональной некомпетентности, безынициативности и в конечном итоге производственной безграмотности в широком ее понимании. Оглядываются потому, что жесткость, дисциплина, бескомпромиссность, профессиональная компетентность– веление времени. Да, нам не нужна лозунговая доброта, фальшивое понимание человечности, однако социалистические принципы хозяйствования несовместимы, конечно, и с игнорированием «человеческого фактора производства», с волюнтаризмом и холодной, бездушной деловитостью.

Как быть? Помахать прощально вслед этим «деловым людям» ручкой и снова, прикрыв козырьком глаза от солнца, степенно размышлять над вечным; «что-то надо делать», «дальше так нельзя», «нет порядка», «нужен хозяин» и т. д. и т. п. Однако план-то надо давать!

А как именно– «сверху виднее». Как там говорит заслуженный прокатчик Чемерис в романе Павла Загребельного «С точки зрения вечности»? «Я человек простой. Мне лишь бы гнать трубу. Мне моего пота не жаль… А выше нас и нашего пота? Что может быть выше нашего пота? Разум»; Интересно, правда? Но чей разум? Выходит, не прокатчика Чемериса. Тогда– инженера Шляхтича, который придумывает идеи. Странно как-то получается. Рабочему– бездушно потеть, а инженеру Шляхтичу– думать, подходить с умом к делам рабочим, вернее, производственным. Потому что главное– план.

А если подойти хронологически ближе и обратиться за примерами к русской литературе? Пьеса Г. Бокарева «Сталевары», сценарий по варианту этой пьесы– «Самый жаркий месяц». Вот что говорит сталевар Петр Хромов своему товарищу Виктору Лагутину: «Наше с тобой дело, Витя, сталь варить. А обо всем остальном пусть те думают, кто за это деньги получает. Мы люди маленькие. Нас не спрашивают– мы не лезем…» Симптоматичное единодушие…

Ну, это говорят старшие по возрасту рабочие, а как молодежь? Вот свидетельство рабочего из романа П. Загребельного «С точки зрения вечности» Дмитрия Череды– иронически-въедливого говоруна: «Мы не борцы… Мы принадлежим к скромно-показательным гражданам». А вот что говорит один из современных «кузнецов собственного счастья» – бригадир наладчиков электронно-вычислительных машин Юрий Кучмиенко («Разгон» П. Загребельного), которому не хочется даже и думать о высшем образовании: «Получишь диплом, поставят начальником смены или даже начальником цеха, а через три месяца, то есть в конце квартала, с треском снимут за невыполнение плана». Какой резон брать на себя всю полноту ответственности? Материальный уровень приличный, моральное удовлетворение обеспечено высоким званием «Его Величество Рабочий Класс» – «и никакой ответственности».

Если же нам серьезно задуматься над этими индивидуальными «целевыми программами», то не придем ли к выводу, что годами, нет– десятилетиями невольно культивировалось в сознании человека-труженика чувство какой-то отчужденности от главных задач, встававших перед заводом, колхозом, фабрикой. Нет, на словах, в общих декларациях, активно и, кстати, очень часто прямолинейно, парадно утверждался принцип личной ответственности за все, что происходит вокруг, а на самом деле нередко требовалось, образно говоря, «гнать трубу». Но вам (и это «вам» было каким-то магически-таинственным, как бы нереальным, абстрактным) нужны погонные метры, скошенные или осушенные гектары, «исправная цифра», впечатляющие показатели? Пожалуйста, будем штурмовать рекорды, формировать ударные бригады, а качество– это уже в последнюю очередь!

И погнали мелиораторы каналы по степям, довели плодородные земли до засоления, а председателю колхоза Савве Чередниченко из романа О. Гончара «Берег любви» то и дело приходится из-за этого хвататься за сердце. Мелиораторы план выполнили и перевыполнили, премию отхватили, а последствия их, увы, не касаются.

