Об отношениях Некрасова с народничеством 70-х годов

Работы историков и литературоведов, появляющиеся в последнее время, в том числе статьи А. Белкина, Я. Эльсберга, Ф. Кузнецова, У. Фохта, опубликованные в ходе настоящей дискуссии, свидетельствуют, что мы еще далеки от единообразия во взглядах на народничество, даже на некоторые важнейшие проблемы, связанные с ним, И все-таки есть уже такие пункты, на которых все или почти все сходятся. Очевидно, нет оснований противопоставлять друг другу революционных демократов 60-х годов и народников 70-х годов как явления несовместимые. Народническое мировоззрение, подготовленное Герценом и Чернышевским, не отделено непроходимым рубежом от революционно-демократического: оно унаследовало не только слабые, но и многие сильные стороны русских революционных демократов. Не следует, конечно, из одной крайности впадать в другую истирать те существенные отличия, которые проявились в народническом мировоззрении в 70-е годы по сравнению с революционной идеологией шестидесятников. Надо согласиться с У. Фохтом, предлагающим не отказываться от терминов «революционные демократы», «революционные народники», «либеральные народники». Отказаться от них невозможно, ибо за каждым из них стоит определенное реальное содержание, выдумывать новые термины для обозначения этого содержания едва ли целесообразно. Важно только не упускать из виду их условности и учитывать, что самое деление народничества на различные типы и виды является весьма схематичным, ибо обозначает лишь основные этапы его развития, которые связываются друг с другом рядом промежуточных, переходных ступеней.

Для историка литературы особое значение имеет выяснение соотношения между мировоззрением того или иного писателя этой эпохи и народнической идеологией не для того, чтобы отыскать в его творчестве иллюстрации к народническим положениям и теориям, а для того, чтобы верно понять реальное соотношение сил в действительности. Критерий истины – творческая практика писателя, изучение ее даст возможность отделить верное от ошибочного в наших представлениях. Предложенная У. Фохтом периодизация народнической литературы заслуживает внимания, однако она содержит ряд спорных и весьма схематически изложенных положений; только обстоятельное изучение всей народнической литературы и каждого писателя сделает возможным научное освещение этой важной проблемы.

Особенно поучительно разобраться в идейных взаимоотношениях с народничеством такого поэта, как Некрасов. На примере Некрасова можно наглядно проследить преемственность между революционно-демократическими и революционно-народническими идеями. Недаром именно он был кумиром революционной народнической молодежи, ее знаменем и идейным вдохновителем. Большой и сложный вопрос об идейных взаимоотношениях Некрасова и народничества нас будет интересовать лишь постольку, поскольку он связан с мировоззрением и творчеством поэта в пореформенную эпоху, с его идейно-литературной позицией. При этом небольшая статья не может претендовать на исчерпывающую полноту и всестороннее освещение данной проблемы: она посвящена преимущественно тем сторонам мировоззрения поэта, которые до сих пор оставались в тени. Можно ведь и не доказывать, что Некрасов с любовью и благоговением относился к людям революционного подвига, к революционерам-семидесятникам, самоотверженно отдавшим себя борьбе с самодержавием: каждому, читавшему его стихи, это и без того ясно. Но важно понять, что объединяло его с прогрессивными народниками 70-х годов и в чем было своеобразие его позиции.

Ленинская точка зрения наряду с народничеством в узком смысле слова предусматривает и более широкий смысл этого понятия. Под народничеством в широком смысле слова Ленин, как известно, понимал идеологию (систему взглядов) крестьянской демократии, идеологию второго, разночинско-демократического этапа освободительного движения в России. К народничеству в широком смысле, слова должны быть отнесены и русские революционные демократы 60-х годов, будь то Чернышевский, Некрасов, Щедрин или Н. Успенский, Ф. Решетников, А. Левитов. Это, по-видимому, не вызывает сомнений, Но совершенно очевидно и другое обстоятельство. Независимо от того, к какому периоду мы отнесем зарождение народничества как особой системы взглядов, мы вынуждены будем признать, что на рубеже 60-х и 70-х годов складываются те специфические взгляды и представления, которые образуют мировоззрение, все-таки во многом отличающееся от взглядов шестидесятников. Каково же было отношение Некрасова к этому специфически народническому мировоззрению?

