О трюизмах и новациях в эстетической критике

Возвращаясь к статье «Кто изящней: верблюд или лошадь?»

В разделе «Трибуна литератора» в N 8 «Вопросов литературы» за 1967 год была помещена статья Л. Баткина под броским и интригующим названием: «Кто изящней: верблюд или лошадь?».

В этой статье бойкому фельетонному разносу подвергаются работы трех авторов в области эстетики: В. Корниенко, И. Зотова и О. Лармина.

Трибуна в журнале, насколько мне известно, предоставляется для дискуссии, а в теоретическом журнале даже для научной дискуссии. К тому же редакция в качестве эпиграфа сообщает, что в этом разделе все статьи печатаются в дискуссионном порядке. А дискуссия предполагает по крайней мере двух спорящих.

Итак, поскольку я являюсь, но мнению Л. Баткина, одним из трех кротов, подрывающих цветущее дерево советской эстетики, а также – и главным образом – потому, что мне давно хотелось поговорить о теоретическом уровне некоторых критических статей, я позволю себе воспользоваться правом на ответ и высказать несколько замечаний по поводу критических откровений доцента Баткина.

Правда, развязный тон статьи, а также уровень теоретических высказываний автора как-то не настраивают на научную дискуссию. Но что делать! Не оставлять же Баткина в сознании своей непогрешимости и правоты, а читателей под гипнозом его словесной клоунады и софистических трюков.

Есть в психологии такое понятие – установка. Есть в критике такая установка – на оглоблю. Приемы ее, в общем, довольно однообразны: умолчать об основных идеях автора или авторов, выщипать из контекста и перевернуть по-своему отдельные цитаты и высказывания, а потом плясать на костях критикуемых, пока хватит дыхания.

Фехтование оглоблей – малопопулярный вид спорта. Наша партийная печать не раз призывала покончить с этими приемами в художественной критике. Но, как говорится, «гонишь в дверь, ворвется в окно». Некоторые «мастера» этого жанра теперь хотят себя попробовать, так сказать, на научном поприще, в области эстетики.

Свой оглобельный поход Л. Баткин декларирует довольно откровенно, в самом начале статьи. «Льется клюквенный сок, вместо крови, свистят в воздухе картонные мечи», – сетует он на состояние современных эстетических баталий. Нет, наш критик не таков. Жажду его не утолить фруктово-ягодными сиропами. Он алчет крови критикуемых. В деснице его не картонный эрзац, а карающий меч правосудия. «Есть упоение в бою…»

Но в пылу своих воинственных эмоций критик забывает, что есть еще основы науки, есть азбучные философские и эстетические истины, звание которых необходимо для мало-мальски грамотной и научно-добросовестной эстетической критики, так же как знание таблицы умножения необходимо для того, чтобы подойти к дифференциальному и интегральному исчислению.

И в данном случае оглобельная установка лишь форма, форма, прикрывающая элементарную философскую и эстетическую безграмотность автора.

Таким образом, общий тон и стиль критики Л. Баткина довольно тривиален. Огульное осуждение ряда работ без разбора их по существу давно уже стало трюизмом, причем трюизмом самого дурного тона. Новацией здесь является лишь удивительная, мягко говоря, неосведомленность автора в тех философских и эстетических проблемах, которые он берется с ходу решать.

В отличие от некоторых темпераментных критиков я как-то привык доказывать высказываемые положения. Поэтому позволю себе проанализировать теоретический уровень философских и эстетических экзерсисов Л. Баткина несколько более пространно.

Л. Баткин критикует три книги и три диссертации (которые значительно шире по объему, чем эти книги), – так сказать, скопом. Маневр давно известный: чем больше критикуемых, тем меньше вероятность, что редакция и тем более читатели познакомятся с действительным содержанием данных работ. Мы не последуем этому заманчивому примеру и остановимся только на тех критических замечаниях, которые направлены против книги «Эстетический идеал и современность». Достаточно сказать, что «творческий почерк» и теоретический уровень автора во всех разделах статьи совершенно одинаков, и в ней не содержится даже намека на подлинные идеи и концепции, изложенные в книгах В. Корниенко и И. Зотова. В критике этих работ нет ничего, кроме выщипывания отдельных словечек и цитат, назойливого «ущемления блох» и мелкого поверхностного зубоскальства.

Я признаю все виды критики, кроме элементарно безграмотной и недобросовестной. Даже в самой озлобленной и односторонней критике, если она ведется мало-мальски квалифицированным человеком, можно обнаружить «свою сермяжную правду», открыть какое-то зерно истины. Каюсь, в критических откровениях Л. Баткина я этого зерна нащупать не сумел.

Впрочем, в целях объективности следует сказать, что статья Л. Баткина так и сверкает перлами, перлами элементарной философской безграмотности и шедеврами эстетической глухоты, то есть теми признаками, борьбу с которыми столь широковещательно декларирует автор в самом начале своего критического сочинения (стр. 153).

Чтобы не быть голословными, остановимся на некоторых из этих шедевров.

Шедевр N 1. Автору не нравится, что Лармин называет идеал особым видом человеческого познания, особой гносеологической категорией и, соответственно, трактует эстетический идеал как особый вид эстетического познания. Каков же уровень аргументации против этого положения? Добросовестно, без обрывов и пропусков (явление в статье Баткина довольно редкое) выписав цитату: «Идеал существенно отличается от таких категорий человеческого познания, как ощущение, восприятие, представление, понятие (идея), суждение, умозаключение и т. д.», – автор делает из этого глубокомысленный вывод: «То есть (!), по О. Лармину, выходит, что политический идеал, несмотря на свою «абстрактно-теоретическую форму», выражается не в понятиях (?), а эстетический идеал, несмотря на «единичность», – не в представлениях» (стр. 161). Вывод действительно ошеломляющий, свидетельствующий о младенческой неосведомленности автора в азбучных гносеологических вопросах. Ну еще бы, идеалы состоят из понятий и представлений, следовательно, какой же это особый вид человеческого познания! Сложное надо только свести к простому. Новое качественное образование к составляющим его элементам. Л. Баткин, оказывается, давно знает, что такое эстетический идеал, – это сумма эстетических представлений. И к чему огород городить, исследуя идеал как особую гносеологическую категорию! Достаточно прочитать в «Кратком философском словаре», что такое «понятие» и «представление», – и дело в шляпе. Непонятно только, как быть с суждениями и умозаключениями? Ведь они тоже состоят из понятий и, значит, особыми гносеологическими категориями, особыми видами отражения объективной действительности не являются.

Чудо, что за диалектика! Любой средневековый схоласт, обладающий «элементарной культурой мышления», даст в этом отношении нашему критику сто очков вперед.

Вообще с диалектикой у Л.