…Молодой комбайнер Самусь («Львиное сердце» П. Загребельного) при уборке урожая, что называется, оленем носится по полям, гоняясь за рекордом (его ведь усиленно тянули в «маяки»), а тот печальный факт, что после него в метровой стерне остается много зерна, его вовсе не заботит. «Он был по очереди маяком, передовиком, даже целой бригадой коммунистического труда– и все сам. Сам– бригада, сам сею, сам вею, съем все сам, а вам не дам»,– с горьким сарказмом говорит автор об этом творце показателей.

Самусь был похож на робота, которому, так сказать, определили соответствующую программу поведения, заложили своеобразный алгоритм на «жизнь между нормой поставленной и перекрытой, планом, спущенным и перевыполненным, без каких бы то ни было отклонений, ответвлений, без ненужных размышлений и моральных оценок».

Еще примеры? Пожалуйста. Роман А. Мороза «Четверо на дороге», тракторист Кармазин– честно трудился, добросовестно, как пишется в характеристиках, выполнял свои обязанности. Председатель колхоза Левко Горовой не мог нарадоваться– такой безотказный исполнитель!– ставил его другим в пример, а что в итоге? Душевный кризис– как результат внутреннего опустошения и отсутствия каких-либо зримых общественно значимых ориентиров» Работал человек, в самом деле, честно, однако всего лишь ради заработка– и, как говорится, заковал свой внутренний мир в броню частнособственнических интересов.

Ну, это, так сказать, на низшем уровне, а как же там, наверху? Роман Ю. Мушкетика «Рубеж». Умирает председатель передового в районе, в области, более того– в республике колхоза «Урожай» Пароконь, остается его наследство– его слава, успехи колхоза, его принципы хозяйствования и его «верноподданные», послушные исполнители. Чем не сельский вариант непоколебимых, четких и жестких исполнителей, которые превыше всего ставили показатели, рекорды, славу, честь фабрики, завода, района, области, республики… И это достигалось любой ценой. Как говорит один из героев романа Сирота-Скуратовский: «Пароконь никогда не страдал за других людей, а значит, и не любил их. Они были ему нужны, чтобы подняться еще выше… Он дал людям хлеб… и отнял у них право думать вместе с ним».

Постараемся не забыть этих слов: «Он дал людям хлеб… и отнял у них право думать вместе с ним. Не получалось ли так нередко и в городе, на заводе? Дали хороший заработок, призывать призывали, а морально обязать заботиться о государственных интересах, душевно сопереживать– отучили» Потому что приходилось заниматься очковтирательством, выводить «исправную цифру», заискивать перед высшим начальством– разными главками и министерствами, а рабочий человек пытливый, ему необходимо объяснять, его необходимо убеждать, а время идет– «горят» квартальные планы, годовые, пятилетние… Где-то непроизвольно, разумеется, неосознанно, однако, как мне кажется, это все же факт, что мы нередко нивелируем самое святое– отношение к труду. Когда самым важным оказывается не как ты умеешь работать, а какие,мол, имеешь возможности «организовать» дело, «провернуть» его. Деловитость обрела двоякое значение. С одной стороны, это профессиональное отношение к своему делу, а с другой– умение выкрутиться из «трудной ситуации», «пробить», «выбить», «организовать». Вместо производственной темы теперь все чаще критика употребляет термин «деловая тема» ², писательское внимание сосредоточивается большей частью вокруг «сферы управления»: дескать, «здесь сплетаются клубки противоречий, сталкиваются мнения, вихрятся конфликты» ³.

Что и говорить, от тех, у кого рука лежит на пульте управления производством, многое зависит. Но не отчуждаем ли мы при этом рабочего, реального исполнителя от сверхзадач, решение которых не в последнюю очередь зависит от его отношения к своим обязанностям? До недавних пор нам казалось, что дело сдвинется к лучшему, если заводу, фабрике, универмагу, парикмахерской, универсаму, жэку дадим делового, жестковатого, принципиального руководителя.

Литература, например, в лице П. Загребельного, В. Добровольского, Ф. Залаты, В. Тублина, В. Собко, Ю. Скопа, А. Мороза, В. Гейдеко, С. Рыбаса и других активно поработала здесь, стремясь открыть «второй план» жизни руководителя– его личный мир как гарантию его служебной перспективности. Дескать, как и вы, этот отягощенный высокой ответственностью «деловой человек» (а в последнее время– и «деловая женщина») тоже страдает, переживает, даже имеет маленькие слабости и грешки, но он самоотверженно работает и ему следует верить.