Известно, что Некрасов в 70-е годы рука об руку сотрудничал с народниками в «Отечественных записках». Он предоставлял Михайловскому полную свободу действия в журнале, то есть полную свободу развивать на страницах «Отечественных записок» свои взгляды (чего при желании мог бы и не делать, ибо он, а не кто-либо другой был хозяином положения в журнале). Иногда Некрасов даже подвергал себя серьезному риску, давая возможность выступить в журнале другому видному теоретику народничества – находящемуся в эмиграции П. Л. Лаврову.

Между тем Некрасов (так же, как и его соредактор Щедрин) во всем, что касалось направления журнала, отличался не только большой чуткостью, но и принципиальностью, непримиримостью к чуждым и враждебным взглядам. Как мог бы Михайловский стать основным сотрудником журнала, как могли бы Некрасов и Щедрин отдать в его руки критику и публицистику «Отечественных записок» (основной отдел, определявший идейное, политическое направление журнала), если бы расхождения между ними касались основных, коренных вопросов мировоззрения, русской общественно-политической жизни и литературы? Достаточно поставить этот вопрос, чтобы стало ясно, что у ведущих деятелей «Отечественных записок» 70-х годов была (непременно должна была быть!) какая-то общая идейная основа, общая платформа, которая делала возможным их сотрудничество. Причем эта платформа должна была включать общность взглядов не по частным вопросам, а по самым основным, актуальным и важным.

Чтобы разобраться в идейных взаимоотношениях между Некрасовым и Щедриным, с одной стороны, и народническими публицистами – с другой, и понять, почему оказалась возможной их совместная «работа, необходимо иметь ясное представление об этих последних. К сожалению, у нас их деятельность долгое время вообще не изучалась. Не продвинулось сколько-нибудь существенно изучение их и в последнее время. В настоящей статье мы коснемся лишь некоторых сторон мировоззрения народников-публицистов, учитывая, что окончательное суждение возможно только на основе углубленного изучения их общественно-политической и литературной деятельности в целом.

Несомненно, что ведущих сотрудников «Отечественных записок» объединял глубокий и искренний демократизм, любовь к народу, мужику, защита интересов все еще полузакрепощенного, нищего крестьянства. По-разному это могло проявляться у Некрасова и Щедрина, Михайловского и Елисеева, но все они в 70-е годы были деятелями демократического лагеря, представителями крестьянской демократии.

Приведу один пример, который даст возможность понять, до какой степени доходила эта близость и в чем конкретно она проявлялась. В 1873 году в опубликованных в «Отечественных записках»»Литературных и журнальных заметках» Михайловский вступил в полемику с Достоевским. Полемика эта интересна и важна для нас не только потому, что объектом спора был вопрос об отношении к народу, но и потому, что поводом, материалом, вокруг которого развернулся спор, служили именно стихи Некрасова. Михайловский выступал на страницах журнала Некрасова, а это означало, что, по крайней мере в той части, в которой эта статья касалась некрасовских стихов, она едва ли могла быть не санкционирована самим поэтом.

В одном из выпусков «Дневника писателя», в январе 1873 года, Достоевский обратился к стихотворению Некрасова «Влас». Восторженно принимая образ Власа, Достоевский возмущался тем, что Некрасов, поэтизируя нравственный облик своего героя, силу его духа, далек от преклонения перед его религиозными предрассудками, не разделяет его христианского смирения. Цитируя строки, воссоздающие портрет Власа, Достоевский пишет: «Чудо, чудо как хорошо! Даже так хорошо, что точно и не вы писали; точно это не вы, а другой кто заместо вас кривлялся потом «на Волге», в великолепных тоже стихах, про бурлацкие песни. А впрочем – не кривлялись вы и «на Волге», разве только немножко: вы и на Волге любили общечеловека в бурлаке и действительно страдали по нем, то есть не по бурлаке собственно, а, так сказать, по обще-бурлаке. Видите ли-с, любить общечеловека, значит, наверно уж презирать, а подчас и ненавидеть стоящего подле себя настоящего человека» ¹.

