О культуре XX века по существу. Вступительная заметка Ю. Гинзбург; публикация Г. Великовской

Поводом к написанию публикуемого текста стало для Самария Великовского появление в «Литературной газете» от 20 октября 1982 года письма некоего А. Панасьева. В этом письме отнюдь не наивный профан, а университетский преподаватель мастерства перевода негодовал на безграмотный, по его мнению, перевод из «Озарений» Рембо ныне покойного В. Козового. Разумеется, дело было не в качестве работы Вадима Козового, а в уровне восприятия современной словесности тогдашней нашей «просвещенной» публикой. Поскольку «ЛГ» приглашала читателей к обмену мнениями по этому случаю, Самарий Израилевич послал в газету достаточно язвительное, но убедительно аргументированное письмо в защиту перевода Козового – а по сути, в защиту самого Рембо. Ответ был получен высокомерный, невежественный и неряшливый. Автор его, В. Жукова, учила Самария Великовского, безусловно крупнейшего в нашей стране знатока французской поэзии, работе с комментированными изданиями и предлагала ознакомиться с другим, лучшим, на ее взгляд, переводом того же текста Рембо (который она, впрочем, забыла вложить в конверт). Письмо Великовского «ЛГ» так и не опубликовала.

Той же осенью 1982 года в «Литературном обозрении» шла дискуссия о литературе XX века. Самарий Израилевич решил в ней поучаствовать – тут, казалось, открывалась возможность высказаться на чрезвычайно важную для него тему более развернуто, чем то было бы в «ЛГ». Скажу сразу, что и в «Литературном обозрении» места для реплики Великовского не нашлось в связи с тем, что в ней ничего не говорилось о соцреализме, поскольку он не употреблял этого термина в своих работах.

Суть спора я пересказывать не буду – она совершенно отчетливо явствует из публикуемого текста. Свою позицию С. Великовский отстаивал во множестве статей, предисловий, рецензий, антологий и сборников французской поэзии, которые составлял и редактировал. Многое из написанного им на эту тему вошло в его книгу «В скрещенье лучей» (1987). И каждая публикация требовала преодолеть упрямое, порой самодурственное сопротивление, стоила крови и жизни. Но и в последние свои месяцы Самарий Израилевич продолжал эту борьбу, работая над книгой как раз об Артюре Рембо. То, что он успел написать, было с небольшими сокращениями напечатано в «Вопросах литературы» под названием «Путник в башмаках, подбитых ветром» (1994, вып. V). А самый полный свод его работ можно найти в вышедшей посмертно книге «Умозрение и словесность» (1999).

В каком-то смысле борьба, которую вел в те годы почти в одиночку Самарий Великовский, в наши дни увенчалась полной победой. В том смысле, что сейчас уже не надо доказывать правомочность, ценность и важность неклассических способов сочинения стихов и прозы. В том смысле, что все те авторы (и многие их продолжатели и наследники от Сен-Жон Перса до Бонфуа), которых С. Великовский старался привести к нашему читателю, беспрепятственно и обильно издаются на русском. Это то, что касается, так сказать, фактической стороны спора.

Но есть и другая, быть может, не менее важная сторона: методы ведения спора, отбор аргументов в дискуссии. И тут выясняется, что за одиннадцать лет, прошедших со дня кончины С. Великовского, за те самые одиннадцать лет, которые перевернули страну, мы продвинулись не слишком далеко. Наша гуманитарная «интеллектуальная элита» по- прежнему не умеет вести разговор «по существу дела». По- прежнему содержательные вопросы игнорируются и подменяются войной оценочных, эмоциональных лозунгов, расхожих, банальных клише, безоговорочно принятых в референтной группе говорящего. Оценки могут меняться с плюса на минус и наоборот, но в большинстве случаев мы так и не приближаемся не только к пониманию проблемы, но даже к правильной ее постановке. И это, увы, относится не только к литературным делам.

Право отметать обветшавшее мы получили и пользуемся им широко. Это немало, и это замечательно. На своей «делянке» Самарий Великовский сделал для этого все, что мог (или больше того). Но в чем смысл ниспровергаемых, общепринятых и незыблемых прежде, понятий? В чем цель ниспровержения? В обсуждение таких вопросов он уже будет вмешиваться только косвенно, – но оттого не менее весомо.

КЕМ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ НЕДОВОЛЕН

СТРОГИЙ БЛЮСТИТЕЛЬ?

(по поводу письма А. Панасьева – «ЛГ» от 20.Х.1982)

В приглашении к обмену мнениями, сопровождающем письмо, оно справедливо названо «запальчивым». Стоило бы добавить: наивным донельзя, до забвения простейших азов переводческого «ремесла», каковое А. Панасьев, оказывается, преподает в Киевском университете.

В самом деле, достаточно сопоставить столь возмутивший перевод из Рембо с другими существующими русскими переводами того же «стихотворения в прозе» из «Озарений» Рембо («Bottom»), чтобы и без знакомства с французским языком догадаться: негодование тут имеет своей настоящей причиной вольную или невольную подмену мишеней.

Пространные выдержки заняли бы слишком много места на газетной полосе, ограничусь тремя переводами одной фразы – той самой, что вынесена в заголовок, дабы – подразумевается – явить собой вопиюще броский самоочевидный образец «переводческого обругания» и Рембо, и русского языка:

«Все стало – тьма и жгучий аквариум» (В. Козовой);

«Все было тень и рдяный аквариум» (Ф. Сологуб);

«Все стало мраком, превратилось в жаркий аквариум» (М. Кудинов).

Близость трех переводов уже сама по себе свидетельствует, что они восходят к одному и тому же подлиннику и с незначительной разницей между собой вполне верно его воспроизводят. А следовательно, А. Панасьев, подозревает он об этом или нет, в действительности разгневан не переводчиком В. Козовым, а самим Рембо, которого он как будто вознамерился защитить от «разжижения литературных ценностей» (а заодно еще и Лотреамона, Малларме, Кро) и ради этого впал в безмерный риторический пафос: «И такое вот представлено нам как стихотворение в прозе! Чье? Артюра Рембо!»

На поверку же выходит, что громы и молнии мечутся не против того, как «представлено», а против того, как есть у Рембо. Что ж, А. Панасьев в этом своем обличительстве далеко не первый, у него множество предшественников. Да только вековой спор о Рембо сегодня завершен, и бесспорно не в их пользу. Но это уже совсем другой разговор, не о переводах.