Литература последовательно, хотя и не с очень большими успехами, пыталась разрушить барьер служебного отчуждения руководителя от непосредственного исполнителя. Конечно, литература помнила и о том, что в современной сфере жизнедеятельности человека сфера управления– вещь труднопостижимая, что без детального прояснения механизма современного управления производством и экономикой нечего и думать о новом уровне художественного постижения производственной темы. Потому и появились произведения М. Колесникова, А. Проханова, В. Мухина, И. Штемлера, К. Столярова, А. Гельмана, А. Каштанова, что набили оскомину сюжеты на уровне компетенции бригадира, начальника цеха, главного инженера и где-то уже в финале– директора завода. Надо было не только представить конфликт, необходимо было воссоздать его развитие, раскрыть хитроумный Механизм возникновения противоречий и одновременно показать, сколько сил, терпения, вдохновения, самоотдачи, а главное– универсальной компетенции приходится приложить настоящему современному руководителю, чтобы спасти положение. Появились авральные ситуации не на уровне чисто производственных конфликтов (ретроград– новатор, неудовлетворительное снабжение– сорванный план, авария– самоотверженный труд рабочего, бригады и т. п.), а на личностном уровне. То есть, выдерживает ли сердце руководителя современные перегрузки, справляется ли его организм, его воля и разум с лавиной непредвиденных проблем, или заканчивается эта борьба в нашем плановом хозяйстве инфарктом, инсультом, заявлением об освобождении от должности или исключением из партии со снятием с работы?

Парадоксально, но за то, что должно быть нормой современного производства,– от бесперебойного снабжения, обеспечения электроэнергией, неуклонного соблюдения трудовой дисциплины, выполнения плана до элементарных норм общения на работе,– приходилось бороться на грани стрессов и инфарктов. И литература начала активно поэтизировать тех «деловых людей», которые выдерживали эти «космические перегрузки» и доводили дело до конца. То есть любой ценой выполняли план. О каком наслаждении (это даже иронично сегодня звучит!) от труда, от честного, спокойного выполнения своих служебных обязанностей можно было говорить! А если и говорилось, то воспринималось все это скептически. В лучшем случае с большой дозой недоверия. Дескать, литературщина.

Ибо что оказывалось? В. наше время можно успешно имитировать, работу и спокойно паразитировать на теле государства. Пример из романа В. Липатова «И это все о нем» хотя и хронологически несколько отдаленный, но очень показательный. И, прежде всего, потому, что писатель едва ли не первым раскрыл социальный механизм успешного имитирования работы, высоких показателей, надежной славы и таланта организатора. Все было у мастера лесопункта Гасилова– и премиальные, и захваливающие статьи в газетах, и первые места, и обмен опытом, и огромный дом с мезонином, бетонированный бассейн, маленькая обсерватория и личный жеребец. И все это благодаря умелому занижению норм выработки.

Найдем пример более свежий (из литературы, естественно, так как в реальной жизни таких случаев множество). Вот другая сфера– жизнь колхоза. Орденоносец Пароконь из романа Ю. Мушкетика. Там гасиловщина, здесь– нароконевщина. Там– имитация усиленной трудовой доблести, здесь– скрытая от государства сотня гектаров чудесного чернозема, что дает возможность «поднять» средний урожай до престижной цифры. И такое очковтирательство, оказывается, выгодно не только Пароконю, но и району, и области…

В повести «Баллада о Сластионе» Владимира Дрозда в гротескно-ироничном тоне рассказывается о химерической карьере страдающего «портфельной болезнью» плотника Йосипа Сластиона. С молодых лет тянулся он к руководящей должности душой и телом, наконец, назначили бригадиром– и понесло! Начал Йосип Сластион добывать авторитет:

1. Л.Аннинский, Битва на полпути.– «Театр», 1972, N 2, с. 39.[↩]
2. См., например, статью М. Амусина «Эволюция деловой темы».– «Нева», 1985, N 2.[↩]
3. Там же, с. 154.[↩]