Обвинение было очень серьезным, ибо настоящий человек в данном контексте – это реальный русский народ, крестьянство в том виде, как оно тогда существовало. Достоевский ратует за слияние с «народной правдой», некрасовское разграничение сильных и слабых, прогрессивных и отсталых сторон крестьянского мировоззрения его возмущает. Развивая свои излюбленные идеи о «потребности страдания», о «жажде страдания» как самой главной, самой коренной духовной потребности русского народа, Достоевский провозгласил здесь тезис: Власы спасут нас, «последнее слово скажут они же, вот эти самые разные «Власы». В доказательство он привел рассказ монаха об одном из Власов, который из простого бахвальства («Кто кого дерзостнее сделает?») совершил религиозное кощунство – из ружья в причастие выстрелил, – а затем страстно искал страдания, считая себя проклятым.

Отвечая Достоевскому, Михайловский прежде всего обратил внимание на то, что неприемлемо для Достоевского в Некрасове.

Приведя отрывок о бурлаке из стихотворения «На Волге» и выделяя курсивом следующие строки:

В чертах усталого лица

Все та ж покорность без конца…

Чем хуже был бы твой удел.

Когда б ты менее терпел? –

Михайловский пишет: «Я думаю, я не ошибусь, если скажу, что г. Достоевский возмущается именно подчеркнутыми мною строками. В них выражается протест против страданий бурлака и, может быть, протест против отсутствия протеста с его стороны». Михайловский учитывает, что дело здесь не в образе бурлака, который изображен покорным, а не бунтарем, а в отношении к нему автора. Именно этим недоволен Достоевский. «Для объявления войны ему достаточно чисто отрицательного явления: человек только не поэтизирует страдания, покорности и терпения, и г. Достоевскому чудится уже здесь и презрение, и ненависть к русскому народу во имя общечеловеческих идеалов, презрение и ненависть к бурлаку во имя «обще-бурлака» ². Выступая против требования Достоевского подчиниться «народной правде», слиться с нею, Михайловский указывает, что «народная правда бывает разная. Элементы народной правды растут как грибы, стихийно, по направлению наименьшего сопротивления, и на одной и той же полянке можно найти и съедобный гриб, и поганку» ³.

По контексту статьи Михайловский относит Некрасова к тем, которые «выбирают из народной правды то, что соответствует их общечеловеческим идеалам, тщательно оберегают это подходящее и при помощи его стараются изгнать неподходящее» ⁴.

Совершенно очевидно, что у Михайловского здесь сказался демократический подход к народу, предусматривающий четкое разграничение консервативных и прогрессивных сторон в мировоззрении крестьянства. И это ведь не единичное, не случайное’ выступление Михайловского: он постоянно требовал строго разграничивать понятия «народные интересы» и «народные мнения», не путать защиту народных интересов с защитой народных мнений, ибо в народных мнениях всякое бывает, в том числе и то, что следует решительно отвергнуть⁵.

Есть в этой полемике одна деталь, важная для нас не только тем, что ставит точки над i в рассуждениях Михайловского, но и по непосредственной связи с Некрасовым. Чтобы не осталось двух мнений относительно того, что для него в «народной правде» является «съедобным» и что «поганкой», Михайловский обращает внимание на две легенды из сборника А. Н. Афанасьева «Русские Народные легенды». «В одной, – пишет Михайловский, – идет речь о великом грешнике, который долго нес крест, но однажды не вытерпел и убил разбойника, хваставшего убийствами. Он думал, что он совсем пропал, совершив убийство, когда и старых грехов не успел замолить. А оказалось, что именно убийство разбойника и спасло его: «мир за него умолил Бога» ⁶. Другая легенда прямо противоположна по смыслу:

1. Ф. М. Достоевский. Полн. собр. художественных произведений, т. XI, ГИЗ, М.-Л. 1929, стр. 32.[↩]
2. Н. К. Михайловский, Соч., т. 1, СПб. 1896, стлб. 864 – 865.[↩]
3. Там же, стлб. 866.[↩]
4. Там же, стлб. 867.[↩]
5. См. об этом: Г. А. Бялый, Михайловский – литературный критик, в кн. «Н. К. Михайловский. Литературно-критические статьи», М. 1957, стр. 27.[↩]
6. Н. К. Михайловский, Соч., т. 1, стлб. 867.[↩]