№2, 1996/В шутку и всерьез

О Коле Глазкове

С поэтом Николаем Глазковым я познакомилась в издательстве «Молодая гвардия». Неожиданно подойдя ко мне, он представился:

– Я – гениальный поэт Николай Глазков. Будем знакомы. – И чуть откинув назад голову, приподнял огромной ладонью острую рыжую бородку. Это был его характерный жест. И тут же в доказательство своей «гениальности» прочел четыре строки:

Все говорят, что «Окна ТАСС»

Моих стихов полезнее.

Полезен также унитаз,

Но это ж не поэзия!

Вскоре Бюро пропаганды сформировало группу поэтов для поездки на Дальний Восток. Обсуждать план выступлений мы с Владимиром Гордиенко приехали к Николаю Глазкову на Арбат.

Я впервые оказалась в этом доме. В то сентябрьское утро он был заполнен солнцем и по-летнему благоухал яблоками, разложенными по всем вазам и просто на столике, а те, что с ветками, свисали с этажерки.

Глазков встретил нас радушно и первым делом показал нам макетный ресторанчик «Три звездочки», сделанный им самим. Маленькие столики, на них крошечные бутылочки с предполагаемым коньяком.

Угощая нас яблоками, он разлил по рюмкам коньяк и, кивнув в сторону ресторанчика, сказал со смешком:

– Это моя отдушина, когда нет выпивки, хоть глаз отдыхает на нем, – и значительно добавил:

Закуска без вина скудна,

А выпивка одна – вредна.

Да здравствует товарищ Бахус —

Он чтит и выпивку и закусь.

Узнав, что нам предстоит лететь в самолете, Глазков заволновался:

– Я боюсь лететь! Мне один человек сказал, что от высоты могут вылезти из орбит глаза.

– Ну, что ты, Коля, я всю жизнь летаю, и, как видишь, глаза у меня на месте, – поспешила я его успокоить.

В самолете он не захотел снять пальто и шляпу с опущенными полями и то и дело приподнимал бородку ладонью.

– Хочешь, я тебе сейчас прочту лирические стихи про тебя? – Я кивнула, и он начал:

Если ты мне не отдашься,

То поэма не будет написана

И останется только вступление.

Надо быть исключительной дурой,

Чтоб совершить преступление

Перед отечественной литературой.

Хабаровск утопал в зелени. Утром за моей гостиничной дверью раздался голос Глазкова: – Мы уже пол-литра тяпнули! Ждем тебя!

За завтраком они с Гордиенко опять приложились к рюмкам.

– Мой девиз таков: великолепен мир под солнцем, когда коньяк опрокидонцем! Признайся, что это мое изречение гениально! – оживленно, во весь голос говорил Коля, чем привлек внимание всех сидящих в столовой.

В крайкоме определяли наш маршрут. А пока что нам предстояло выступить на телевидении.

– Я тебя очень прошу, постригись. Ты зарос, как леший, – сказала я Глазкову, пользуясь правом своего бригадирства.

Через полчаса он явился наголо обритый.

– Что ты сделал? – ужаснулась я. – Прямо похож на зэка!

– Но ведь ты сказала, чтоб я постригся. А слово женщины для меня закон!

В тот день была жара. В телевизионной студии – духота. Передача шла прямо в эфир. Я волновалась, к тому же меня раздражали мухи, жужжащие вокруг. Только я стала читать стихи, как Коля вдруг замахал руками у меня под носом, любезно отгоняя мух.

– Ты сошел с ума! – накинулась я на Колю после передачи. На что он спокойно ответил:

– Жаль, что ты не поняла моего джентльменства: не мог же я допустить, чтоб тебе мешали мухи при чтении твоей лирики!

– Обидно, что люди, видимо, подумали, мол, Коля был «под мухой», а на самом-то деле он был трезв, как никогда! – говорил Володя Гордиенко с досадной усмешкой.

На другой день направились к пляжу. «Мои гаврики явно с утра зарядились», – огорчилась я, глядя на их заметно порозовевшие лица. Вдруг Коля сказал:

– У меня своеобразная особенность: когда выпью, иду голым на женский пляж.

– Нет уж, только через мой труп! – вознегодовала я.

Цитировать

Волобуева, И. О Коле Глазкове / И. Волобуева // Вопросы литературы. - 1996 - №2. - C. 372-377
Копировать